Я не была человеком.

Ни за что.

Я была чем-то большим.

Так гораздо большим.

И впервые за очень, очень долгое время... Я была счастлива.

Олин

– Наши дни –

— Вот твои деньги.

Я провела пальцами по влажным волосам, слегка спутанным от сушки полотенцем и отсутствия расчески.

— Спасибо. — Я двинулась к нему, поднимая сумку на плечо. Моя одежда вернулась на место, а кожа снова стала мягкой — без страз и иллюзий.

Я осторожно потянулась за конвертом, в котором лежали деньги, чтобы купить еще на несколько дней крышу и стены.

— Цени это, — буркнул он что-то и отвернулся. Как и на мне, на нем не было краски, если не считать единственной темно-синей полоски на подбородке.

Мой желудок слегка перевернулся.

Прекрати, О.(О — Олив)

Просто прекрати.

Гил поднял глаза, когда я слишком решительно сунула конверт в сумку.

— А ты не хочешь пересчитать?

Я покачала головой, не в силах выдержать его взгляд.

— Все в порядке.

— Ты даже не знаешь расценок.

— Нет, но я тебе доверяю.

— Ты действительно не должна.

Я мягко улыбнулась, не отрывая глаз от бетонного пола и умоляя свои щеки не запылать.

Не должна ему доверять?

Он не должен мне доверять.

Я что-то натворила в ванной. За те двадцать минут, что провела в душе, я погрузилась в фантазию, которая казалась слишком реальной. Притворилась, что Гил поцеловал меня той ночью в моем доме. Представляла себе годы совместной жизни, а не расстояния.

И теперь мне было стыдно, потому что я испытывала искушение справиться с бурлящим желанием, с которым он оставил меня, доставив оргазм своей собственной рукой в его душе.

Я этого не сделала.

Конечно, не сделала.

Но желание было почти неоспоримым.

Стоя перед этим зеркалом, полный благоговейный трепет отодвинул в сторону мою настороженность и превратил мои чувства во что-то, о чем я не осмеливалась думать.

У меня не было названия для нахлынувшей сложности эмоций.

Боль.

Надежда.

Прощение.

Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу сделать это. Но я могла признаться, что восхищалась им. Значительно. И любая настороженность и обида теперь были омрачены предельной благодарностью.

И изрядной долей сожаления.

Сожаления о прошлом. Сожалею, что не попыталась найти его, когда он исчез.

— Ты невероятно талантлив, Гил, — пробормотала я, наконец, собравшись с духом, чтобы посмотреть на него.

Казалось, он постарел с тех пор, как я оставила его принимать душ. Усталые круги под глазами. Его пятичасовая тень делала его угловатым и неумолимым.

— Просто линии и контрасты.

— Это гораздо больше, и ты это знаешь.

Гил отвернулся и прислонился к столу для смешивания каски, как будто нуждался в поддержке. Язык его тела как можно резче блокировал разговор.

— По крайней мере, заказ выполнен.

— Значит, тебе не нужно, чтобы я вернулась?

— Нет. — Он покачал головой. — Не нужно.

Я снова заставила себя улыбнуться.

— Я понимаю.

Гил прищурился, глядя прямо на меня.

— Тебе нужно уйти, Олин.

Я посмотрела на выход, потом снова на него.

Я могу уйти.

Я должна уйти.

И все же...

— Это больно? Видеть, как исчезают твои время и усилия?

Как он это сделал? Как выдерживал, создавая дизайн за дизайном, никогда не видя и не прикасаясь к нему снова, как только холст осыпался?

— Прошу прощения? — Его лицо было затянуто темными тучами, предупреждая, что меня не ждут с моими трудностями и болью в сердце.

— Тот шедевр, который ты сделал. Я изо всех сил пыталась смыть его, — я тихонько рассмеялась, хотя и не находила это смешным. Скорее грустно. И немного душераздирающе. — Ты вложил столько времени и энергии во что-то невероятно волшебное. Только для того, чтобы оно исчезло.

Я не хотела, чтобы прошлое вошло в этот разговор, но каким-то образом оно вошло, обволакивая нас, как туман, заставляя его напрячься и черты лица Гила стали более острыми.

Гил был невероятно талантлив, и такого рода мастерство следовало признать — даже если мальчик сбежал и оставил после себя человека с дурными манерами закоренелого аристократа.

Я имела в виду то, что сказала. Казалось варварством смыть столько минут его жизни, искоренить что-то столь прекрасное.

— Где ты научился так рисовать? — тихо спросила я, изо всех сил стараясь скрыть дрожь.

Связь, которая была у меня с ним, исчезла. Он успешно оттолкнул меня, так что, казалось, я больше не действовала на него.

Гил тяжело вздохнул.

Я почувствовала нетерпение.

Почувствовала его раздражение.

Дерзкое отстранение.

Закрытое сердце.

Как и раньше.

Точно так же, как раньше.

У меня пересохло во рту.

Мое сердце свернулось вокруг себя в безопасности.

Прежде чем он успел ответить, моя боль вырвалась наружу. Я спросила нежно. Терпеливо ждала. Если это последний раз, когда я его вижу, мне нужно знать.

Мне нужно знать, чтобы двигаться дальше.

— Почему ты ушел? — Я потерла щеку. — Без единого слова? Почему ты позволил мне влюбиться в тебя, если знал, что не хочешь меня?

Воздух мгновенно стал гнетущим.

Склад больше был не зданием, а тюрьмой, и я оказалась в ловушке вместе с Гилом, когда он медленно раскрутил руки и ноги и, как хищник, оттолкнулся от стола. Его глаза мерцали правдой, но губы выдавали ложь:

— Я решил, что мне не нравится школа.

— Ты почти закончил. Тебе удалось остаться еще на два года. Ты мог бы...

— Довольно. — Подойдя ко мне, он опустил подбородок, прикрыв свой взгляд темными бровями. Его растрепанные волосы лизали ресницы, рассекая лоб черными прядями. — Уходи, Олин. Ты и так уже слишком долго здесь.

Я попятилась к двери, как трусиха. Раньше я бы никогда от него не убежала. Я даже сражалась за него в некоторых битвах. Заступилась за него с мисс Таллап — учительницей из ада. Тайком прятала деньги в его рюкзак, когда он не смотрел, чтобы он мог купить продукты.

Я его не боюсь.

Ты в этом уверена?

— Гил... Я просто хочу понять.

— Тут нечего понимать. — Он повел меня к выходу, умело, безжалостно. На каждый мой шаг он делал свой, выслеживая меня. Его руки по-прежнему были прижаты к бокам, челюсти плотно сжаты, а тело напряжено.

Гил был бы безумно красив, если бы не резкая грань, которая предупреждала, что это не игра для него. Я представляла собой угрозу, и он без колебаний справится с этой угрозой любыми необходимыми средствами.

— Я пыталась двигаться дальше. — Подняла подбородок выше, радуясь, что мой голос не дрожит. — Мне это почти удалось. Но снова увидеть тебя? Это просто напомнило мне, что так много не имело смысла. Ты ведь сам за мной гнался, помнишь? Ты был тем, кто...

— Я помню. — Гил продолжал преследовать меня, гладкий и невозмутимый — совсем не такой, как тот дикий мальчишка в школе. Я не думала, что эта версия умеет улыбаться или смеяться. Он научился хмуриться и воздвигать стены до такой степени, что это был физический выговор.

— Если ты помнишь, тогда поговори со мной. Пойдем, выпьем. Наверстаем. Расскажи мне, чем ты занимался последние несколько лет, и как ты начал «Совершенную ложь».

— Мне неинтересно разговаривать. — То, как его голос стал густым, как река, взбивающая гравий, заставило меня заколебаться.

Мое сердце бешено забилось. Я склонила голову набок.

— А что тебя интересует? — Это был хриплый вопрос. Азартный вопрос. Формально я знала, что его интересует.

Вышвырнуть меня со своего склада.

Но было еще кое-что.

Что-то под поверхностью.

Что-то, в чем у него не было сил признаться.

— Ты ничего не можешь мне дать. Уже нет. — Гил остановился на расстоянии вытянутой руки. Я отступила назад, только чтобы упереться в большую металлическую дверь на роликах. Лязг вибрировал в моих костях, заставляя меня вздрагивать.