Переставить цветочные горшки, навести порядок среди садовых инструментов (у меня остались тысячи немытых пластиковых кашпо с тех времен, когда я маниакально занималась садоводством и сажала все, что растет)
Связаться с мастером по поводу ремонта
Разгрести и очистить сад, сделать его снова прекрасным
Ну наслаждайтесь уже отпуском, черт возьми. Мы не произносим этого вслух, но слова буквально витают в воздухе. У нас не получается отдыхать. Наслаждается только Эстрид, когда ей покупают мороженое. Куда ни поедешь, все вокруг кричит «LEAVE». Во многих садах стоят таблички «Vote to LEAVE[7]». Брексит. Английское классовое общество – моя амбивалентность. Все это настолько очевидно и так давит. Несправедливость, социальные различия. Зато английская садово-парковая культура меня как садовода просто завораживает. Начиная с больших роскошных комплексов, где трудится целый штат садовников, и заканчивая маленькими садиками, выходящими на улицу, и более закрытыми, интимными задними двориками. Белый сад Сэквилл-Уэст с фруктовыми деревьями и луговыми цветами, дикие розы в саду Сиссингхерст. Красные кирпичные башни, стелющиеся розы, клематисы, многолетние грядки. Красота Белого сада в сумерках, волшебная прелесть растущих по краям фруктовых деревьев и роз. Воздушный Грейт Дикстер, развалины замка Скотни, оформленный Уильямом Моррисом Дом искусства и ремесла Стенден и, конечно, мой любимый Монк-хаус, дом и сад Вирджинии и Леонарда Вулфов в деревушке Родмелл близ Льюиса.
А дома меня ждет заезженная гравийная дорожка, заросшая люпинами, купырем, орегано, водосбором, крапивой и золотарником. Люпины, купырь и водосбор невероятно красивы, когда цветут одновременно в начале лета. А потом цветение заканчивается, все становится коричневым и вянет, я обжигаюсь о крапиву, а с золотарником… у меня вообще сложные отношения. Кстати, орегано теперь уже везде, на всех грядках. Когда-то я сама посадила семена. Шмелям и бабочкам нравится. Это хорошо. Но хочется, чтобы и мне нравилось, хоть чуть-чуть. Некрасивая пластиковая сетка вокруг роз, чтобы косули не разоряли цветник. Недоделанные дорожки, кучи досок, оставшихся невостребованными и теперь уже подгнивших. Порванные тенты, заброшенный батут с паутиной защитной сетки по краю. Грязно-белые пластиковые стулья. Грядки с клубникой, захваченные щитовником и малиной. Посреди этого хаоса мелькнет то ягодка шелковицы, то поникший стебель ревеня, то дикий кустик ежевики с острыми колючками.
Во влажном Истборне возвращаемся вечером с дождливой и ветреной прогулки. Роман Эрставик хорош, но мрак будто перетекает из книги прямо в меня тягучими чернилами. Немая любовь, жестокая. Они так одиноки. Не способны принять то, что им дается. Читай Бергмана. Готовь «Персону». Пиши текст. Черт, я безнадежна. Когда сроки поджимают, у меня просто не получается чувствовать себя свободной. Мозг отчаянно зовет на помощь. Что я могу написать о демоне скуки, о «Персоне»? Как бы это ни было интересно, все же это труд. То, что будут оценивать другие. То, что мне придется отдать на суд критикам. А я – одиночка. На самом-то деле. Наслаждаюсь одиночеством, нуждаюсь в нем. Покопаться в саду. Когда меня спрашивают, о чем я сейчас мечтаю, самый честный ответ: остаться дома и навести порядок. Наверное, феминисткам нельзя такое произносить. Я хочу провести такую тщательную уборку, после которой можно просто усесться на диван и подумать: ну вот, больше никаких завалов и требований. Начиная с 2014 года темп моей профессиональной жизни попросту не оставлял времени на быт. Разумеется, я каждый день выполняю то, без чего не обойтись, но не более. Пакеты с детской одеждой, которую нам отдали и которая так и пролежит, пока не станет мала. Письма, бумаги, газеты, журналы – все в кучу. Весной 2016 года журнал «Красивый дом» хотел сделать репортаж для рубрики «В гостях у…». Может быть, это было бы и неплохо. Показать в модном журнале другой тип интерьерного дизайна. Кое-как отремонтированный еще в девяностых дом со множеством следов присутствия маленьких детей, икеевской мебелью и нелепыми, унаследованными от родственников предметами, не имеющими никакой антикварной ценности, зато вызывающими ностальгию. Жирные пятна на обоях, царапины от кошачьих когтей. Книги, одежда, диски, рисунки, цветы, безделушки – повсюду. И в придачу ко всему этому обшарпанный фасад с огромным балконом, которому явно не хватает ни пропорциональности, ни устойчивости. Я отказалась участвовать.
Мне кажется, я пытаюсь… объяснить ситуацию. Июнь 2016 года. Просто какое-то безумие переутомления. При этом я без устали твержу мантру: «Выгорания у меня нет». Я же встаю с постели, гуляю быстрым шагом, работаю, ем, сплю, хочу спать, хочу спать, хочу спать, посплю потом. После Форё. У меня будет целых три недели. Навещу папу в Онгерманланде[8], но в основном буду дома. Наводить порядок. Затем снова Англия, неделя в Норидже в конце июля, летние курсы в Университете Восточной Англии, посвященные художественному переводу. Участники будут переводить на английский начало романа «Жизнь любой ценой», а я – отвечать на их вопросы. Но за три недели можно как следует прибраться.
Брожу по английским садам в самый разгар цветения, в июне, но… беспокойство и спешка ходят следом. Трудно сосредоточиться. Наверное, потому, что все это мне уже не в новинку. Прекрасные объекты Национального фонда похожи как братья, везде работают садовники и сезонные рабочие. Волонтеры. Везде многолетние растения, розы, огороды и фруктовые сады. Тенистые лесные массивы и освещенные солнцем грядки с травами. Но из-за беспокойства и неугомонности я не запоминаю ни сочетания растений, ни интересные детали.
Разве что очередное посещение Монк-хауса – когда мы случайно оказываемся на чтении «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф в саду. Читает пожилой экскурсовод, тот самый, с которым мы беседовали в прошлый раз. Он стоит рядом с бюстами Вирджинии и Леонарда. У меня возникает ощущение, что он профессиональный актер. Такая четкая дикция, в начале он предупреждает, что будет читать с произношением, характерным для британского английского, на каком говорили в кругах Вирджинии Вулф. Очень симпатичный чтец. Читает о Клариссе, перекрикивая ветер, покачиваясь, перенося вес с одной ноги на другую.
В первый раз мы посетили Монк-хаус летом 2013 года, когда у меня вовсю шла работа над романом «Жизнь любой ценой». Нам предоставилась возможность снять полдома в Истборне, и мы знали, что оттуда удобно совершать прогулки вдоль Ла-Манша и Белых скал на южном побережье и что относительно недалеко расположены знаменитые английские сады, но даже не думали, что Монк-хаус Вирджинии Вулф и ферма Чарльстон художницы Ванессы Белл находятся совсем рядом. Тот год стал для меня периодом Вирджинии Вулф, я перечитала многие из ее книг и немало прочла о ней самой. Только что закончила автобиографию Ангелики Гарнет, дочери Ванессы Белл и Дункана Гранта – «Обманутые добротой». Книга заставила меня грустить. Ребенок, которому приходится платить за борьбу своих родителей, стремящихся к свободе в личных отношениях. Постаревшая Ангелика на обложке шведского издания так похожа на мою мать. В Чарльстоне художница Ванесса Белл жила с Дунканом Грантом и детьми, но замужем была за Клайвом Беллом. У них гостит друг Банни, питающий страсть к ним всем, включая маленькую Ангелику, все это так сложно, запутанно, перекрашенные стены и мебель словно вздыхают от страха и безысходности, хранят отчаяние от гибели сына Джулиана на испанской гражданской войне… Нашим дочерям бесконечно скучно, они дерутся за единственный стул для посетителей. Но осмотреть дом без гида нельзя. Мы уговариваем девочек, пообещав им сразу же после экскурсии мороженое и купание. Они постоянно дергают и задевают друг друга, экскурсовод резко одергивает их. Вот стерва. Они ведь не мешают тебе говорить. А если бы тут пинали друг друга мальчики, ты бы на них тоже наорала?
