«М-да, брат, изнежился ты, — подумал про себя Кистень. — Ничего, к новым порядкам быстро привыкнешь, хочешь ты того или нет».

Камера была вытянутой, как пенал, по бокам двухъярусные шконки, справа за дверью — отгороженное ширмой очко, по центру — вытянутый стол, за которым сидели четверо. Ещё один лежал на нижней шконке у зарешечённого окошка, сквозь которое в камеру проникали лучи закатного солнца, и читал старый номер «Огонька».

Да, знал бы, что так судьба сложится — подучил бы правила поведения в хате. Азы-то он, конечно, знал, кое-что читал, да и приходилось не раз общаться с бывшими сидельцами. Правда, те не особо любили вспоминать своё прошлое, однако изредка кое-какими воспоминаниями всё же делились. Например, как входить в хату. А вот дальше… Дальше было много нюансов, каждый из которых мог оказаться для новичка роковым.

— Смотри-ка, народ, фраер-то морду кривит. Может, ему наше общество не нравится?

Голос принадлежал одному из сидевших за столом, на котором, едва за конвойным захлопнулась дверь, тут же появилась колода засаленных, самодельных карт. На вновь прибывшего пристально смотрели несколько пар глаз, включая говорившего — худого арестанта лет тридцатив майке-алкоголичке какого-то неопределённого серо-зелёного цвета с исписанными наколками пальцами. Первым желанием Кистеня было подойти и въехать этому дрищу промеж глаз, однако он благоразумно предпочёл сначала поприветствовать жильцов хаты.

— Привет честно́й братве! На какую шконку кинуть барахло?

— Можешь кинуть к параше, по ходу, там тебе самое место, — снова подал голос худой.

Обитатели камеры, за исключением равнодушно читавшего журнал, смотрели на него с вызовом и насмешкой. Игорь Николаевич в ответ тоже усмехнулся:

— Себя туда кинь, клоун.

Худой разом перестал ухмыляться и едва заметно переглянулся с немолодым арестантом, с потрёпанной книжкой в руках лежавшего на нижней шконке у зарешечённого окошка, из которого в камеру проникали лучи закатного солнца. Игорь Николаевич без труда определил — авторитет, держит масть в хате. После чего худой встал и вразвалочку, вихляющей походкой подошёл к новичку, глядя на него чуть снизу — сказывалась разница в росте.

— Слышь, баклан, ты чё, в бубен давно не получал? Да ты щас «дальняк» языком будешь драить.

Кистень, как досадную помеху, просто отодвинул того плечом и, обогнув стол с сидевшими за ним игроками, подошёл к авторитету.

— Куда вещи кинуть?

Тот оторвался от чтения, как бы нехотя переведя взгляд на стоявшего перед ним человека с матрасом и подушкой в руках.

— А ты кто вообще будешь, мил человек?

— Игорь Николаевич Кистенёв. Можно просто Кистень — так меня с детства во дворе звали.

— Кистень, значит… Ну пусть будет Кистень. И какую статью тебе следак шьёт?

— Гоп-стоп, вроде как с подельниками квартиры подламывали. Только те пацаны на меня наговаривают, в жизни ничем подобным не занимался.

— Ну это само собой, мы все тут по ошибке.

Его фраза сопровождалась смешками сокамерников.

— Прикид у тебя знатный. Скорее, таких, как ты, на гоп-стоп берут. А на воле чем занимался?

— Числился дворником на ВДНХ, а так жил в своё удовольствие на честно заработанные.

— Где же это ты честно заработал?

— На приисках 10 лет оттарабанил.

— И много привёз? — с показным равнодушием поинтересовался авторитет.

— Сколько привёз — всё моё, на жизнь пока хватает.

— Ладно, дело твоё, Кистень, лишь бы на грев хватало… Чекан, покажи новенькому свободную шконку.

— Ага, — с готовностью кивнул худой. — Давай, сюда кидай барахло.

Кажется, пронесло. Кистень, конечно, предпочёл бы нижний ярус, но выбирать не приходилось, и он закинул матрас с подушкой на верхнюю шконку. Секундная потеря бдительности тут же обернулась проблемами, так как в следующий миг одновременный удар сзади по почкам заставил Кистеня охнуть и выгнуться дугой. Впрочем, инстинкт уже включился на полную и, не дожидаясь, пока на него обрушится град ударов, он отскочил в сторону, всё ещё с гримасой боли на лице. Бил по почкам, похоже, как раз худой Чекан, который сейчас держал в руке табурет и явно прикидывал, на какую часть тела новичка его опустить. Остальные арестанты, как ни в чём ни бывало, сидели за толом, но было видно, что в случае чего они моментально включатся в экзекуцию.

Не дожидаясь, пока в его отношении будет применено членовредительство, Кистень быстро шагнул вперёд и прямым правой отправил соперника в короткий полёт к входной двери — один из картёжников едва успел увернуться от летящего мимо него тела. Остальные тоже похватали табуреты, и Кистень понял, что от троих отмахаться будет крайне проблематично, но в этот момент прозвучал голос от окна:

— А ну ша! Угомонились!

Сокамерники замерли как вкопанные. Авторитет отложил в сторону «Огонёк», принимая сидячее положение.

— Поставили табуретки на место… Вот так. А ты можешь занимать свою шконку, никто тебя не тронет… Пока.

— Ну спасибо, — хмыкнул Кистень и поморщился от болезненного ощущения в правом боку. Ещё не хватало отбитыми почками мучиться остаток жизни.

Тем временем Чекан, встал, держась одной рукой за стенку, а на ладонь второй выплюнул сгусток крови, в котором что-то белело.

— Крест, этот баклан мне зуб выбил! Я его, суку, на перо поставлю…

— Никшни, Чекан, — устало произнёс Крест. — У тебя и так половины зубов нет, а те, что остались — сами скоро повылезали бы.

После чего снова улёгся и продолжил чтение. А арестанты, включая отплевавшегося над раковиной Чекана, как ни в чём ни бывало продолжили игру. Даже спустя какое-то время предложили присоединиться новенькому, сыграть на костюмчик, но Кистенёв, сунувший сложенный пиджак под подушку, от предложения отказался. Он прекрасно знал, что обыграть блатных в карты с их заряженными колодами невозможно, разденут до нитки. А сейчас ему нужно было спокойно полежать и обдумать сложившуюся ситуацию.

В семь вечера баландёр в сопровождении конвойного приволок ужин. Тарелки просовывали в окошко, где их наполняли пшённой кашей с куском рыбы и хлеба, а в кружки наливали тёплый, цвета ослиной мочи чай, плюс в подставленную ладонь кидали три кусочка рафинада. Игорь Николаевич, понимая, что в ближайшее время альтернативы не предвидится, тоже отстоял в короткой очереди к окошку и присоединился к трапезе за столом.

Ночью ничего интересного не происходило, разве что вовсю работала «дорога» — малявы от одних зеков к другим кочевали по натянутой между окон нитке. Кистенёв в этом процессе не участвовал, однако почти не сомкнул глаз — мало ли что взбредёт в голову сокамерникам.

В 6.00 — общий подъём, обитатели камеры потянулись к умывальнику и параше. В какой-то момент Игорь Николаевич заметил на себе пристальный взгляд Креста, впрочем, местный авторитет тут же сделал вид, что занят своими делами. В 7 утра принесли завтрак, после которого Кистень не чувствовал себя достаточно сытым, но от приготовленного местными умельцами чифиря отказался. С 8 до 9 проходила проверка камер с приёмом писем, заявлений и жалоб. Поинтересовались, идёт ли камера на прогулку. Идти согласились все, кроме Креста. Прогулка на крыше СИЗО в тесноватом помещении с решёткой вместо крыши длилась час. Не успели вернуться, как Кистенёва вызвали на допрос.

На этот раз перед ним сидел не вчерашний полковник, а незнакомый мужчина лет сорока с небольшим. Как и Костенко, он был тоже в штатском, но костюм на нём казался более добротным и сидел как влитой.

— Подполковник госбезопасности Романов Игорь Петрович, — представился тот.

Под ложечкой тут же неприятно засосало. Видно, слишком большая сумма денег стоит на кону, если его делом заинтересовались в Комитете. А эти ребята в отличие от ментовских умеют колоть на раз-два. Но и он не лыком шит, так что ещё посмотрим, кто кого.

Комитетчик тем временем достал из кармана пиджака пачку "Явы", выудил одну сигарету и неторопясь прикурил от спички. Игорь Николаевич, уловив обонянием табачный дымок, почувствовал, как невыносимо хочется купить. Он даже согласился бы на этот полуфабрикат, по недоразумению называемый сигаретами, но Романов, похоже, испытывал удовольствие от мучений допрашиваемого и не собирался тому ничего предлагать.