1

-- Кальвин! Кальвин! – послышался за спиной девчачий голос.

«Ох, да сколько ж можно! Она следит за мной что ли?».

Кальвин тяжело вздохнул, оправил рубашку и повернулся на пятках сандалий.

-- Ну чего тебе, Си?

Девчушка с пепельными волосами, собранными на затылке в пучок, подскочила к нему и схватила за руку.

-- Ты обещал меня взять с собой.

-- Си, Боже, ты ведь не сумка, - постарался пошутить он, но девчонка не поняла иронии и потянула его за руку вниз.

-- Ты обещал показать твой магазин! – голосила она.

Немногочисленные прохожие в столь утренний час, обращали на них полусонные взгляды. Буквально через час на Шёлковом проспекте будет не протолкнуться от повозок торговцев фруктами, различной домашней утварью из глины, едких и пахучих приправ и ещё тысячи типичных для любого городка Южных земель товаров.

Но сейчас здесь было пусто, ставни в домах закрыты. Город в сердце пустыни Мар только просыпался ото сна.

-- Не сегодня, Си, - Кальвин присел на одно колено и оказался с её глазами цвета замершего горного озера на одном уровне. – К тому же, магазин не мой, а господина Шахрука. И он не любит маленьких розовощёких девочек, особенно таких непослушных, как ты.

Парень постарался её ободрить, скользнув пальцем по кончику носа, но она лишь надулась, выпятив розовые губы:

-- Так не честно!

-- Согласен, - он развёл руками, - но это не в моей власти.

«Кажется, её не устроил мой ответ» - подумал Кальвин, увидев провожающий его взгляд. Она будто уже сочиняла план мести. И Кальвин не знал наверняка, приведёт ли Силькерия его в исполнение или позабудет к вечеру.

Его соседка была необычайным ребёнком. У неё внутри словно работал какой-то тайный генератор, выдающий нескончаемую разрушительную для окружающей среды энергию. С того самого момента, когда Си освоила прямохождение, мир превратился в зону военных действий, где она выступала военачальником и конницей в одном лице. Там, где её магнитное поле пересекалось с неустойчивыми предметами, как правило, что-то падало, раскалывалось, разбивалось вдребезги или превращалось в игрушку, пребывающую на грани уничтожения. Все называли Си егозой, и только Кальвин – непоседой. Отчасти, наверное, потому что в детстве был таким же и чувствовал в девчушке родственную душу. К тому же, мать и отец Силькерии, как и его родители, были исследователями древностей из Империи. Он чувствовал незримое родство с ними.

Но брать её в магазин старьёвщика?.. Чистить дуло заряженного ружья и то безопаснее.

Спустившись по лестнице, зажатой между двумя жилыми домами, Кальвин вышел на широкую улицу и купил у краснокожего сандвакийца узелок яблок. Пока шёл в лавку, глазел на цветастые одежды приезжих купцов. Попадались среди них и представители Империи, выделяющиеся среди «пустынцев» щегольскими сюртуками, не подходящие жаркой погоде города Баклмур. Кальвин никогда не понимал этой страсти модничать в угоду здравому смыслу…

Шахрук встретил Кальвина у дверей лавки. Вечно небритый сандвакиец со столь же вечно недовольным выражением лица выпалил:

-- Опаздываешь, Кэлвин.

Кальвина вновь передёрнуло от коверкания его имени. Он пытался к этому привыкнуть, настраивался, готовился и всякий раз, когда Шахрук именовал его на свой манер, парню будто прикладывали кактус к голой спине.

-- Яблочки покупал. Не желаете?

-- Сам ешь свою кислятину. Вот у моей родни в Драгморе – настоящие яблоки! – похвастался Шахрук и открыл лавку. – Сидишь до двух внизу, потом разбираешь библиотеку до четырех. После – свободен.

2

Обычный рабочий день в лавке начинался для Кальвина с обхода комнат. Он осматривал четыре зала и сверял вещи с выданным ему списком. После, он возвращался в зал для посетителей, переворачивал табличку с «Ларец закрыт, все джинны спят» на «Ларец открыт, потрите крышку» и садился за прилавок.

Конечно, в его обязанности входило не только сидеть на видном месте, но и облизывать клиентов таким образом и в тех местах, чтобы они были довольны купленным товаром. И Кальвин неплохо справлялся со своими обязанностями, ведь ни один из покупателей товар не вернул. Парень быстро смекнул, что покупателям не всегда важна ценность предмета, куда важнее история, которая с ним связана. Кальвин набалтывал простому люду таких ярких историй о древних сокровищах, что сам начинал в них верить. Но стоило входной двери закрыться, как азарт выдуманной истории пропадал, а цвета меркли в сумрачной тишине лавки.

В магазине действовало три основных правила. Первое гласило: любой предмет древности имеет свою стоимость и, если кто-то говорит, что его безделушка бесценна – лишь набивает ей цену. И чаще всего, не имея на то оснований. С этой непреложной торговой истиной Шахрук познакомил Кальвина на примере одного продавца. Тот принёс невысокую глиняную вазу, испещрённую надписями на древнесандвакийском и кичился, что раздобыл её в развалинах Мар-Цесаванны. Хозяин лавки долго и придирчиво под увеличительным стеклом изучал «находку» после чего уличил гостя во лжи, сказав, что вазы с подобной детализацией рисунков делались во второй половине Эпохи Бурь уже после разрушительного землетрясения, но никак не в первой, когда Мар-Цесаванна была самым цветущим городом Южноземелья. Лицо дельца после этого вывода было бесценным доказательством этого правила.

Второе правило было скучной констатацией общеизвестного факта: серьёзный покупатель всегда прав. Кальвин добавлял к нему «…пока жив», но делал это так, чтобы Шахрук случайно не услышал. Хозяина лавки это бесило, а парню предвещало порцию непростительно долгих и убийственно нудных нотаций.

Кальвин сел к прилавку спиной и принялся изучать первозданный хаос, царящий на стеллажах, в поисках бодрящего чтива. Книгами была забита каждая полка, и было ощущение, что их просто вывалили из мешка. Книжный шкаф нависал над ним, словно гребень пустынной дюны. Кальвин долго боролся со страхом, что книжный шкаф однажды обрушится ему на голову. И даже сейчас, сидя за прилавком, он поднял взгляд вверх и в голове представилась картина, как вся эта куча фолиантов разного веса и размеров валится ему на голову… и тут же отбросил эти мысли. Ведь как учат мудрые люди – мысль материальна.

В магазине для посетителей Шахрук держал яркие, но дармовые вещи, скупленные дешево старые блокноты, дневники путешественников и прочее барахло, на которое западают разве что новички в антикварном деле, да случайно забредшие в магазин зеваки. Именно этот хлам Кальвин подсовывал доверчивым покупателям, потому что в лавке существовал и второй зал, где принимал сам хозяин лавки.

Третье правило Шахрук повторял не реже, чем трижды на дню – все предметы в лавке – собственность владельца этой лавки. Выносить древности строго-настрого запрещалось и каралось подзатыльником. Впрочем, Кальвин ещё ни разу не попадался.

Между книгами Кальвин заметил затолканный вглубь дневник с черной кожаной обложкой. Ни названия, ни автора, только странный символ, начертанный особыми чернилами, отчего знак светился в полутёмной лавке – сломанные карманные часы. Парень пролистал, не разглядывая: много записей, еще больше зарисовок, исписан от корки до корки и в конце вырвано несколько страниц, отчего первые страницы держались на честном слове. На корешке были выгравированы инициалы – У.Г.

На книжную полку внезапно упала тень. Кальвин обернулся, ожидая увидеть перед собой покупателя, но лавка была пуста. Дыхание у него перехватило, воздух сбился в комки и их приходилось втягивать в лёгкие силой.

-- Кэлвин! Подымись-ка наверх! Ты мне нужен!

Окрик Шахрука заставил его вздрогнуть. Кальвин посмотрел в пустоту лавки, обернулся на книжный шкаф и не обнаружил там никакой тени.