– Отдыхали в одном пионерлагере, а потом случайно встретились через много лет в Ленинграде и вот уже двадцать пять лет вместе.

Она положила свои руки на руки Павла:

– Да, Паша?!– он взял её руки и поцеловал,

– Всё верно, моя хорошая, как же быстро бежит время.

– А вообще-то, всё моё детство прошло на севере, в Заполярье- разоткровенничалась Катя.

– Так вы северянка, – намеренно переспросил я, чтобы как-то оттянуть момент, когда она произнесет название города. У меня с каждой секундой нарастала уверенность, что она назовет именно тот город, про который я подумал .

– Мы жили сравнительно недалеко от Мурманска, где-то в ста пятидесяти километрах от него, в маленьком городе Руднегорске.

И как бы я не был готов, что она произнесет это название – у меня перехватило дыхание от ее слов – все мое детство прошло в этом заполярном городке.

Ну как я мог её не узнать!?

Да, прошло пятьдесят лет, как мы виделись в последний раз; да, я совершенно был не готов её здесь встретить, но ведь это она, Катя , я обязан был узнать её и через сто лет встретив где угодно…

– Валера, что-то не так?– встревоженно спросила Катерина,– вы что-то побледнели,-

– Да вы правы, что-то я сегодня неважно себя чувствую. Ребята вы извините, я лучше пойду в номер прилягу.

И я быстрым шагом покинул помещение бара и почти бегом устремился в свой номер.

Придя в номер, я первым делом открыл чемодан и вынул от туда бутылку "Бехеревки", которую намеревался привезти домой в качестве сувенира. Быстро откупорив её я налил пол стакана и залпом выпил. Ликёр, с содержанием тридцати восьми градусов алкоголя тут же "врезал мне по башке" и меня сразу отпустило…

Господи! Ну что на самом деле, произошло?! Что я так всполошился? Прошло более пятидесяти лет, ведь всё давным-давно переболело и эта, совсем чужая мне женщина, ну просто похожа на ту, юную девочку, которую я любил в детстве, так почему же вдруг так затрепетало сердце и перехватило дыхание?

––

В те далекие годы моего детства зимы в Заполярье были на редкость снежными. После обильных снегопадов город попадал под власть необъятных сугробов, которые с трудом поддавались расчистке мощным армейским шнековым снегоуборщикам и огромным грейдерам.

После их работы дороги окаймлялись высокими снежными воротниками выше человеческого роста и становились похожими на бобслейные или саночные трассы.

Мы приехали в Руднигорск во второй половине пятидесятых годов двадцатого века. По-началу отец работал мастером открытых работ в рудном карьере, а мама была домохозяйкой. Я плохо помню себя пятилетним – так, только отдельные эпизоды.

Отчетливо помню, как однажды маму отвезли в больницу, и папа поехал вместе со скорой (он называл ее каретой скорой помощи). Меня оставили с соседями по коммунальной квартире. Через какое-то время отец вернулся, в хорошем настроении и с каким-то узлом. Он меня поцеловал и сказал:" Ну вот, сынок, у тебя теперь есть сестренка !"

Я спешно полез развязывать узел, так как подумал, что моя сестренка находится там. Папа и наши соседи по квартире рассмеялись. В узле были мамины вещи.

Это был октябрь 1958 года…

В дверь не сильно, но настойчиво стучали. Было позднее утро. Мама открыла дверь:

– Вирелка дома? – послышался звонкий мальчишеский голос из прихожей.

–Валерик, иди, к тебя Коля пришел,– громко сказала мама.

Я в это время играл в дальней комнате. Наши соседи по коммуналке съехали и мы теперь жили в отдельной, большой двухкомнатной квартире.

Колька – это мой товарищ, сосед по лестничной площадке. Мы с ним были одного возраста, но у него была проблема с речью. Вместо того, чтобы сказать Валерка, он называл меня "Вирелка", вместо "чайник" говорил "цальник".

– Вирелка, принеси с кухни цальник,– просит он,

– Какой ещё цальник, – не понимаю я,

– Залёный,– что на его языке означало – зелёный.

В его лексиконе было и еще много разных слов, которые он произносил очень смешно. В остальном же это был вполне адекватный и развитый мальчик для своего возраста.

Когда мама открывала ему дверь, он никогда не здоровался, а всегда произносил одно и тоже:

– Вирелка дома? – а где мне ещё быть в десть часов утра.

Когда я выходил в прихожую он спрашивал меня:

– Подёшь гулять ?– он говорил именно "подёшь", пропуская букву "й".

И не важно: собирался он действительно идти гулять или пришел ко мне поиграть или позвать к себе – фразы всегда были одни и те же.

Наш дом располагался на главной улице городка, которая громко именовалась Проспектом металлургов. Шириной тот проспект был не более восьми метров и в час по нему проезжал один автобус и два грузовика , но по протяженности он значительно превосходил все улицы Руднегорска.

Дом был четырех этажным с тремя подъездами, выстроен как-бы в форме буквы "П" и его боковые крылья образовывали уютный двор. Для нас, мальчишек, было не мало важным, что в нашем доме был большущий подвал подо всем домом и чердак на всю крышу. И подвал и чердак – были местами для наших всевозможных игр и посиделок.  А еще прямо вдоль нашего двора протекал замечательный ручей, который имел способность самостоятельно запруживаться летом и превращаться в огромную и достаточно глубокую лужу, по которой можно было плавать на самодельных плотиках. Ах, какое это было удовольствие запрыгнуть на плотик и отталкиваясь длинной палкой, как шестом, проплыть метров десять мимо двора с одной стороны и потрясающих сараек (так мы называли деревянные сараи, во множестве расположенные в пятидесяти метрах от нашего двора) с другой.

На вопрос родителей где мы были когда они нас искали, мы неизменно отвечали:

– За сарайками!

– Ты не видел Валерика,– вопрос моей мамы к кому-нибудь во дворе,

– А он там, с мальчишками за сарайками,– обычно звучало в ответ.

И ручей и "засарайки" – это были неотъемлемые атрибуты моего детства.

Зимой ручей долго не застывал, так как был довольно-таки быстрым, но после того, как морозы переваливали за минус двадцать пять, часть ручья, которая была лужей, превращалась в естественный каток.

Бывало, что и по незамерзшей луже мы даже катались на плоту, не смотря на мороз на улице. Однажды, когда лужа наполовину замерзла, но посередине была еще большая полынья, я и два старших мальчика( согласно очереди) плавали на плоту, но причалив к берегу, мальчишки быстро спрыгнули, хиленький плот резко накренился в мою сторону, и я соскользнул в ледяную воду чуть-ли не по пояс. Не смотря на то, что ребята меня быстро вытащили на берег, моя одежда: зимнее пальтишко, шаровары и валенки успел полностью пропитаться водой. Холод пронзил меня до самого сердца. Колькин старший брат Федя по прозвищу Фед взвалил меня себе на спину и бегом домчал до подъезда и поднялся со моей к нашей квартире на третий этаж.

Увидев, что с меня стекает ледяная вода, мама заохала, запричитала, быстро сорвала с меня одежду, голым поставила в ванну и стала из душа поливать меня горячей водой, но я дрожал и все врямя повторял:

– Мама, мне холодно, сделай воду погорячей. Тогда мама закрыла сливное отверстие пробкой, продолжая поливать меня из душа.

Через несколько минут, когда вода заполнила ванну на треть, мама усадила меня в ванну, а сама побежала на кухню и поставила кипятиться кастрюлю с водой. Сидя в ванне, я открыл на максимум кран горячей воды и все равно мои ноги и бедра даже под горячей водой были холодными. Опять прибежала мама и сыпанула в воду горчицы, и быстро размешала ее. Едкий горчичный запах ударил мне в нос, но все-равно тело у меня оставалось холодным. И только когда мама принесла кастрюлю с только что закипевшей водой и осторожно вылила ее в ванну, я почувствовал, как волна тепла обволакивает всю нижнюю часть моего туловища.