— Должна же быть хоть какая-то привилегия, — фыркнул Иван, — Все-таки я твой заместитель.

Пока они там ворчали друг на друга, я зацепилась взглядом за баллончики на столе. Широкие такие, с тонкие подтеками краски. Аж три штуки. Мой взгляд перехватил неизвестный мне парнишка и с усмехнувшись, спросил:

— Нравятся? — вся напускная колючесть с него разом слетела, — Забирай, они больше не пригодятся, стенд перекрашивали.

— Уже перекрасили? — удивился Сергей, — Надо же, какие молодцы.

— Ну так, — фыркнул Иван, — мы на работу не просто так ходим.

— Сереж, — протянула я, повернув голову и красноречиво уставилась в его темные гляделки.

Он с недоумением посмотрел на меня, перевел взгляд на баллончики с краской, снова на меня и вдруг на него снизошло озарение. Я имела честь лицезреть на его лице такой калейдоскоп эмоций: радость от дошедшего понимания, необъяснимый страх, тревога, обреченность и наконец смирение:

— Прямо сейчас? — неуверенно уточнил он.

— Да, — я заулыбалась счастливо.

Остальные, конечно, не понимали, о чем идет речь, но когда я попросила, Иван без вопросов вызвал такси на свой адрес, а еще через пятнадцать минут, когда машина была где-то на подъезде, а мы так и не допили чай, мы уже были в прихожей.

— Тёма, — представился парнишка и протянул руку.

— Лена, — представилась в ответ я и протянула свою руку, но торжественное рукопожатие прервал Сергей, который потянул за собой из квартиры, — Пока, и спасибо за краску.

— Да не за что, — ответил Тема и помахал мне рукой, — Пока, — после чего закрыл дверь.

В машине было тепло и играла музыка. Сергей, который еще пару минут назад не хотел ехать к администрации города, вдруг поймал дзен и не ворчал. Огни ночного города мелькали за окном, настраивая на какой-то приятный лад.

На колено опустилась крепкая рука и невинно огладила, но когда скользнула на внутреннюю сторону бедра, была встречена сопротивлением:

— Тебе не удастся уговорить меня повернуть к дому, — шепчу на ухо и радуюсь, что музыка играет достаточно громко чтобы водитель нас не слышал и достаточно тихо, чтобы меня слышал Сережа.

— Но попытаться-то стоило, — усмехается он и слегка прикусывает за мочку уха, — Стоит лишь захотеть…

— Сначала администрация, — упрямо твержу я, — Затем все остальное, — издевательски-целомудренно касаюсь губами его щеки и даже немного отодвигаюсь в сторону.

Центр заблокирован для проезда и приходится от ближайшей остановки идти до администрации своими ножками. Я включаю телефон по пути и игнорируя пропущенные вызовы, захожу в браузер, а далее вниманию Сергея предстает самый странный диалог в мире:

— Алиса, можно ли краской по металлу рисовать на стенах?

— Открываю в поисковике.

— Тю, если бы я хотела это читать, я бы вбила вопрос в поисковике, но я спрашиваю у тебя, да или нет?

— Вам виднее.

— …дурная ты ей богу.

— Думала, что бы такое ответить, да не придумала.

— Оно и не удивительно. Сложно без мозгов, да?

— Вы, кстати, понимаете, с кем вы это пытаетесь обсуждать?

— Конечно понимаю, убогая.

— Ну, вам виднее, конечно. Но диалог у нас не самый конструктивный выходит.

— Тц…

— Какие планы на день?

— Уже ночь.

— Ого, у меня сейчас 23:15.

— Это ночь, Алиса.

— Ох, эти часовые пояса!

— Сути-то не меняет, у тебя тоже ночь.

— Просто я перепутала день с ночью. У меня бывает.

— Слабоумие, да?

— То же самое могу сказать о вас.

Я зависла, обдумывая слова робота, а рядом раздался смех. Этот предатель на стороне робота? Машины захватывают мир! Еще немного и они начнут порабощать людей!

— Не смешно, — насупилась я и сунула телефон в карман.

— Очень смешно, — раздался из кармана механический женский голос и рядом наступила вторая волна смеха.

Обидевшись на весь белый свет, я вручила Сергею телефон с зависшим окном и насупившись, прибавила шагу.

На нижнем этаже горело одно единственное окно и, если бы не оно, мы бы вообще ничего не увидели. К счастью, мы были незаметны — просто улица была пустынна.

— Не дуйся, — тихо попросил Сергей, — Я ей отомстил, — в карман мне опустили телефон и вынудив повернуть голову, настойчиво поцеловали в губы.

Так как никто из нас художественными талантами не отличается, рисовали мы все криво и малопонятно, как дети в саду на листах красками рисуют, вот как-то так и мы осквернили светлую стену. Я пыталась рисовать бабочек, но, во-первых, черные бабочки — это какой-то хоррор, а во-вторых, это и не бабочки вовсе, а какой-то клевер. Сергей в силу своего старческого ворчания писал что-то размашистым почерком и только приглядевшись, я разобрала в этой писанине жалобы и тихо засмеялась. Потом стену украсил топор, хотя рисовали человека и какой-то арбуз, хотя задумывалось тоже другое.

— Вы что там делаете?! — раздалось со стороны гневное и мы испуганно замерли.

— Бежим, — прошептал Сергей и схватив меня за руку, бросился в противоположную от неожиданных гостей сторону.

— А ну стоять! — раздался еще один голос и за спиной послышался топот, подстегивая фантазию и вынуждая бежать быстрее.

Спина уже побаливала в неудобном положении, но соль заключалась в том, что это самое удобное положение из всех и кому-то тут явно хуже. Кому-то — это Сереже. Он сам предложил свои колени в качестве подушки и теперь стойко терпел все неудобства.

У противоположной стены на такой же лавке мирно спал какой-то мужчина крайне свободного вида… Ну то есть не обремененный недвижимостью… И движимостью тоже.

— Тебе сильно влетит? — смотрю вверх и он наклоняет голову, заглядывая мне в глаза и совершенно не беспокоясь, ободряюще улыбается.

— Максимум послушаю лекцию на тему: «Как нехорошо в свои почти тридцать лет…», — он вздохнул, но не тяжело, а как-то добродушно, — Если я хорошо знаю своего отца, а я хорошо его знаю, то лекция ждет и тебя.

— Серьезно? — изгибаю бровь, и он серьезно кивает, — Как нехорошо сбивать сына с правильного пути?

— Нет, — ему смешно, его это веселит, — Скорее расскажет какой я непутевый и что со мной лучше не дружить.

— Детский сад, — фыркаю и он вновь утвердительно кивает.

— Я буду для него дитём и в семьдесят, — заверяет меня так искренне, что безоговорочно верю… И боюсь. Почему-то.

Когда первый робкий луч солнца опустился в наше маленькое окошко под потолком, за дверью началась непонятная движуха. Мы, толком не спавшие и уставшие, на любые колебания в воздухе реагировали враждебно. В неизвестности мы пробыли недолго, потому что голоса становились все громче, и все внятнее. Кто-то возмущался, а на лице Сергея отчетливо проступило какое-то понимание. Поделился бы что ли.

Железная дверь с противным скрипом отворилась, являя взору целую делегацию, во главе которой шел немолодой мужчина с сединой в висках и чем-то недобрым во взгляде серых, будто выцветших глаз.

— Если бы мы знали, то обязательно бы…, — заблеял лейтенант, поспешно пытаясь отпереть дверь и едва не уронил ключи, когда его перебили.

— Сергей, — грозно позвал отец, прожигая свое чадо испепеляющим взглядом, под которым как-то и я незаметно для себя сжалась, а зато как обрадовалась, что успела принять приличное положение.

— Отец, — не менее серьезно отозвался Сережа, поднимаясь с осточертевшей скамейки и поймав меня за руку, потянул за собой.

Решетчатая дверь, отделяющая нас от разгневанного родителя, отворилась с еще более мерзким скрипом, сыграв по нервишкам. Нас выпустили на свободу и тут же закрыли дверь, но привалившийся к стене бомж даже не обратил внимание — он вообще жив?

Всю дорогу до машины Льва Валентиновича мы хранили гробовое молчание. Усадив меня на заднее сидение, Сергей страдальчески вздохнул и сел вперед, поближе к эпицентру напряжения в атмосфере салона.

— Замерзли? — спокойно спросил мужчина, выехав на дорогу и после короткого кивка Сергея, обратился уже ко мне, взглянув в зеркало заднего вида, — Как тебя зовут, милая?