Ритуал

Петр Сергеевич страдал. Было еще рано, всего двенадцать утра. По радио, за стеной, какой-то мужчина пел чернокожим голосом, но чего он хотел и о чем просил, было непонятно. Петр Сергеевич не знал инородных языков. Он был великий русский писатель, о котором совсем скоро заговорят по всему миру. По крайней мере, он так искренне думал. Он и Аллочка, секретарша Дубоплатова из Союза писателей. «Вот пусть лучше они сами русский учат», строго говорил Петр Сергеевич, и Аллочка смеялась и утыкалась лицом в ладошки, чтобы не шуметь.

Он сидел за столом в черно-белой кухне, перед ним стоял завтрак и недопитая вчера бутылка с дорогой водкой. Но похмелиться было нельзя, у него была назначена встреча с Редактором. В голове его крутились какие-то пирамиды, восстание боксеров в Китае, фиолетовый запах нижнего белья Аллочки и гнусный, саркастично улыбающийся образ модного писателя Чаплыгина, которому он вчера должен был вернуть десять тысяч. Петр Сергеевич жевал сосиску и думал:

– Вот если отдать редактору пачку чистой бумаги, пусть себе правит. Какой, однако, у него будет простор для ремесла.

В аквариуме билась Рыба. Отплывала на другой конец, разгонялась и шла на таран собственному отражению. Лоб в лоб. Маленький синий петушок, каких еще почему-то называют слониками. Он хотел умереть и получить следующую инкарнацию, чтобы получить тело побольше и убить тут всех, включая Кота. Рыба постоянно кричала, но ее слышали только те, кто мог воспринимать мир вместе с ультразвуками, а значит, те, кто ничего тут не решали. Решали почему-то глухие и бесчувственные, как то Тело за столом. Рыба знала, что тот ритуал, который она совершала каждое утро, уже начал приносить свои плоды и ее Проклятие начало действовать. Это чувствовалось и по затхлой, хоть и недавно налитой воде, по улитке, которая оставила на стекле слово «Памагити» и по небесной музыке звучащей откуда-то слева и сверху.

На подоконнике сидел кот. Ему давно уже смертельно надоел Петр Сергеевич, его семья и особенно Рыба, ритуальные крики которой он постоянно слушал по ночам. Он бы с радостью ушел в гости к живущей в подъезде Муське, но не мог пошевелиться, потому как совсем недавно съел из полуоткрытой кастрюльки шесть сосисок, оставленных женой Лариской для Петра Сергеевича на завтрак. Кот знал, что преступление его останется не раскрытым, так как хозяин всю ночь пил и, выпучив глаза, кряхтел и тужился над чистым листом бумаги. Кот его презирал и оставил ему одну сосиску, чтоб тот молчал. Презирал искренне, от всей души, как презирал и его жену Лариску, и его ублюдочных детей – сопливую Катю и засранца Мишку, обожающих тайно мучить его в ванной.

Впрочем, Кот презирал не только человечество в виде данной ему Большим Котом семьи, но и себя тоже. За все это время он уже семь раз мог выпрыгнуть из окна на дорогу и броситься под колеса проезжающих машин, но боялся, что все-таки второй этаж, на дороге грязно и снег, а у него лапки. Он утешал себя тем, что Большой Кот всего этого не видит, так как он только лишь миф и его на самом деле нет. Но Рыба реально бесила. Кот чувствовал, что добром все это не кончится. Особенно теперь, когда он увидел, как Паук вылез из вытяжки под потолком и устремился к своей цели…

А по стене карабкался Муравей. У него только что погиб старший брат, его раздавили тележкой в супермаркете, который находился за соседней стеной в этом же здании. Об этом ему пришло срочное сообщение в виде набора цветовых запахов в специальном почтовом кластере из пяти молекул.

Муравью нужно было срочно доложить об этом в Центр, ибо от этого зависела судьба экспедиции и, в конце концов, всей Империи. Муравей был старым солдатом и знал, что просто так тележки муравья не переезжают. Нужно было успеть добраться в штаб до заката, доложить Первому муравью, дождаться вердикта Королевы и нанести ответный удар. Сегодня была вторая четверть луны. Древние предсказания начинали сбываться, а это значило, что времени совсем не осталось. Если он не успеет, Дом будет снесен.

Петр Сергеевич перестал жевать резиновую после микроволновки сосиску, глаза его остекленели, а пальцы нащупали карандаш. Неровным почерком он вывел на скатерти: «Война и общество», потом зачеркнул слово «Общество» и написал «Люди». Потом посмотрел на стучащую лбом Рыбу в аквариуме, на бессмысленного Кота и на ползущего куда-то по стене Муравья, зачеркнул «Люди» и написал «Мир». После чего уверенно налил себе полный стакан водки и со словами: «Да пошел он» – опрокинул стакан в себя.

Паук был красив, опытен и безупречен. Он был Мастером и не делал лишних движений. Мгновенно рассчитав силу гравитации, расстояние, собственный вес и скорость передвижения жертвы, Паук прыгнул и всеми своими лапами вцепился в Муравья. Аквариум пошатнулся и треснул, сквозь трещину на пол потекла вода. Кот внезапно увидел, что через оконное стекло на него внимательно и укоризненно смотрит гигантский глаз Большого Кота. Все его существо передернулось, словно от электрического разряда, от осознания Высшей Сути шёрстка на холке и на хвосте встала дыбом. Он закричал нечеловеческим голосом, потому как человеческим кричать не мог, и выпрыгнул в открытую форточку, прямо под колеса Автобуса с рекламой кошачьего корма на боку.

Изображение вокруг Петра Сергеевича приобрело цвет. Чуть позже проявились звуки и запахи. Жизнь налаживалась.

Раздался звонок телефона, в трубку бесполым голосом сообщили: – Это какая квартира, сорок пятая? Петр Сергеевич? Из ЖЭКа вас беспокоят. Эта… Наш дом попал под реновацию. Петицию будете подписывать, или согласны в Митино переехать?

Жертва

Она часто представляла себе, как после работы в Библиотеке темным вечером идет по улице, вся такая уставшая, одинокая, и вдруг кто-то хватает ее сзади, зажимает ей рот вонючей, сильной и бесчувственной рукой и насилует ее грубым, примитивным способом. За такие мысли она ненавидела всех встреченных ею мужчин и подозревала каждого. Ей даже самой интересно было представлять и угадывать, какими именно извращениями занимается тот или иной мужчина.

– Ну, конечно, – думала она, глядя на лысого очкастого Посетителя в читальном зале. – Это с виду он такой приличный, а ручищи вон какие! Схватит такими ручищами, и пикнуть не успеешь. Мерзавец!

Однажды фантазия ее так разыгралась, что она даже заплакала. Светлыми очистительными слезами.

– Жертва, – думала она. – Я жертва. Слабая и беззащитная женщина! Пусть я умру, но они еще узнают! – кто такие эти «они» и чего они «узнают», она представляла себе не совсем ясно, но звучало это, как настоящая угроза, да и сам настрой фразы ей нравился.

По вечерам, скромно поужинав и совершив ряд косметических процедур, она ложилась в свою одинокую кровать и открывала Книгу. Эту Книгу она никак не могла прочитать уже третий год. Мешали мысли, усталость и сон. А однажды, кто-то позвонил и долго дышал в трубку. Гадким таким, мужским дыханием. В тот день она утвердилась в своих подозрениях и поняла, что за ней следят.

Снова и снова представляя себе сам момент насилия, она всем своим существом, каждой клеточкой своего нежного, сорокапятилетнего девичьего тела ощущала, как грубые руки держат ее за волосы и чужая упругая животная плоть раздирает ее изнутри на тысячи частиц.

В такие моменты она ненавидела себя, за слабость и за отсутствие сил к сопротивлению. Где-то глубоко внутри она понимала, что все это только ее фантазии, мужчины на работе и во дворе были вежливы и интеллигентны, но с каждым днем она верила им все меньше. Внимательно наблюдая за ними, она ловила их похотливые взгляды, видела, как они оглядываются и как расстроены из-за того, что рядом есть свидетели.