***

Джордж опять не спал. Уже которую ночь мозг диктовал глазам «откройтесь». Казалось бы, осталось так немного потерпеть, но каждая прожитая минута усиливала боль. Он запутался в прилипших к телу простынях, скатавшись в какой-то кокон в ложбинке своей кровати. Мучала жажда, во рту стало вязко, и слава богу, что ни с кем не надо было разговаривать.

«С радостью бы сейчас поменяться с Фредом телами. Спокойно поспать хотя бы немного, чтобы завтра хватило сил посмотреть в ее лицо напоследок и запомнить его, словно фотографию».

Нет, полюби он призрака, всё было бы значительно хуже. Но, тем не менее… «Прости, Билл, я был тебе плохим братом», — непрошенные мысли о ласках этих двоих напористо лезли в голову, и, не в состоянии пялиться больше в потолок, который того и гляди свалится, оканчивая эту никчемную жизнь, Джордж начал выпутываться из простыней.

«Спущусь, подышу воздухом».

Близнец натянул на себя шорты, оставляя торс открытым: ночь была так же горяча, как и прошедший день, и парень нуждался в ласке ветра, который высушил бы его тело. Ступни ощущали каждый камушек земли, кукуруза стояла безмолвно, лишая Джорджа шанса на желанное дуновение, а луна, как и тысячи лет назад, обливала поле мистическим блеском, словно серебристой краской, накапавшей с небес. Затаился ли здесь верфольф?

Джордж провел пальцами по уже сходящей припухлости ожогов от камыша. «Возможно, она коснулась меня, когда клала поверх свою шляпу? Терпи, просто терпи…»

Стоять на улице не так сильно развлекательно, как он воображал. Спящий дом с дырами черных окон и облупленной краской выглядел и вовсе брошенным. Изнутри он не казался таким холодным, хрупким и одиноким.

«Надо заварить мятный чай, он всегда смаривает в сон», — парень взошел обратно по крыльцу. Успокоение, которого он искал, так и не наступило. Отряхнув ступни, Джордж окунулся во мрак спящей Норы, наощупь идя в кухню.

Горячей воды в такую жару не хотелось, поэтому парень решил просто нарвать стеблей свежей мяты в стакан с холодной водой. Может быть, даже льдом, потому что внутри все горело. Джордж был здесь тысячи раз и знал каждую деталь, поэтому чернота совсем не препятствовала нащупывать ветки растения, расположенные на навесной полочке. Стоя у раковины, он легко распознал пальцами гладкое стекло бокала. И едва не выронил его на пол, ощутив вдруг на своем плече чье-то касание.

— Джордж, это я… — теплое дыхание в ухо, шепотом. Он поворачивает голову, но может разглядеть только белый прямоугольник и два тлеющих зрачка. Это пластырь на переносице Мериды. Загипнотизированный, парень разворачивается всем телом, и они оба попадают в узкую полоску света из окна под потолком, которой едва достаточно, чтобы разглядеть выражение лиц. — Не шуми, — другая рука ложится на второе плечо. «Какая она маленькая ростом, оказывается…». — Я не виню тебя.

— Еще бы ты меня винила. Это ты во всем виновата, — в горле уже копится горечь, которая обычно образовывалась, когда в детстве Джордж собирался заплакать. Её руки опускаются с плеч, и парень готов отрезать себе палец, чтобы они вернулись.

— Я не глупая, Джордж.

— Не уезжай. Мне жаль… — слышит он в ужасе, как рот произносит вслух мысли. — То есть…

Мерида смотрит в пол.

— Надо.

— Останься… — он обхватывает в порыве маленькую голову девушки руками с двух сторон и тут же напугано отпускает, но она успевает повернуться вправо, коснувшись приоткрытыми влажными губами пальцев Джорджа.

Он слышит, как дыхание Мериды в двадцати сантиметрах от его лица из неслышимого превращается в шумное. Собственное сердце парня готово пробить грудную клетку и упасть на пол. И пусть бы оно там и лежало, пока ее маленькие руки не поднимут его и не укутают в свой подол.

— Ты что, сидела здесь все это время?

На часах три часа ночи. Девушка молчит, опустив веки и сцепив руки за спиной.

— Почему ты не спишь? — снова спрашивает Джордж, будто желая услышать тот же ответ, что и он сам готов дать на этот вопрос.

— Я не могу спать, — Мерида встает на цыпочки, и на мгновение Джорджу кажется, что сейчас она его поцелует, но девушка лишь касается своим лбом его носа, разворачивается и уходит в сторону лестницы, доставая на ходу палочку.

Комментарий к Часть 19. …Победила

Я сама всегда перечитываю эту очень значимую главу с трепетом и горечью. Но почему-то никто не комментирует… 🤔

Друзья, что думаете о ситуации?

========== Часть 20. О Холле ==========

Oh, I hope some day I’ll make it out of here

Even if it takes all night or a hundred years

Need a place to hide, but I can’t find one near

Wanna feel alive, outside I can’t fight my fear

(Billie Eilish & Khalid — ​Lovely)

Третья по высоте башня замка, башня Рейвенкло, была словно младшей сестрой в семье: «Ну и что, что я не самая статная из маминых дочерей? Зато самая толковая».

Лазурная гостиная мгновенно погружала любого вошедшего в шелк полного спокойствия: большие студенческие сборища никогда не устраивались в главном помещении факультета, напоминавшем читальный зал средневековой библиотеки, однако обставленный с усиленным комфортом. Неизменная деталь — камин, был обит здесь белоснежным гофрированным кафелем, бархатные диваны и кресла, словно разбегаясь от взрыва в центре комнаты, раскидались по углам, а центральное место принадлежало лакированным столам из дерева березы, за которыми каждый творил свои собственные произведения: от стихов до научных исследований. Если силой Гриффиндора был квиддич, то Рейвенкло производил на свет самый талантливых писателей, художников и ученых.

Пока в львиной гостиной ошивались фанатки волшебного спорта, Поттера и близнецов, а также участники многочисленных вечеринок, череда преподавателей, пытающихся приструнить зачинщиков хаоса, полчища домовиков, на чьи худые плечи ложился труд все это разгребать, и завхоз Филч, ищущий свою кошку, до винтовой лестницы Рейвенкло доходили лишь те, кто действительно стремился к Воронам.

В сложившейся культуре факультета издавна было заведено приглашать гостей глубже — в спальни или внутренние комнаты. Круглый зал же, наоборот, служил местом доступного личного пространства, он уносил в мир собственных мечт, пока заколдованный потолок, изображающий медленно вращающийся млечный путь, осыпал звездной пылью карнизы синих бархатистых гардин.

Холла любила сидеть здесь по вечерам, особенно на широком тисовом подоконнике, притащив плед из спальни. Непонятно, почему лучшей считалась гостиная Гриффиндора, ведь из нее не расстилался открыточный вид на озеро, которое каждый день словно становилось новым: мертвенно спокойным и черным, как мазут, иногда голубым, рябчатым. А в предрассветные часы, немалые из которых Холлой были прожиты все здесь же, — буро зеленым, словно суп из крапивы или оборотное зелье.

Девушка подобрала под себя ноги в белых гольфах и уставилась на горизонт. Успела ли она познать настоящее счастье или оно всё еще машет рукой из-за горизонта? Все кажется слишком блёклым лишь до момента, когда начинаешь разбирать на компоненты.