— Я думаю, — говорю я, ответив на его поцелуй, — что я готова отвезти нас туда, откуда мы начали. Причем целыми и невредимыми. Ведь в этом все дело, верно?

— Да. — Он печально кивает. — В этом все дело.

Пока я веду машину к дороге из гравия, как стрела пронизывающей скошенное поле, я чувствую, что Карл положил руку на колено моей здоровой ноги и не собирается ее оттуда убирать. Но только до того момента, пока мы не доберемся до асфальтированной дороги. Там, я знаю, он поменяется со мной местами и сам поведет машину, пока мы не доедем до места, откуда тронулись в путь, до моего дома. Там он меня высадит, а сам поедет дальше, в следующий пункт назначения.

«Привет! Я на некоторое время уехала из города, оставив за себя автоответчик. Если вы собираетесь в мое отсутствие меня обокрасть, на столе в холле лежит список моих ценных вещей. Берите, что хотите, но не забудьте вычеркнуть взятое из списка, чтобы я сразу знала, чего не хватает. Спасибо. Приятного вам дня». Биип.

Эй, Мерфи, только взгляни на меня! Я веду машину! Совершенно самостоятельно, на шоссе, причем свою собственную машину. Если тебе интересно, это «Мазда-323», она всегда мне нравилась. Совершенно новая, заплачено наличными — пожалуй, самый взрослый поступок в моей жизни. И самый дорогостоящий. Особенно если учесть стоимость страховки, которая для водителя-новичка легко превышает проценты с национального долга.

Но кто жалуется? Она стоит каждого пенни, каждого мучительного шага в медленном процессе, который привел меня туда, где я нахожусь сейчас — на открытое шоссе, по которому я еду в той скоростью, какую сама выбрала.

Нет никого, кроме голов без тел, выглядывающих из окон наших машин.

Мы обгоняем друг друга, на секунду встречаясь глазами. И исчезаем, мчимся вперед, неизвестные и непознаваемые. Наши тайны сдерживаются ремнями безопасности, наши личности скрыты каждая в своей индивидуальной капсуле из металла и стекла, а наши души совершают бесконечные орбиты вокруг континента.

Чернила едва успели высохнуть на моем водительском удостоверении, как я отправилась в свой первый путь. По тщательно выбранным заранее второстепенным дорогам, которые соответствуют моему принципу: две полосы — хорошо, четыре полосы — плохо. В уме я держу паутину пересекающихся шоссе, которые должны привести меня от моей собственной входной двери через широкую незащищенную границу — к твоей.

Не обращай внимания на мой маршрут. Достаточно и того, что я уже в пути. Следует учесть необходимые остановки, чтобы пописать, с чем у меня в последнее время проблемы. Никак не могу понять, почему костыли заставляют мою мочевую систему работать в усиленном режиме? Или это привычка, которую я подхватила у тебя — постоянное желание, путешествуя по дороге жизни, остановиться и окропить цветы?

Что ожидает меня в конце именно этой дороги — об этом я стараюсь не задумываться. Вдруг Джерри неожиданно окажется дома, когда я появлюсь со своими костылями? Что я скажу? Не следует ли мне предотвратить такую вероятность и заранее позвонить? И повесить трубку, если он ответит. Он сможет догадаться, кто звонит и зачем?

Что, если эти мои так тщательно продуманные планы станут жертвой твоего закона, того самого, в соответствии с которым все, что может пойти наперекосяк, обязательно пойдет наперекосяк? Об этом даже думать не хочется, и я не буду, по крайней мере, сейчас.

Теперь же, подвешенная между временем и пространством, на этой дороге без швов, начала, середины и конца, легко представить себе, что я могу ехать так бесконечно. Мимо дорожных знаков, которые возвещают: «Впереди придорожный стол для пикника», «До Литтл Баррел ½ мили», «Справа красивый вид», «Скользко в плохую погоду». Мимо оборванных кустарных плакатов с любительскими рисунками гамбургеров, которые напоминают мозги на булке, или рекламы лучшего в мире мороженого. Мимо афиш цирков, которые давным-давно уже нет, и объявления о Дне ирландского наследия, который уже давно прошел. Мимо объявления о грядущем Фестивале снежинки и Музее окаменевших животных, открытом круглогодично.

Вы удивитесь, если я признаюсь, что я все еще скучаю по своим велосипедным дням? Вы поразитесь, если я скажу, что несколько запоздало заняла свое место в этом анонимном взрослом царстве? В еще одном пожирателе бензина, свинье на дороге, и в смертельном отравителе верхних слоев земной атмосферы. За рулем этой дымящей, огнедышащей, поднимающей пыль и рискованной машины. Чья единственная положительная черта кроется в каждом обороте ее четырех новеньких колес, которые приближают меня к тебе.

Эй, Мерфи, взгляни на меня: я веду машину! Заключена в свой собственный отдельный пузырь. Потребляю свою собственную пайку нефтепродуктов, съедаю свой собственный отрезок серого шоссе, которое исчезает, миля за милей, под моими колесами. И пропадает в мареве выхлопного газа.

Даже во сне я сознаю, что это сон, который я видел уже десяток раз. Во сне Дана въезжает на парковочную стоянку для гостей, что за домом. Потом на костылях идет на стоянку для машин жильцов, дабы убедиться, что машины Джерри там нет.

Ее и в самом деле там нет. Пока все идет хорошо. И все же, чтобы убедиться, она нажимает кнопку звонка. Разумеется, никто не отвечает. Никого нет дома, кроме нас, цыплят, а мы крепко спим. Нам звонок всего лишь снится.

В своем воображении Дана много раз представляла себе, как все будет, по сути, столько же раз, сколько я видел этот сон. Так часто, что ей даже стало казаться, что когда она будет совершать это преступление, оно покажется ей нереальным. Так наверняка должны себя чувствовать грабители банков в момент преступления, которое репетировалось изрядное количество раз. Как будто реальное событие — всего лишь еще один сон, от которого просыпаешься весь в поту и осознаешь правду, которая, как ни смешно, менее яркая, чем модель.

Даже после того как она с трудом спускается в подвал здания, чтобы взять запасные ключи, которые, как ей известно, Джерри хранит под перевернутым цветочным горшком, она, вполне вероятно, путает реальность с иллюзией. Может быть, так что только когда она поднимается наверх, различие становится четким. Только когда она оказывается у дверей квартиры Джерри, поворачивает ключ в реальном замке, открывая вполне ощутимую дверь и хватаясь за косяк, чтобы удержаться на ногах, когда я кидаюсь на нее всем своим увесистым телом. Возможно, только тогда она поймет: никто уже больше не видит сон.

Наконец-то она здесь! Вконец вымотанная после долгих часов за рулем, не уверенная, что следует делать теперь, когда она успешно преодолела все трудности, отделявшие ее от настоящего момента. Постепенно она сообразит, что есть детали, о которых она не подумала. Например: каким образом усталая, растерянная женщина на костылях, незаконно проникшая в квартиру своего бывшего любовника, сможет незаметно протащить большого, перевозбужденного пса вниз, затем на парковочную площадку для гостей и далее — в свою машину, Чтобы отправиться бог весть куда.

Она решает отложить решение этой проблемы, ненадолго задержавшись в ванной комнате Джерри. Может быть, она надеется найти какие-нибудь очевидные следы пребывания женщины в этом доме? Это может ей помочь не чувствовать себя такой виноватой перед ним. Бутылочка крема на краю раковины, несколько волосиков на ее дне, целлофановый пакет с женскими одноразовыми бритвами, выстиранные колготки, свисающие с душевого крепителя… Любое из вышеперечисленного, думает она, убедит ее в том, что жизнь Джерри продолжается и будет продолжаться и дальше. Даже после того, как она лишит его единственного компаньона, который, по его неоднократному утверждению, ему совершенно не нужен, но все же…

Да, все же. В этот момент я всегда просыпаюсь. Как раз перед тем, как она зажигает свет в ванной комнате Джерри. Сон кончается, и я снова один, лежу на диване в гостиной, и только темнота служит утешением.