– Вы хотите сказать, – вступил Петр Романович, – что эта монета была именно той бракованной, без лилий на щите и согнутым крестом на короне, из монетного двора. Что она напугала Людовика Шестнадцатого тогда, как предзнаменование.

– Именно.

Детектив поглядел на луидор, найденный утром. Лилий не было. Крест над двумя щитами согнут.

– Да, – согласился он, – действительно дурное предзнаменование. Но не смертельное.

– Смертельное на другом луидоре! – воскликнул профессор.

– На второй монете через всю шею пролегает черта. То ли волос со щетки попал на форму, то ли еще что, но сами понимаете. Если смотреть на монеты по очереди, то получается, что сначала гибель короны, сиречь революция, а затем гильотина. Что и произошло через четыре года.

– После такого поверишь в предсказания, – согласился Пролом.

– Поздравляю. У вас в руках монета, которая стоит в тысячи раз больше аукционной. Украшение любой коллекции, – завершил Виконтий Львович. Потом взглянул на подполковника и добавил: – Считалось, что эти две монеты потеряны. Потом появились в России во времена Павла. Ходили слухи, что он велел их переплавить, чтобы не накликать беду на себя, но не успел – убили. Потом появлялись при Александре Втором, вы знаете, его взорвал бомбист Гриневицкий. Говорят, что после смерти остались монеты у его второй жены – княгини Долгорукой, которая спрятала их во дворце и со страху забыла где. Якобы через много лет сын Николая Второго царевич Алексей случайно нашел. Что было потом, вы тоже знаете.

– Знаю, знаю. Все знают, – задумчиво проговорил Петр Романович.

– Дозвольте полюбопытствовать, – все-таки решился спросить Винярский, – а вторая монета вам не попадалась?

– Пока нет, но все возможно, – рассеяно проговорил детектив.

– Вы знаете, я с этими железячками почти всю жизнь. – Виконтий Львович пододвинул кресло вплотную к подполковнику и полушепотом быстро начал говорить: – Вот что я скажу. Это не просто серебряные или золотые кругляшки или квадратики. Это нечто большее. Вспомните тридцать сребреников Иуды. Вспомните разные таланты, оболы и прочее. Думаю, вы не просто так пришли ко мне. Думаю, вас ведет судьба. Доведите это дело до конца. А не то может быть большая беда.

Подполковник поднялся. Пожал профессору руку, поблагодарил и покинул кабинет. Винярский закрыл за сыщиком дверь. Хмыкнул, махнул рукой, подумал: «Ох, и нагородил я этому подполковнику чуши! Ну да ладно. По сути-то примерно так и было. А что ему до того, что Друэ встретил карету не в Варенне, что узнали Людовика по портрету, а не по монете, какая разница? А все-таки, чего меня понесло на беллетристику? Ну да ладно». Винярский снова махнул рукой, сел в кресло, взял ручку и продолжил править статью.

Ноги вели Ломова в отделение конной милиции.

– Вот тебе и монетка в дерьме. Тут самому бы, как прапорщику Колыванову, не вляпаться.

На душе у него стало тоскливо. Простое дело обрастало мистикой и смертями.

– Ладно, разберемся. Виновные будут наказаны в соответствии со всей строгостью закона, ― подбодрил себя Пролом любимой присказкой.

Глюк краснел, бледнел под напором женских издевок в лаборатории криминалистики, но дело свое делал.

С удивлением он узнал, что майор Стриж, который всегда ходит в потертом, старом мундире и жалуется на безденежье, любит закусывать французский коньяк десятилетней выдержки черной икрой и делает это раза три в день.

– То-то его, оборотня, кровит, – позлорадствовал Глюк.

А вот прапорщик Колыванов предпочитает пироги с капустой. Ему Геннадий всегда симпатизировал. Простой, безотказный, невезучий служака, побольше бы таких.

Много о чем еще узнал Глюк в лаборатории и про людей, и о лошадях.

Кормили тех не по норме, нерегулярно.

– От такой еды золотые монеты, как курочка ряба, нести не станут, – размышлял отставной капитан и просил жену своего шефа постараться разгадать, как у лошади в брюхе, а потом в навозе монеты оказались.

Та отмахивалась. Говорила, что и так все ясно.

– Не, ничего не ясно! – настаивал Глюк и добил криминалистов.

В конце концов, Антонину Григорьевну осенило. Она собственноручно села за недавно полученный в качестве гуманитарной помощи от швейцарских криминалистов прибор, и после двухчасовой ворожбы иностранная техника, помноженная на ее смекалку и опыт, дала ответ.

– Вот что я вам, Геннадий, скажу. Монета ваша в лошадиное, извините, дерьмо попала не из лошадиной задницы и тем более не из лошадиного брюха! – озвучила этот ответ подполковник от криминалистики.

– А откуда? – оживился Глюк. Он почти знал, что должен быть такой ответ. Надеялся на него, и вот, техника не подвела.

– От верблюда! – разозлилась Антонина. Она-то думала, что Глюк восхитится умом и умением, а этот мужлан обидел ее, сразу брякнув: «Откуда?»

– Там верблюжьего не было! – уверенно ответил внимательный капитан.

– Эх, Глюк, ты и есть Глюк! Композитор без оркестра. – Антонина покрутила у виска пальцем.

– Не понял? – Гена моргал глазами, потом сообразил и в ответ тоже съязвил: – Верблюда – это вы в том смысле, что не знаете откуда.

– Верблюда – это в том смысле, что ты, Гена, мог бы и восхититься техникой и тем, как я на ней работаю, сколько сил на твое дерьмо потратила. А ты как козел заблеял: «Откуда, откуда!» – С возрастом Антонина Григорьевна стала немного обидчивой и немного сентиментальной. На глазах у нее выступили слезы.

Геннадий понял свою психологическую оплошность, поцеловал подполковнице руку и закатил речь о ее гениальности и талантах. Извинения были приняты, и Виагра рассказала, что провела послойный томографо-спектральный анализ, из которого выяснила следующее:

– В одном из слоев присутствуют следы переваренного в желудке лошади овса и сена, – это понятно.

Глюк кивнул головой и сказал:

– Так!

– В следующем слое частицы хлопка, окрашенного в цвет хаки. – Виагра поглядела на штаны Глюка и вздохнула.

– Так! – Глюк тоже поглядел на свои грязноватые полувоенные штаны.

– Далее отпечатки твоих немытых лап, – продолжала Антонина Григорьевна. – Они у меня есть в картотеке, да я и без этого их давно наизусть помню.

– Так, – снова кивнул Глюк.

– А вот дальше, Геннадий Петрович, самое интересное. Слушай внимательно, повторять не стану. – Виагра начала говорить, как будто читала протокол: – На ближних к золотой поверхности монеты слоях обнаружены фрагменты отпечатков пальцев, принадлежащих четырем мужчинам. Один неизвестный, сорока девяти лет, имеет нарушения обменных процессов, по которым можно сделать вывод, что его вес значительно больше среднего.

Второй: тридцать семь лет, рост один метр семьдесят восемь сантиметров. Мускулистый, спортивного вида, волосы темно-русые, глаза зеленовато-карие, вместо левого верхнего клыка золотая фикса.

– Это все прибор? – Глюк пораженно ткнул пальцем в ящик с дисплеем.

– Это все я, – гордо ответила Виагра. – А прибор дал фрагменты отпечатков двух его пальцев. Большого с одной стороны монеты и указательного – с другой. Причем эти отпечатки послойно до и после отпечатков толстяка с разницей минут в пять. Как будто он показывал тому монету. Эти отпечатки в нашей картотеке есть. Принадлежат очень скользкому типу, Лужину Виктору Валерьевичу. Лужин проходил по пяти делам, и ни разу не смогли привлечь. Не хватало доказательств. Пальцев еще двух мужчин в нашей картотеке нет. Но могу сказать, что держали монету они не более чем месяц назад.

А вот следов лошадиного брюха на монетах нет.

Глюк присвистнул.

– Не свисти, денег не будет.

– А это! – Глюк показал на золотой луидор.

– Это для музея, а не для гастронома. Ты его, кстати, уже можешь взять. Наверное, дорогущий, – предположила Антонина Григорьевна.

– Шеф как раз это узнает, – ответил Геннадий, – в нашем музее.

– Ну-ну, – скептически хмыкнула Виагра, имевшая несколько раз дело с местными учеными. – Хотя там есть один корифей.