Я всегда считал Америку страной, устремленной вперед; впервые меня поразила ее решимость оглянуться назад. Жизнь в Нью-Йорке вдруг стала похожа на жизнь в фильме о Второй мировой войне; я, иностранец, обнаружил, что смотрю на декорации, которые следует смотреть не в техническом цвете, а в зернистом черно-белом. Чего так жаждали ваши бедные соотечественники, мне было неясно - времени беспрекословного господства? безопасности? моральной уверенности? Я не знал, но то, что они спешно надевают костюмы другой эпохи, было очевидно.
Хамид показывает нам американцев XXI века, с тоской оглядывающихся на уверенность двадцатого века - власть, богатство, превосходство. Этот взгляд назад повторяет наименее продуктивные элементы британского упадка.
В романе Хамида отражено положение граждан, отчужденных от будущего коллективной ностальгией. Стремление к моральной уверенности также отдалило американцев от национального прошлого. Оно побуждает их смотреть на историю как на святыню национальной добродетели. Но американская история была местом кровавой борьбы и нестабильности, а также значительного социального прогресса.
Однако за годы, прошедшие после 2001 года и после появления текста Хамида, превосходство США становится скорее историческим объектом, чем святым Граалем. Старый военно-промышленный комплекс постепенно превращается в предмет наследия. В середине двадцатого века исторический туризм собирал воспоминания об аграрном, пограничном и доиндустриальном прошлом. Колониальный Уил-лиамсбург, ферма Нотта Берри, деревня Гринфилд - все эти додиснеевские места отдыха американцев были в полном разгаре к 1950-м годам. В наши дни, особенно для американцев, родившихся после 1975 года (две трети населения), концепция индустриального превосходства США времен холодной войны является артефактом. Сталелитейные заводы и зерновые башни превращаются в арт-лофты и скалодромы. Заброшенные военные базы и техника становятся туристическим кормом. Самый продаваемый в мире пикап Ford F-150 теперь собирают на гибридном предприятии, где проводится экскурсия по заводу Ford Rouge. Экскурсии по НАСА в Хьюстоне, на мысе Канаверал и в Хантсвилле представляют космическую программу США в виде исторического повествования.
США запечатлевают в институциональном янтаре средства производства, которые когда-то обеспечивали их богатство и престиж. Британия тоже постепенно меняла свою идентичность, превращаясь из мировой мастерской в музейную культуру. Этот процесс шел полным ходом в период между мировыми войнами и продолжался в 1970-е и 1980-е годы. Конечно, ориентация культуры упадка на прошлое может быть двоякой. Постимперская меланхолия может уступить место чему-то столь же регрессивному - стилизованному и фетишизированному представлению о прошлом страны, хранящемуся под стеклом или отлитому в пластик тематического парка. От сатирического укуса Джулиана Барнса в "Англии, Англии" (1998) до прочтения Алексом Нивеном "Альтон Тауэрс" в "Острове новой модели" (2019), путь национальной самокарикатуры должен предупредить нас об одной потенциальной опасности для Америки на склоне лет. В эпоху Тэтчер разгорелись ожесточенные дебаты о национальном наследии. В книге "Жизнь в старом городе" Патрик Райт описал захват элитой исторического воображения в Британии. Джентрифицированная ностальгия по загородным домам представляла "крайне избирательный образ британской особенности... как сущностной идентичности преданной нации, к которой мы все должны вернуться" (Райт 26). Анализ Райта предвосхищает вирусное распространение риторики "преданной нации" в современных США. Эта риторика почти всегда повторяет слабогосударственную версию истории США, в которой реальными действующими лицами являются героические личности (поселенцы, отцы-основатели, изобретатели, предприниматели). Но есть ли альтернативы мнению о том, что Америка - будь то республика героических людей или колосс капиталистической экспансии - утратила свою сущностную идентичность в эпоху относительного экономического упадка? В начале 2020-х годов может показаться, что последний редут искупительного нарратива сильного государства находится в том, что мы можем назвать инфраструктурным воображением. Инфраструктура питает правый центр консервативным видением стальных балок и бетонных пилонов в обрамлении большого неба - Америкой, которая все еще что-то строит. Но она также питает левоцентристское видение общественных работ и демократического доступа - государства, способного решать проблемы в масштабах Нового курса. Призывом Джо Байдена к новым инвестициям в инфраструктуру стала нефильтрованная ностальгия по сверхдержаве. В апреле 2021 года он назвал свой успешный законопроект "не похожим ни на что, что мы делали с тех пор, как построили систему межштатных автомагистралей и выиграли космическую гонку".
десятилетия назад".
Захватывающее государство Байдена воплощает американскую мощь в стали и бетоне, но оно также обеспечивает широкополосную связь и уход за детьми.
Глобальное доминирование и экспансия за границу, борьба за исчезающий центр американской политической жизни. Инфраструктурное воображение стало оживленной темой и для ученых-гуманитариев (Гулди, Хо, Либерман, Мат-терн, Рич, Роббинс, Рубенштейн). Эти ученые в основном используют инфраструктуру для спасения идеала государства всеобщего благосостояния в условиях его демонтажа, начиная с Рейгана и заканчивая Клинтоном. Как отмечают Дженис Хо и Марк Стирс, инфраструктура привлекает простых людей к скромным, повседневным государственным услугам, в которых они нуждаются - железнодорожным путям, почтовым отделениям, водопроводам, - а не к глобальным амбициям старых империй. Инфраструктурный национализм может функционировать как переходный нарратив, чтобы вывести США из болезненного упадка к продуктивной жизни в качестве бывшей сверхдержавы.
Ничто не олицетворяет этику упадка или эпоху пределов лучше, чем растущая популярность "деградации" как экономической программы. Современное движение за деградацию берет свое начало в идеях 1970-х годов - Е. Ф. Шумахера "Малое прекрасно" (1973) и Германа Дейли "Экономика устойчивого состояния" (1977), например. Книга Шумахера с подзаголовком "Исследование экономики, как если бы люди имели значение" стала бестселлером. Она ознаменовала собой сближение упадочнического мышления 1970-х годов с ранней экономикой устойчивого развития. Сегодня, на дальнем конце декалистской дуги 1970-2020 годов, все большее внимание привлекает позиция деградации, связанная с Кейт Роуорт и (часто более молодых) приверженцев. По мнению Раворт, государства должны направлять свою экономику в "золотую середину" между тем, что она называет социальным фундаментом (достойные стандарты жизни для всех) и экологическим потолком (научные пределы роста). В условиях нарастающего климатического кризиса призыв процветать, а не расти становится все более убедительным (Booth, Kunkel, Pilling, Speth). Деградация направлена на то, чтобы отбросить священный грааль постоянного высокого роста. Он призван избавить процветание, динамизм и креативность от экспансионистской логики старых национальных капитализмов.
Сможет ли Роуорт достичь этой точки в условиях стремления капитализма к постоянному накоплению и безграничной экспансии, а также в условиях противостояния силам секулярной стагнации - это вопрос для экономистов или пророков. Но его культурное значение очевидно. Это экономический язык, призванный искупить культуру сжатия, подготовить американцев к следующему этапу длительного спада. Экономисты и историки экономики всех политических направлений уже некоторое время объявляют о конце американской (и европейской) экономики высоких темпов роста (Бреннер, Коуэн, Гордон, Грэбер, Пик-этти, Саммерс, Тиль).
