– Решили выписать? – усмехаюсь я. Конечно, нет, сам знаю. Но в чем подвох?

– Одевайтесь, Макаров, вы едете со мной, – отвечает следователь, и я впадаю в ступор.

Люська от радости подскочила, в ладоши хлопает. Как маленький вьюнок крутится, тараторит без умолку.

– К маме, к маме, мы поедем к маме!

– Вы нашли шкатулку? Она была в вентиляционной решетке? – Яремная вена на шее вздулась, пульс зашкалило. Вдохнуть не могу, грудину, горло сжало так, словно кто-то легкие вырвал. Пять лет я провел здесь, и что получается в итоге? Я не псих? Неужели даже док поверил во всю мою ахинею?

– Шкатулку? – переспрашивает следователь. – Ее не было там, где вы сказали. Мы нашли место похищения девочек. Это березовая роща, на которую вы…

– Как? – перебиваю я. Слова отрезвляют лучше ведра ледяной воды. – Алена посмотрела за вентиляционной решеткой? Она сломана, Люся ее сломала и спрятала. – Неужели все это время я разговаривал сам с собой, и эти рисунки, видения… Какого черта! Люся, моя Люся, ненастоящая? Ее здесь никогда не было?.. Она мертва, и вместо того, чтобы принять это, я выдумал проекцию. Идиот! Как мне не пришло в голову задать ей такой простой вопрос намного раньше! Получается, я не хотел отсюда выходить. На воле у меня больше ничего не осталось. Сам все потерял, сам виноват, мое место здесь.

– Григорий, девочек похитили на детской площадке, на которую вы нам указали. Но след взять не удалось, нам нужна ваша помощь.

– Помощь? Помощь кого? Чокнутого? С каких пор наша доблестная полиция прибегает к услугам умалишенных? – усмехаюсь. Хватит, пора все это заканчивать. Это мне нужна помощь, я болен и просто хочу выздороветь.

– Ваш IQ 185. В прошлый раз вы смогли найти свою дочь, для меня этого достаточно, – нервно сводит брови Афанасьев. – Помогите нам найти девочек, и даю слово, что вытащу вас отсюда.

– Слышали, док, – мотаю головой я. – Он слово дает! Я уже говорил, что ничем не смогу помочь. Я болен.

Вспомнил он про IQ 185… Я всегда мыслил нестандартно, непонятно для других. В школе меня чуть ли не гением считали, три класса проскочил. В институте с Аленкой познакомился, забил на всю учебу, и все равно красный диплом. Преподаватели будущее пророчили, второй Теренс Тао. Нет, это точно не мой путь, да и IQ у него повыше моего, он чертов гений по всем шкалам. Я с детства машинами увлекался, патологически, даже няня в садике называла это девиантным поведением, пугая бабку. Глупо, девиантное – это все, что отличает нас от общепринятых норм. Люди, сознательно отказывающиеся от гаджетов, самоизоляция общин, веганы – все это проявления девиантного поведения. Работа в автосалоне была моим осознанным решением. И да, я любил свою работу! Улыбаясь в лицо тем, кто считал, что я попросту растрачиваю свой ум. Нет в нем пользы, в этом я убедился уже очень давно. Был только один человек, принимающий меня таким, как есть, – Аленка. Но и она отвернулась, когда я включил свой мозг, абстрагируясь от общепринятых устоев.

– Пап… – подняла на меня глаза Люська. – Ты должен спасти Вику и Нику, ты обещал!

Господи! Что она несет? Вернее, что несет мой больной разум… Впервые не могу на нее смотреть, не хочу. Она ненастоящая, ее здесь нет.

– Мне все это, как и вам, удовольствия не доставляет, – ворчит Афанасьев. – Давайте договоримся: будем считать это прогулкой за пределами больницы. Если результатов не будет, вернетесь сюда и продолжите лечение.

– Прогулка? – А это действительно заманчиво, такого у меня пять лет не было. Шанс выйти отсюда, хотя бы на один день. – Идет. Но у меня условие: пиццерия на проспекте Декабристов. Большая пицца «Салями» и две банки колы, ванильной 0,33. Денег у меня нет, платить придется вам.

– Идет.

– Это еще не все, ваш свитер. Мне нужен ваш свитер. Костюм мне велик. Глупо буду смотреться. Еда здесь такая – только собак кормить, – я усмехнулся, оценивая, насколько нужен ему. Следователь нервно снимает шерстяную кофту, оставаясь в поношенной футболке. – И часы… – добавляю. – Офицерские?

– Не борзей. Жду на улице, – огрызается Афанасьев, хлопнув дверью.

– Что же, Григорий Константинович, надеюсь, прогулка не перечеркнет результаты нашей с вами работы. Переодевайтесь. Санитар проводит вас к выходу.

Неужели я могу вдохнуть полной грудью? Сердце колотится, стоит только выйти за железные ворота. Становится не по себе, ежусь, машинально закутываясь в свитер. Великоват, висит, как мешок. Стоило надеть костюм. Впрочем, нет. Так за небритого бедолагу сойду, с пиджаком не по размеру другая история. Неопрятно, дурной тон, друзья увидят – засмеют. Друзья? Да, нехило загнул, нет у меня друзей, за пять лет ни одного посещения. И все же почему так не по себе? Желание закрыться. Прохожих у психушки и без того немного, два-три человека. Но кажется – толпа, все смотрят на меня.

– Папочка, – протягивает руку галчонок, улыбается, глазенками хлопает. – Папочка, не бойся. Эти дяди и тети на тебя не смотрят, пойдем! – Стараюсь не реагировать, даже не смотреть на нее. Игры разума, как же надо было себя довести, чтобы сейчас чувствовать разъедающую вину. Не могу видеть, как она непонимающе, обиженно смотрит, цепляется за штанину. Доченька, моя доченька… Нет, не так, образ моей дочери – мой собственный делирий, в котором я утопаю с головой. – Пап, почему ты со мной не разговариваешь? Ну, пап!

– Макаров. – Голос Афанасьева. Как же сейчас я ему рад! Мы не раз с Люськой обсуждали, что я не могу с ней разговаривать, когда кто-то рядом. Сейчас это играет на руку, оправдывая мое молчание. Неужели я хочу, чтобы дочка исчезла? Неужели я действительно этого хочу? Даже и не знаю, что лучше – видеть ее в своей палате каждый день, слышать ее смех или закрыться, выздороветь, отпустить и жить дальше, как сделала Аленка. – Давай на «ты», – предлагает он, и я киваю. – Садись в машину, мы едем в парк.

– Сначала пиццерия, – задираю я. Следователь усмехается, играть по моим правилам в его планы явно не входит. Принимаю вызов, глянем еще, кто кого.

– Скажешь что-то дельное, будет тебе «Салями», нет – больничную баланду поешь. Да, и еще, классный свитер, состирни при возможности. Психам мыло положено?

– Жену твою попрошу, она у нас как раз горшки чистит, – не остаюсь в долгу я. Неприязнь? Нет, так, метим территорию, думаю, нам долго предстоит друг друга терпеть. – Трогай, шериф, давно не ел сочной пиццы.

– Тьфу, американщина, – отплевывается следователь, заводя авто.

По пробкам добираться небыстро, машина – еще та колымага. Но признаю, за чертовы пять лет, проведенные взаперти, вдыхать амбре выхлопных газов с примесью жирного фастфуда – тот еще кайф.

Роман филигранно паркует свой драндулет возле желтой ленты, жестом давая понять, что мне лучше остаться здесь. Отлично, слишком много народу. Мне не по себе. Осматриваюсь, на глаза попадается брюнетка, значит, она тоже здесь! Признаться, я ждал встречи с ней. Одергиваю себя, не об этом сейчас должен думать. Удается переключиться. Точно, тот самый парк из моего сна. Да, я был здесь раньше, но горки не было, как и качелей. В голове не укладывается, откуда я мог знать. Если предположить, что разум делает аналитические выводы из собранной информации, с цветом угадать непросто. Темно-березовые нарисованные улитки на горке выбивают из колеи. Область видимого света лежит в интервале от 380 до 740 нанометров. Человеческий глаз способен различать разницу в длинах волн порядка 20 нанометров. Следовательно, количество воспринимаемых человеком цветов примерно равно около 17 миллионов оттенков. Шанс угадать 1:17 000 000.

– Пап, песочница, – указывает дочка. Именно здесь я видел Нику. Выхожу, как одурманенный, ломясь за ограждение.

– Вам сюда нельзя, – останавливает полицейский. Молоденький еще, пацан, с такой наглостью не сталкивался. Но погоны лейтенанта, успел выслужиться.

– Шурик, пропусти, он со мной, – разруливает следак, подзывая рукой. – Здесь нашли курточку одной из девочек.

– А кукла? Ее тоже нашли? – моментально спрашиваю я. Роман кивает. – Она была разбита? Фарфоровая голова. Она должна быть разбита…