– Две. Почему ты так уверен, что я пью с сахаром?

– Самый странный вопрос на допросе в моей жизни, – усмехаюсь я. Она принимает правила игры. С авансом, дает мне шанс. Начало положено. Но самое глупое – я даже не знаю, как ее зовут. – Ты сладкоежка. К тому же ты сама дала мне ответ. Твои губы.

– В больнице к медсестрам так же подкатывал? – щурится. Не хочет уступать, не знает, что заведомо проиграла.

– Ты дала невербальный ответ, когда я спросил про кофе. Я думал, сотрудников доблестной полиции учат читать мимику, жесты, позы. Или я пересмотрел американских фильмов про копов? – Пододвигаю тарелку с завтраком к ней поближе. Странно, но есть совершенно перехотелось. После стольких лет в заточении, думал, что скучаю по чашке кофе, телефону и газете. Но нет, я скучал по общению хоть с кем-то, кто не смотрит на тебя как на психа. – Ешь, остывает. Ты не завтракала с утра.

– По жестам понял? – ехидничает брюнетка. Брови свела, хочет казаться серьезной. Мое молчание ее выводит, но это уже не игра характеров. Она хочет узнать меня. Глупо, но кажется, я давно знаю ее. Обман разума. Мы не встречались прежде, разные интересы, круг общения, возраст. Она не вела дело, не принимала участия в поисках. Я не мог ее знать. – Саша. Лейтенант Александра Мельник, помощник следователя. Я так и не представилась. Спасибо за завтрак, мне пора.

– Уже уходишь? А как же допрос? Или ты зашла попить кофе? – поднимаюсь я.

– Ты не подозреваемый, чтобы устраивать допрос. К тому же я выяснила, что хотела, – улыбается она. Да, так намного красивее, ей идет улыбка. – Тебе стоит побриться. Все необходимое найдешь в ванной.

– Разумеется, лейтенант Мельник, – усмехаюсь я. Палец в рот не клади, откусит. Такие женщины, как она, всегда добиваются своего. Идут по головам, невзирая на последствия. Совершенно не мой типаж. Моя Аленка другая. Чуткая, заботливая, нежная. Такое редко ценишь, пока не потеряешь. Хищники завораживают, разжигают страсть. Но после огня остаются угли, которые способны обжечь гораздо сильнее, чем ты думал, любуясь пламенем. Ей действительно пора. Как ни странно, но я хочу, чтобы она ушла.

– У меня к тебе еще один вопрос, последний, – останавливается у двери брюнетка. Смотрит в глаза, проедая взглядом насквозь. Голова вновь начинает кружиться. Мне нехорошо. Чертов синдром отмены… Он уже должен был пройти! – Ты все еще любишь свою жену?

– Что? Какое тебе дело? – отшатываюсь назад я. Бред! Зачем ей задавать подобный вопрос? Все не складывается. Я не могу отличить реальное от нереального? Да что со мной такое! Голова гудит. Страх, паника нарастает.

– Ты все еще любишь свою жену? – повторяет она. Но голос звучит размыто, ритм, тембр, выраженность сплетаются в одну сплошную. Я уже не понимаю, где нахожусь, и только этот кулон-бабочка застывшей картинкой маячит перед глазами. Я схожу с ума. Док был прав, во всем прав. Я болен, просто болен… Где моя доченька? Люська… Мне уже без разницы, настоящая ли она. Я просто хочу быть рядом с ней, даже если для этого мне придется провести в психушке всю свою жизнь.

Начинает отпускать. Сколько я так просидел? Кажется, солнце уже село, или у меня в глазах темно. На стене деревянные часы с кукушкой отбивают девятый час. Кто в двадцать первом веке использует часы с кукушкой? Я снова брежу? Нет, у Афанасьева в гостиной видел что-то подобное. Ручная работа с гравировкой. Способность подмечать детали помогает собраться. Я просидел под порогом у стены весь день. Время выпало из реальности. В больнице такое случалось не раз, особенно в изоляторе. Сам не придавал этому значения, списывая на побочные действия от лекарств. Но я уже не на таблетках. Причина в другом. Стоило быть более откровенным с доком, не воспринимать каждое слово в штыки. Он просто хотел помочь. Сейчас я осознаю это слишком четко.

Нужно осмотреться. Я не один. На кухне горит свет, пахнет едой. Господи! Как же вкусно пахнет! Голубцы, солянка и булочки с корицей. Неужели… Запах дома? Аленка! Моя Аленка… Она здесь? Как невменяемый бросаюсь навстречу. Как же я соскучился. Хочу увидеть свою жену, обнять. Она здесь, она пришла… Моя девочка!

– Очухался? – разбивает надежду Афанасьев. Следак сидит за столом, загребая ложкой суп прямо из контейнера. Свинья… Чертов самообман! Аленки здесь не было. – Я уж было подумал, что ты совсем свихнулся. Твоя жена… Тьфу. Алена Игоревна собрала тебе кое-каких вещей и наготовила всего, садись, поедим.

– Ты был у нее? – Во мне закипает злость. – Она знает, что я здесь?

– Заехал после работы, – отвечает он нехотя. Да, Аленка знает, но не хочет видеть. Да и на что я рассчитывал? Если бы она хотела, могла прийти гораздо раньше. Хотя бы один-единственный раз! – Сядь, есть разговор.

– Я хочу ее увидеть, – выдаю я. Эмоции бросают из стороны в сторону. Чертовы голубцы путают все карты! Она всегда готовила их для меня, стоило заключить сделку или подписать крупный контракт. Знала, как сильно я их люблю. Ей не все равно, не может быть все равно…

– Алена Игоревна… У нее другая семья, мужчина, сын, – отрываясь от супа, вздыхает Афанасьев. – Она смогла идти дальше, смириться с утратой. Не заставляй ее переживать все заново. Григорий, мне действительно жаль, что все вышло именно так. Это жизнь, чтоб ее. Так бывает. Иногда плохие вещи случаются и с хорошими людьми.

Слова режут больнее ножа. Следак знает, о чем говорит: его работа разгребать чужое дерьмо голыми руками. Статистика – суровая правда. Только одной из четырех пар удается сохранить семью после потери ребенка. Мы не вошли в те 25 процентов. После решения суда у нас не было шанса. Столько времени я пытался отрицать действительность. Надеялся хоть что-то исправить. Но это конец. Люська мертва, жена живет своей жизнью, а весь тот бред, который я несу про дионей, основан на моем общении с образом дочери. Второй раз за день убеждаюсь в правоте дока. А это уже закономерность. Пора завязывать с этим балаганом. Две маленькие девочки находятся в смертельной опасности, если не мертвы. Мои бредни про монстров не помогут найти их. Я уже сам не уверен, что видел на самом деле. Любой здравомыслящий человек сложил бы этот пазл, как два плюс два. Но я болен, мое место не здесь.

– Макаров, – выдергивает следак. – Ты оказался прав. Та ткань, которую мы нашли в стоке, – обрывок от платья одной из девочек. Родители это подтвердили, как и то, что за несколько дней до похищения они отмечали день рождения Ники в «Белом кролике». Не знаю, каким образом тебе удается, но это работает! Я получил разрешение, завтра утром едем в сгоревшее кафе.

– Нет. Утром ты отвезешь меня в больницу. Спасибо за кофе. Пойду спать, до утреннего обхода я должен быть в своей палате.

– Макаров, чтоб тебя! – рычит, волосы встали дыбом. Устал от моих выкрутасов, но это не тот случай. Сейчас я действительно хочу помочь. В противном случае следствие зайдет в дебри моего собственного безумия. – Мы это уже обсуждали.

– Ты идиот? – в лоб спрашиваю. Нет, я не пытаюсь оскорбить. Просто хочу донести без прикрас. Правда-матка. Есть с кого пример брать. – Я – пациент психиатрической клиники с подтвержденным диагнозом. Онейроидный делирий. Вся выданная мной информация основана на иллюзорном образе мертвой дочери. Простыми словами. Я брежу, и ты как губка впитываешь мой бред. Единственное, что из этого может выйти – закончишь как я, в соседней палате. Весь этот эксперимент – неоправданный риск. Любое мое неверное заблуждение лишает детей шанса на спасение. У тебя нет ни одного подтверждения того, что в моих словах кроется хоть какой-то смысл. Как и у меня самого.

– Знаешь, Макаров. Ты прав, может, я и идиот. Но факты говорят сами за себя, – отвечает он сухо. Но это честно, даже если он и сам не в восторге от своих слов. – Твой бред выдает больше информации, чем весь отдел. И если это приведет меня в соседнюю палату, что ж. Я готов заплатить такую цену.

– Факты? Твари с когтями, обитающие в пещерах, или призрак моей дочери? Именно эти факты лежат в основе каждого моего слова! Ты сам знаешь, что все это бред! Именно поэтому ты упрятал меня в психушку, разве не так?