– Есть другие сказки, в которых нормальные герои, а не эти эгоистичные царевны, – возразила мама, убирая со стола осколки тарелки.

Папа встал, бросил салфетку на стол и пошел в дом.

– Вернись немедленно, Саша! Мы ужинаем, если ты не заметил, – закричала мама ему вслед.

– Благодарю, сыт по горло, – ответил папа, поднимаясь на второй этаж в свой кабинет.

Больше в нашем доме никогда не звучала эта музыка. Во всяком случае при маме. Но как только она перестала приезжать сюда, папа заслушал пластинку до дыр. Я положила ее обратно на полку. Нет, не могу. Не сейчас. Слишком больно!

Рядом с пластинкой на полке лежала калимба. Папа так и не научил меня на ней играть. Хотя сам умел. Его научили на Кубе. Этот музыкальный инструмент там очень популярен. Когда-то его завезли туда африканские рабы. Калимба, веселая, простенькая и легкомысленная, такая же, как и кубинцы, быстро прижилась на Острове Свободы. Папина калимба переехала на дачу вместе с пластинкой «Дидона и Эней». Мама и ее терпеть не могла, и даже пыталась выбросить. Никогда не понимала, за что она так ненавидит Кубу и абсолютно всё, что с ней связано. Даже если там случилось что-то неприятное, это не оправдание. Мало в Москве горя и неприятностей? Ведь это их с папой жизнь, молодость, надежды, мечты и романтика.

Телефон зазвонил. На экране высветилось имя: Никита. Только его сейчас не хватало! И так настроение на нуле. Нет, не отвечу на звонок. Я положила калимбу обратно на книжную полку. Но Никита позвонил еще раз, и еще. Выключать звонок не хотелось. Лучше ответить, быстренько послать его и всё.

– Да, – ледяным тоном произнесла я.

– Лаура, привет. Это Никита, – он замолчал, шумно сопя и явно не зная, как продолжить разговор.

– Узнала, – сухо сообщила я.

– Тут такое дело… слушай, я прошу прощения.

– Интересно. И за что это?

– Ну за то, что поверил тому отморозку. Чем больше думаю об этом всём, тем больше понимаю, что не можешь ты быть этой самой… ну…

– Экскортницей? – язвительным тоном подсказала я.

– Ну да, извиняюсь за выражение. Не похожа ты. Ну что я ночных бабочек не видел, что ли? Какой-то огрызок-пранкер, наверняка, записывал свои эти тик-токи. А я купился. Для таких лохов, как я, они и стараются. Мы ж для них хлеб с маслом и икрой.

– Как же так? Какое разочарование! Я только в тренд вошла. Ты же сам сказал, что сейчас в трендах такие, как я, не похожие на представительниц древнейшей профессии. А ты меня сразу уволил. Нехорошо это, Никита, некрасиво.

– Прикольно, – хмыкнул он, но тут же спохватился и очень серьезным и виноватым тоном произнес: – Слушай, Лаурочка, у меня с юмором вообще не алё. И соображаю я туго. Честно признаюсь: лоханулся, конечно, по-крупному. Развели меня, как кролика. Понимаю, что простить тяжело. Но я искуплю вину, честное слово!

– Кровью? – деловито осведомилась я.

– Как скажешь, – покорно согласился он. – Готов загладить вину всеми доступными способами. Командуй, принцесса. Можно я буду твоим рыцарем?

Это приятно, конечно. Потому что явно было видно, что он заранее подготовился к разговору и старался произвести приятное впечатление. Ну как мог, конечно. Выражать свои эмоции словами он умел плохо. И не потому, что спортсмен. Мужчины вообще редко когда умеют говорить о чувствах, если они, конечно, не писатели, политики, адвокаты или аферисты – у этих, конечно, язык профессионально подвешен. С другой стороны, мало ли что ему еще покажется? А мы уже встречаться начнем. Я к нему привыкну. И вдруг снова развод, подушка пополам и девичья фамилия. Надо ему это обьяснить попроще как-то, чтобы понял.

– Слушай, Никита, ты, конечно, симпатичный. Признаю.

– Только не говори «но». Прошу тебя, Лаурочка! – он словно проснулся и затараторил с несвойственной ему живостью, – знаю, что сейчас будет это «но», как нокаут. Ты меня размажешь по рингу, и мне уже не встать.

В его голосе зазвучала такая мольба, что я растерялась. Мне показалось, что он сейчас расплачется. Я бы даже в это поверила, если бы не видела этого громилу с накачанными мускулами. Мне оставалось только замолчать.

– Да, я повел себя тупо, Лаурочка. Купился в легкую. Пожалуйста, прошу тебя: дай мне шанс. Только один! Ты правда мне очень понравилась. Ты такая… такая… – он замолчал.

– Какая? – спросила я.

– Не умею я в слова. Ну ёлки ж зеленые! Хорошая ты, не такая, как мои бывшие. Не намазанная, не прокуренная и не тюнингованная. В хорошем смысле, только не обижайся. Ни ботокса у тебя, ни прочих наворотов. Как учительница в школе: строгая, но добрая. Я даже оробел сначала, когда тебя дверью приложил. Чего, думаю, приглашать ее? Не согласится же! Где я, а где она? А потом сам себе сказал: «Ну стопэ морозиться, Никитос! Сейчас упустишь ее, и всё». И потому ждал тебя, пока ты у дока была.

– Ищи Васю Пупкина, а не Есенина и Пушкина, – всплыли в памяти слова подруги Светки.

А ведь она в чем-то права. Может быть, моя беда действительно в том, что я ищу сложных? А с простыми легче. Он, конечно, не Матвей. Господи, почему я о нем подумала? Он мой психотерапевт. И никаких отношений, кроме деловых, между нами нет и быть не может. Нужно ответить что-то. Никита ждет на том конце линии.

– Ну ладно, – снисходительно произнесла я. – Даю шанс загладить вину.

– Отлично! – он обрадовался, как ребенок. – Можно прямо сейчас приехать?

Я взглянула на часы.

– Нет, что ты! Уже очень поздно. Завтра приходи на занятия утром. Ты же хотел испанский учить?

– Буду раньше всех, – пообещал он. – Спокойной ночи, принцесса! – в его голосе так бурлила радость, что я невольно улыбнулась.

– Буэнос ночес, эстудьенте!

– Ээээ… – протянул он.

– Спокойной ночи, ученик! – перевела я.

Забавный он, конечно. Такой большой и сильный мужик, но при этом простодушный. И явно искренний. Конечно, радоваться рано. У меня всегда в начале отношений всё шоколадно. А потом шоколад превращается в субстанцию такого же цвета, но совершенно с другим амбре. Хотя попробовать определенно стоит.

Утром я приехала на работу. Никита уже ждал меня у входа с огромным букетом белых роз.

– Прости меня, учительница первая моя. Я – дурак. Правда. Мне очень стыдно, что поверил тупому малолетнему пранкеру с тик-током головного мозга, – Никита протянул мне букет. – Встал бы на колено, но с утра мышцу потянул в спортзале.

Этого еще не хватало! Вокруг коллеги, ученики.

– Не нужно на колено! – я поспешно схватила цветы. – Пойдем в аудиторию. Но сразу предупреждаю: поблажек в учебе не будет, так и знай.

– Нокаутируй меня, принцесса. Я заслужил. Даже закрываться не буду, – он широко раскинул руки, наклонился ко мне и подставил щеку так, чтобы мне было удобно бить.

– Физическое воздействие не мой метод, – я положила руку ему на грудь, заставляя выпрямиться.

Он вспыхнул и накрыл мою руку своей огромной лапищей. Чего это он так заалел, как красна девица? Неужели такой страстный, что и прикоснуться лишний раз нельзя? Сквозь тонкую белую футболку я почувствовала, как напряглись его железные мышцы. А его рука была горячей и какой-то до неприличия жадной.

Весь урок я ловила его внимательный взгляд. Пару раз даже ошибалась и запиналась. Никита неотрывно смотрел на меня и все время улыбался. В перерыве он пригласил меня на ужин в семь вечера. Я согласилась, совершенно позабыв о том, что сегодня у меня второй сеанс с Матвеем.

Мой ретро-гипнолог напомнил о себе сообщением на «Ватсап». Я ответила отказом, извинившись, что у меня другие планы. Матвей немедленно перезвонил. И по его тону я поняла, что он взбешен.

– Лаура, так работать невозможно! Нельзя делать большой перерыв между сеансами, особенно в начале терапии. Мы заранее договорились. И если у тебя вдруг появились другие планы, то их нужно отложить, – резким тоном заявил Матвей.