Мистер Снегсби делает глоток и, восторженно кашляя в руку, бормочет:
– Боже мой, какое прекрасное вино!
– Значит, вы скрыли от нее свой вчерашний визит? – спрашивает мистер Талкингхорн. – И сегодняшний тоже?
– Да, сэр, сегодняшний тоже. Сейчас моя женушка, говоря напрямик, в набожном настроении – так, по крайней мере, она считает сама – и присутствует на так называемых «Вечерних бдениях» одного духовного лица, некоего Чедбенда. Он, бесспорно, очень красноречив, но мне лично не особенно нравится его стиль. Однако не в этом дело. Но поскольку моя женушка сегодня занята, мне легко удалось заглянуть к вам без ее ведома.
Мистер Талкингхорн кивает.
– Налейте себе еще, Снегсби.
– Очень вам благодарен, сэр, – отзывается торговец, почтительно покашливая. – Замечательное вино, сэр!
– Теперь это вино считается редким, – говорит мистер Талкингхорн. – Ему пятьдесят лет.
– Да неужели, сэр? Впрочем, я ничуть этому не удивляюсь, разумеется. Ему можно дать… сколько угодно лет.
Воздав эту дань портвейну, мистер Снегсби скромно покашливает в руку, как бы извиняясь за то, что пьет такую драгоценность.
– Вы можете повторить еще раз все то, что говорил мальчик? – спрашивает мистер Талкингхорн, засовывая руки в карманы своих поношенных брюк и спокойно откидываясь назад в кресле.
– С удовольствием, сэр.
И владелец писчебумажной лавки очень точно, хотя и несколько многословно, пересказывает все, что говорил Джо у него в доме при гостях. Подойдя к концу рассказа, он вдруг вздрагивает всем телом и обрывает свою речь восклицанием:
– Боже мой, я и не знал, сэр, что здесь присутствует еще один джентльмен!
Мистер Снегсби испугался, заметив, что между ним и поверенным, неподалеку от стола, стоит внимательно всматривающийся в них человек со шляпой и палкой в руках – человек, которого не было здесь, когда сам мистер Снегсби вошел, и который при нем не входил ни в дверь, ни в окно. В комнате стоит шкаф, но петли его дверцы не заскрипели ни разу; не слышно было и шума шагов по полу. Однако этот третий человек стоит здесь со шляпой и палкой в руках, заложенных за спину, – внимательный, сосредоточенный и спокойный слушатель. Это крепко сложенный, немолодой, степенный на вид мужчина с острыми глазами, одетый в черный костюм. Он смотрит на мистера Снегсби с таким видом, словно хочет написать с него портрет, но, кроме этого, в нем на первый взгляд нет ничего особенно замечательного, разве что появился он на манер привидения.
– Не обращайте внимания на этого джентльмена, – говорит мистер Талкингхорн как всегда спокойно. – Это просто мистер Баккет.
– Ах вот как, сэр! – отзывается торговец, и его покашливание означает, что он понятия не имеет, кто такой мистер Баккет.
– Я устроил так, чтобы он услышал вашу историю, – говорит поверенный, – потому что мне хочется (по некоторым причинам) узнать все это поподробнее, а он хорошо разбирается в подобных делах. Что скажете, Баккет?
– Все очень просто, сэр. Наши люди приказали мальчишке не задерживаться на одном месте и убраться подальше, так что на прежнем перекрестке его не найдешь, но если мистер Снегсби не против отправиться со мной в Одинокий Том и там опознать этого малого, мы приведем его сюда часа через два, даже раньше. Конечно, я могу сделать это и без мистера Снегсби, но так выйдет скорее.
– Мистер Баккет – агент сыскной полиции, Снегсби, – объясняет поверенный.
– Да неужели, сэр? – ужасается мистер Снегсби, и волосы, окаймляющие его плешь, готовы стать дыбом.
– Так если вы действительно согласитесь пойти туда с мистером Баккетом, – продолжает мистер Талкингхорн, – я буду вам очень признателен.
Мистер Снегсби колеблется лишь одно мгновение, но Баккет сразу же проникает в самую глубину его души.
– Да вы не бойтесь повредить мальчишке, – говорит он. – Ни капельки вы ему не повредите. С мальчишкой все в порядке. Мы только доставим его сюда, я ему задам два-три вопроса, а потом ему заплатят за беспокойство и отпустят его на все четыре стороны. Он на этом хорошо заработает. Обещаю вам, как честный человек, что мальчишку отпустят с миром. Не бойтесь ему повредить, бояться нечего.
– Прекрасно, мистер Талкингхорн, – бодро восклицает мистер Снегсби, немного успокоившись, – если так…
– Конечно! И вот еще что, мистер Снегсби, – конфиденциальным тоном говорит Баккет, подхватив торговца под руку, отводя его в сторону и дружески похлопывая по груди. – Вы, видать по всему, человек опытный, деловой, благоразумный. Вот какой вы.
– Я, конечно, очень благодарен вам за ваше доброе мнение обо мне, – отзывается мистер Снегсби, скромно покашливая, – но…
– Вот вы какой, заметьте, – продолжает Баккет. – Значит, незачем говорить такому человеку, как вы, человеку, который занимается таким делом, как ваше, а дело это основано на доверии и требует, чтобы его вели люди с головой на плечах, какие умеют глядеть в оба и держать язык за зубами (один мой дядя тоже когда-то имел писчебумажную лавку), – значит, незачем говорить такому человеку, как вы, что лучше всего и умней всего о такого рода делишках помалкивать. Ясно вам это? Помалкивать!
– Конечно, конечно, – соглашается мистер Снегсби.
– Не считаю нужным скрывать от вас следующее, – добавляет мистер Баккет с обаятельной, но притворной искренностью. – Есть сведения, что покойник оставил небольшое имущество, и вот тут возникает вопрос – уж не задумала ли эта бабенка как-нибудь изловчиться и присвоить себе наследство. Ясно вам это?
– Вот оно что! – восклицает мистер Снегсби, которому это, видимо, не совсем ясно.
– Ну а вы, – продолжает Баккет, ласково и успокоительно похлопывая мистера Снегсби по груди, – вы стремитесь к тому, чтобы каждый пользовался своими правами согласно закону. Вот к чему стремитесь вы.
– Конечно, – соглашается мистер Снегсби, кивая.
– По этой причине и в то же время желая услужить… как это вы, мастера переписки, говорите – «заказчику» или «клиенту»? Я забыл, как выражался мой дядя.
– Я обычно говорю «заказчику», – отвечает мистер Снегсби.
– Правильно! – подтверждает мистер Баккет, совсем по-дружески пожимая ему руку. – По этой-то самой причине и в то же время желая услужить своему очень крупному заказчику, вы собираетесь вместе со мною, секретно, отправиться в Одинокий Том и впредь держать в тайне все это дело – никому никогда о нем не говорить. Ведь вы именно этого хотите, насколько я понимаю?
– Совершенно верно, сэр. Совершенно верно, – отвечает мистер Снегсби.
– Так вот ваша шляпа, – продолжает его новый друг, так бесцеремонно обращаясь со шляпой, как будто он ее сам сделал, – и, если вы готовы, я тоже готов.
Они прощаются с мистером Талкингхорном – который попивает свое старое вино, по-прежнему совершенно невозмутимый, так что на поверхности его неизмеримых глубин не видно ни малейшего следа ряби, – затем направляются к выходу.
– Вам не случалось знавать одного очень славного малого по фамилии Гридли, нет? – спрашивает Баккет, когда они, дружески разговаривая, спускаются по лестнице.
– Нет, – отвечает мистер Снегсби, подумав, – я не знаю никого с такой фамилией. А что?
– Да ничего особенного, – отвечает Баккет, – просто мне вспомнилось, как он немножко дал себе волю и принялся угрожать некоторым уважаемым лицам, так что я получил приказ арестовать его, но он скрылся… а жаль – благоразумному человеку скрываться не следует.
По дороге мистер Снегсби наблюдает нечто для него новое: каким бы скорым шагом они ни шли, у спутника его, как ни странно, все время такое выражение лица, как будто они не спеша прогуливаются от нечего делать; и еще – собираясь повернуть направо или налево, Баккет всякий раз притворяется, будто твердо решил идти прямо, но в самый последний момент делает крутой поворот. Время от времени навстречу им попадается квартальный полицейский, который обходит свой участок, и тут мистер Снегсби подмечает, что оба они – и его проводник и квартальный, – встречаясь, становятся чрезвычайно рассеянными и смотрят куда-то в пространство, как бы совсем не замечая друг друга. Изредка мистер Баккет нагоняет какого-то невысокого молодого человека в блестящем цилиндре с прилизанными волосами, закрученными на висках в два плоских завитка, и, почти не глядя на него, прикасается к нему своей палкой, а молодой человек, оглянувшись, мгновенно улетучивается. Мистер Баккет замечает почти все, что происходит вокруг, но лицо его так же не меняется, как не меняется огромный траурный перстень на его мизинце или булавка с крохотным брильянтиком в массивной оправе, воткнутая в его рубашку.
