Отвернув голову, насколько позволяло чужое близкое присутствие, он смотрел в окно. Там шел снег.
Баки помнил снег. Много каменно-твердого альпийского снега. Баки ненавидел снег. Но еще сильнее, чем ненавидел, он его любил. Потому что снег падал с неба, а небо Баки обожал. Даже чужое и хмурое.
В России снега было много, куда больше, чем где бы то ни было. Из окна машины, на недосягаемом для прикосновения расстоянии, на переплетающихся веках бесконечных деревьев он казался таким мягким, сверкающим и пушистым. Он отражал в темноте свет звезд и освещал ночь. Магическим образом он завораживал Баки, пленил его сознание, утягивая в омут воспоминаний, в тот ноябрьский день в австрийских Альпах, где вместо заснеженных деревьев на горизонте стояли горы, а прямо по направлению взгляда — мост, по которому, словно дьявол, несся поезд из одного конца преисподней, как позже выяснилось, в другой.
Лес по обочинам занесенной снегом дороги сменился белоснежными полями и едва виднеющимися где-то вдалеке краснозвездными башнями легендарного Кремля.
— Баки, нееет!
В ушах у Барнса все еще звучал тот невыносимый крик отрицания, который не мог слышать никто, кроме него. У него перед глазами все еще стояло перекошенное ужасом осознания, знакомое лицо, и до боли в мышцах хотелось вскинуть руку, ухватиться, удержаться… Но он не мог, знал, что нельзя, знал, что поздно, а тот самый поезд с конечной станцией «Hölle» (нем. Ад) давно уже ушел.
Когда пустынные дороги кончились и начались узкие, смутно Баки знакомые еще по Бруклину городские улочки, рассвет уже давно окрасил мир в серо-белую палитру. Под слоями одежды это не было заметно, но Баки трясло. Не от холода. Происходило то, чего он так боялся. И теперь, когда прошла пьянящая эйфория, остался только страх, медленно перерождающийся в панику. Его перевозили, он не знал — куда, и рядом не было той, кто могла бы ответить на его вопросы или хотя бы просто успокоить.
Грузовик резко встал, инерция толкнула Баки вперед, швыряя из мыслей в реальность, и он не сделал ничего, чтобы этому воспрепятствовать, лишь понадеялся на пару коротких мгновений, что они просто увязли в снегу.
— На выход! — прозвучал приказ, и надеждам не суждено было сбыться. Охранник толкнул дверь и вылез первым, ожидая движений солдата с винтовкой наизготовку. На плечи Баки вместо приклада легли чужие руки, подгоняя и совершенно не давая времени сориентироваться. Он боялся даже вдохнуть лишний раз, чтобы ненароком не спровоцировать, поэтому из машины его буквально выпихнули, заставив увязнуть едва не по колено в здоровенном сугробе.
— Полковник! — услышав этот голос, Баки лишь чудом не наделал глупостей, оставшись в итоге стоять спокойно, только обернулся слегка, чтобы убедиться, что ему не чудится.
— Агент! — охранники возле Барнса засуетились, стали озираться, словно кого-то искали. — Приказано было доставить объект по указанному адресу и передать сопровождению. Где сопровождение, агент?
— Я и есть сопровождение, полковник. Вот подтверждение, — она сдержанно указала взглядом на зажатую в руках папку. — И письмо для вас лично.
Герб, отпечатанный в красном сургуче, что запаивал конверт из желтоватой грубой бумаги, Барнс рассмотрел даже на расстоянии. Но это была недостойная внимания мелочь, потому что весь его интерес был сосредоточен на ней.
Живая и невредимая, она стояла совсем рядом; не считая вооруженных охранников, их разделял лишь грузовик. В длинном темно-сером пальто с погонами на плечах, она выглядела строго и статно, пробуждая в Барнсе воспоминание о другой похожей женщине, американке, с которой он имел удачу познакомиться в свой последний вечер перед тем, как отправиться вслед за малышом из Бруклина в пасть врага.
Стоя лицом к лицу перед вооруженными мужчинами, она сохраняла ледяное спокойствие, терпеливо ожидая, пока командир охраны прочитает письмо и лишь изредка позволяя себе мимолетные взгляды поверх крыши грузовика на Барнса. И даже в этих коротких, едва заметных взглядах Баки видел успокоение, по ярко-красным, чуть подрагивающим в скрытой улыбке губам читал: «Все хорошо».
Баки не мог знать, что было написано в письме, и как менялось лицо командира по прочтении, но когда он закончил читать и поднял взгляд, лицо его было каменное, по цвету сливалось с окружением.
— Заберете нас завтра здесь же, в это же время, полковник. До тех пор можете быть свободны.
Командир молча кивнул, давая понять, что приказ принят к исполнению, подрагивающей рукой протянул ей обратно письмо и сопроводительные документы, которые даже не просмотрел, после чего жестом отдал распоряжение остальным опустить оружие.
В рекордно короткие сроки рассевшись по местам в грузовике, все они уехали, буксуя мощными колесами в снежной каше.
Ошеломленный Баки, переступив с ноги на ногу в разъезжающейся колее, проводил облако выхлопного газа круглыми от крайней степени удивления глазами.
— Что происходит? — немного погодя, выдохнув паром, он все-таки решился озвучить вопрос.
— У нас есть сутки, — ничуть не проясняя ситуацию, последовал ответ, и стремительно приблизившись, она потянула Барнса за правую руку. — Идем.
Баки не сопротивлялся и даже не думал нападать, но как только давление чужих пальцев проникло сквозь слои одежды, как только он ощутил ее физически, здравый смысл предал. Он резко дернул рукой, выворачиваясь из захвата, и тут же сам вцепился в ее руку, притянув к себе ближе, чтобы жадно вглядеться в ее лицо в поисках малейших признаков… чего? Опасности? Лжи? Быть может, следов допроса и плохого обращения? Пыток? Искусный макияж мог их скрывать частично, но не полностью, и никакие косметические трюки не добавили бы блеска глазам. А ее глаза сияли, отражая хмурое небо над их головами.
Так и не найдя подвоха, Барнс ощутил, как медленно отпускает накопившаяся паника. Сохраняя металлическую руку неподвижно прижатой к телу, он притянул ее еще сильнее к себе живой правой и совершенно бездумно, в необъяснимом порыве зарылся лицом ей куда-то в плечо.
— Больше месяца, — прохрипел Баки, не находя в себе сил отступить, но испытав внезапную острую необходимость объясниться. В том числе перед самим собой. — Месяц и две недели! Я думал… Думал, что-то случилось! Думал, они узнали! Ты… Ты в порядке? — порыв угас, Баки почувствовал себя неуверенно в том положении, в которое сам же себя вовлек, голос его подвел.
— Я в порядке, — наконец, собравшись с мыслями, ответила она, и голос у самой шеи Барнса звучал удивленно и растерянно, но даже такой, он не отталкивал, совсем наоборот — подбадривал, как, впрочем, и всегда. — Все хорошо. Никто ничего не знает, — она вдруг надавила ему на грудь обеими руками, силясь отстраниться, но не полностью, как подумалось Баки, а ровно настолько, чтобы заглянуть ему в глаза. На ее губах играло уже не сдержанное, хорошо скрытое подобие, а самая настоящая улыбка. По времени ровно столько, чтобы Баки успел ее заметить, после чего уголки губ стремительно поползли вниз, делая выражение лица виноватым. — Прости. Я не могла дать тебе знать. Было много дел. И много встреч, но… — она снова попробовала улыбнуться. — Все получилось. Все получилось, Баки, слышишь? У нас есть день. И даже ночь, — она настойчиво потянула его за руку в сторону заснеженного переулка между двумя невысокими домами. — Идем! Ты должен увидеть Москву!
Баки не знал, кто написал то загадочное письмо, не знал, что было сделано или обещано ради него, но он совершенно точно знал, кому был обязан в это утро Рождества, 25-го декабря 45-го, за то, что впервые больше чем за год он получил возможность собственными глазами увидеть небо.
Чужое, хмурое, зимнее, но такое же прекрасное, каким Баки его запомнил.
Настоящее.
========== Часть 9 ==========
Комментарий к Часть 9
Последняя часть перед стрессионным перерывом. Если конечно меня снова не долбанет вдохновение прямо в разгар сессии, что случается часто и незапланированно.
Вернусь, предположительно в июле, предположительно живая. Огромное спасибо всем, кто читает! А пока визуализация к новой главе:
