— Всё как на духу, — машинально повторила Йоля, запоминая слова.

Бездна сунула в рот кусочек мяса, немного пожевала, икнула и чёрные глаза вмиг озарились пониманием:

— Перед походом мы тоже ели мясо, с этими самыми травками, — грязный ноготь подцепил с тарелки зеленоватый стебелёк.

Наполненные мраком очи вперились в Соткен:

— Что ты подмешала туда, старая ведьма? Нам всем было очень плохо, а тётя словила припадок и горстка малолетних беспризорников едва не поубивала нас всех!

— Погоди, крошка, попридержи свой змеиный язычок, — Соткен погрозила Бездне пальцем, затем снова повернулась к Йоле, — Князь? Тот самый? Главный противник — это Бог? Что значит «определённо выпилен»?

Йоля приподняла руку с зажатой в ней обглоданной косточкой, останавливая шквал вопросов:

— Отвечу по порядку: Князь — да, тот самый. Ангел, свет несущий. А что касается бога...

Она пригубила из высокой глиняной чашки и, опершись о стол, нависла над кривушкой:

— Насчёт бога, что считает себя творцом всего сущего, я тебе уже отвечала словами Пробуждённого принца, а что до коварного Яхве, так тут всё как на духу.

Она вопросительно уставилась на Бездну.

— Чё ты, тёть? — спросила та.

Йоля покачала ей головой и объявила:

— Не вывез старик, умер.

За длинным дощатым столом, заваленным объедками и уставленным пузатыми деревянными бочонками, воцарилось всеобщее молчание.

— Как так? Что значит «умер»? — выразил сержант всеобщее недоумение.

— Это значит, мой хороший, что «форс-мажор», преждевременная кончина, внезапный крах, мина в лесу и отказавшие тормоза — удел не только смертных. Любая сущность, даже самая могущественная, ведома ветром кармы. Любое обусловленное существование — конечно.

— Эмм, — недоверчиво промычал Монакура.

— Все ли из вас «Откровение» блаженного Иоанна читали? — спросила предводительница.

— Чё это? — чёрные зрачки Бездны недобро блеснули.

— Читали, — хором ответили остальные.

— А белого Мессию, спускающегося с небес на землю, Антихриста, ну или хотя бы Красного дракона вы случайно семь лет назад не встречали?

— Неа, — ответил за всех сержант, — Только сверчков. Бронированных.

— Итак, мои хорошие, пророчество не исполнено — ни тебе Спасителя, ни чудища морского, ни Суда Страшного. Кастрированный вышел Апокалипсис, не находите? А почему? А потому, что в самый разгар Трубного Зова своих ангелов, этот старый козёл ласты склеил.

В воздухе мелькнули длинные волосы, затем жёлтые подошвы кед; раздался грохот, табурет Скаидриса опрокинулся назад вместе с ливом.

Бойцы Сквада уставились на поверженного соратника.

— Эль — странный напиток, — сказала Соткен, — Сейчас ты в дрова, а через полчаса трезв и уже похмельный. Скоро он оклемается.

— Щенок сопливый, — согласился сержант.

Опустив вниз руку, он подхватил оружие павшего — ковш на длинной рукоятке, которое немедленно вступило в битву — отправилось в пенные недра пузатого бочонка.

— А чё это за чудовище? — потыкала пальцем в направлении Грима Аглая, — Это ж, блядь, не птица, я много раз слышала, как он разговаривает. А ещё он растёт и меняется. Превращается в дракона, я полагаю.

Красноволосая молодая женщина и исполинская птица очень долго смотрели друг другу в глаза, потом ворон наклонил голову и клюнул сержанта в большой палец. Кулак, величиной с яйцо страуса, впечатался в стол, где только что находилась птица, но та уже улепётывала по столу, раскидывая еду, тарелки и кружки.

— Он немного не в себе, — пожала плечами Йоля, — Однако спасибо, что обратила моё внимание на происходящую трансформацию: дракон — это уже слишком.

Она оценивающе всмотрелась в лицо пьяной девушки, будто бы забыла, как та выглядит.

— Там, на площади, ты видела маленьких детей, моя хорошая?

— Угу, — кивнула Бездна, её табуретка опасно балансировала на трёх ножках, — У папы моего родного пластинка была: там дети, карандашом рисованные, в лохмотьях и с мечами, телегу с деревянным Иисусом катили. Так енти, там, у ратуши, они самые и были.

Её голова бессильно упала в опасной близости от блюда, полного густой мясной подливы. Монакура Пуу заботливо подложил ей под щёку проклёпанную перчатку предводительницы.

— Она имеет в виду гравюру, что какие-то лохматые упыри использовали для оформления своего, скорее всего никчёмного, альбома. Будь их творение достойным, я бы знал название. Однако гравюра мне знакома: на ней изображён крестовый поход детей. Изображение стильное, годное и мрачное.

— Рисунок испугал малышку, — кивнула Йоля, — И навсегда запечатлелся в её памяти.

Красноволосая женщина выловила из плошки прядь плавающих в жирной подливе волос и заботливо пригладила к возлежащей на шипованной перчатке голове девушки.

— Князь знает многое о вас: и особенно о тех, кто ему интересен. Он использует ваши страхи.

— Я не боялся, — вскинулся Монакура, — Просто не знал, как победить такую кучу солдат.

— Это и есть кошмар воина, мой хороший, — улыбнулась ему Йоля: обнажённая рука, покрытая рыжим пушком и глубокими ссадинами нежно погладила гиганта по щеке.

— Почему моя любимая компьютерная игра? — раздался с пола тревожный голос.

— Я же вам говорила! Пиво — дрянь, уже отпустило, — Соткен бросилась ливу на помощь, усаживая за стол и наполняя его кружку пенистым напитком.

— Тебя привлекают мертвые девушки, но ты боишься детских страшилок, верно, лив? — склонила голову Йоля, — Глупые ужастики, компьютерные игрульки, дурацкие комиксы вызывают у тебя...

— Ознобы ужаса, — подтвердил Скаидрис и припал к кружке.

— Люциферу свойственны весьма странные проявления иронии, — пожала плечами Йоля, — Полное отсутствие чувства юмора Князь выдаёт за его элитарный уровень «не для всех».

— Не согласна, — угрюмо заявила Соткен, — Его сарказм поражает. Вы уже отгребли, там в этом сраном городке, мои же страдания вовсе не окончены.

Бойцы повернули к ней лица: горькие нотки в голосе кривушки настораживали.

— Семь лет назад в моей жизни случился очень странный день, и я ничего тогда не понимала. Это был первый день Апокалипсиса, мирового и моего личного. В тот день я видела образы и видения из будущего. Поступки, совершённые мною в тот злополучный день и привели меня сюда.

Взгляд холодных стальных глаз женщины вонзился в звериные и томные йолины очи:

— Я бы хотела рассказать вам о нём, хотя, я уверена, кое-кто и так всё прекрасно знает.

Йоля прижмурилась, словно большая кошка.

— Восхитительно, — лив скорбно тряхнул распущенными волосами, — Интересно послушать, как конец света начался для каждого из нас; как разрушился его привычный мир, как погибли его надежды и друзья, какие ужасы довелось испытать ему и...

— Заткнись уже, — поморщился Монакура.

Ну а какую реакцию можно ожидать от человека, заносящего названия групп, использующих акустические переборы, чистый вокал и клавишные синтезаторы в особую тетрадку, на обложке которой красным карандашом написано: «Расстрелять»?

Потёртая перчатка коричневой кожи взметнулась вверх, призывая к тишине.

— Мы слушаем тебя, моя хорошая. Итак...

* * *

«Ведь никто не знает, что ты здесь застряла».

Соткен проснулась с ощущением навязчивой тревоги, будто бы вынырнула из холодного, тёмного омута. Мокрые простыни липли к её вспотевшему телу, спутавшиеся волосы — к бледному лицу. Освобождаясь из плена постельного белья, она мысленно сравнила себя с живучей мухой, которой посчастливилось выбраться из плена паутины, так и не познакомившись с паучьими жвалами. Она — очень удачливая муха.

Подробности ночного кошмара постепенно растворялись в её сознании, и, стоя под успокаивающими струями тёплого душа, она уже с трудом припоминала, что же её так испугало. Или впечатлило. Или возбудило. Картинки таяли, как пена, стекающая по её смуглому мускулистому телу, но впечатление никуда не делось. Острое впечатление. Проникающее.