«Спасибо, сержант. Твой совет "никогда не снимать бронежилет" — работает. Интересно, почему же ты сам всегда гол по пояс».

Снова схватил автомат и направил ствол в сторону берега.

— Хельги, — попытался крикнуть он, но смог издать лишь глухое шипение.

На берегу наступила тишина, как и полагается заброшенному морскому берегу.

На раскрошенный пулями борт шлюпки легли две бледные руки, перевитые стеблями зелёных водорослей, и Скаидрис инстинктивно приготовился въебать прикладом по харе, что, по всем правилам мироздания, должна нарисоваться следующей, но остановился, очарованный мокрой башкой чудовища, что скалилось, сжимая в зубах лезвие длинного, закруглённого на конце меча.

Скальд перегнулся через борт и повалился на дно лодки. Из дырки в его могучем бицепсе текла кровь.

— Блядь, — Скаидрис с ненавистью посмотрел на викинга и, вытащив из-под скамьи свою драгоценность, решительно рванул уцелевший рукав.

Он схватил кусок материи и жёстко перетянул предплечье юноши.

Бледный лицом Хельги улыбался своей фирменной, волчьей улыбкой.

— Поплыли к берегу, — отплёвываясь водой и кусочками бурой тины, заявил викинг, — Заберём огненные трубки.

— Пушки, — поправил его Скаидрис.

— Пушки, — послушно повторил Хельги и волчий оскал стал ещё шире: ему понравилось слово.

— Ты всех положил? Никто из клоунов не съебал за подмогой?

Скаидрис немного подождал ответа и попробовал ещё раз:

— Ты всех грохнул?

— Ага, грохнул, — радостно закивал викинг.

Ему понравилось и это слово.

Они сели на одну скамью, и каждый взялся за одно весло, грести парой пацаны были не в состоянии.

С трудом ворочая обломанной пулями деревяшкой, Хельги вопросительно глянул на дырки в бронежилете лива. Из-под нижнего края на рваные джинсы юноши обильно стекала кровь, окрашивая в багровый оттенок всю область бикини. Скаидрис перехватил взгляд викинга и моментально подсел на измену. Бросив весло, рванул застёжки и отбросил в сторону армор, спасший ему жизнь. Он удивлённо потрогал круглое отверстие чуть пониже пупка. Оттуда полилось ещё сильнее.

— Извини, бро, — сказал лив Бедржиху Сме́тане, что невозмутимо пырился на юношу мёртвыми глазами и рванул шиворот своей любимой одёжки.

Оторвав длинную полосу ткани, он наложил на брюхо подобие перевязки, а потом снова взялся за рукоятку весла. Шлюпка достигла зарослей и сухие стебли тростника сомкнулись за её кормой.

* * *

Её наконец-то перевернули вверх головой и опустили на пол. Малышка Сигни оценила обстановку, и быстро, как мангуст, атакующий королевскую кобру, бросилась под стол, но длинная, роскошная, грязная, жутко расцарапанная нога соскользнула с этого самого стола и преградила ей путь. Девочка повисла на этой невозможной гаче, подобно мотоциклисту, повстречавшему на своём пути внезапный шлагбаум.

Нога взмыла в воздух, Сигни пискнула, и, чтобы избежать полёта на потолок, вцепилась в стальные шипы голенища.

— Плохо, не то, что ты ослушалась меня, моя хорошая, и опять пошла туда, куда нельзя. Я уверена, что со временем твоя дерзость трансформируется в стойкость и непреклонность. Плохо то, что ты забыла своё оружие. Никогда и никуда не ходи без оружия, даже в туалет на корабле старого друга.

Бархатный голос назидательно и ласково мурлыкал: Йоля напоминала ручную тигрицу из цирка, что отчитывает своего подросшего отпрыска за пару-тройку растерзанных трупов глупых дрессировщиков, что решили поиграть с «полосатым котёнком».

— Хорошо, Волк, — сопливо и виновато просипела Сигни и в то же мгновение божественная нога милостиво опустилась на пол.

Маленькая девочка вытерла носик маленькой ладошкой, а ту вытерла о рубашку, подошла к женщине, развалившейся в глубоком кресле, и приняла из рук, затянутых в коричневую проклёпанную кожу, свой нож.

— Джет почистил и наточил клинок, — мурлыкнул бархатный голос, — Всегда содержи своё оружие в порядке.

— Спасибо, Джет, — всхлипнула Сигни, избегая встречаться взглядом с фараоном.

— Кстати, моя хорошая, нас с тобой ждёт много дел, но мне не нужна помощница, которая вместо отдыха ночью болтается по трюму корабля, а потом, когда дело доходит до работы, падает с ног от усталости. Поэтому иди и выспись, чтобы быть мне полезной.

— Хорошо, Волк, — пискнула Сигни, и, развернувшись, приготовилась выйти прочь, подальше от рассерженного Зверя, но набралась храбрости, развернулась и сказала:

— Там, внизу мой папа, и теперь он драугр. Это неправильно. Объясни мне, в чём тут дело, Волк.

Зелёные глаза полыхнули красным и слегка сощурились на маленькой фигурке.

— Это знание для умных, взрослых девочек. Ты же — маленькая взбалмошная сопля. Поэтому шагом марш в койку, и постарайся подрасти, пока спишь, а когда подрастёшь, я всё тебе расскажу. Быстро в кровать.

Последние слова прорычали, и маленькая Сигни, вторично пискнув от ужаса, пулей вылетела в коридор и помчалась в свою каюту — прятаться и бояться под одеялом.

— Бесподобно, — оценил Джет воспитательские способности друга, — Ты не думала завести своих детей, дружище?

Йоля одарила фараона мягким, укоризненным взглядом.

— Джет, старина, неужели ты совсем всё забываешь? Разве раньше я так же выглядела? Ты какие-нибудь перемены во мне видишь?

Неупокоенный уставился на Йолю проницательным взглядом своих мёртвых, мутных глаз; смотрел, смотрел, а потом покачал головой.

— Да вроде нет, Госпожа, никакой такой критической перемены я не вижу, ты совсем не изменилась с нашей последней встречи, такая же божественно прекрасная.

Старый Аарон, что звенел кружками, ложками, сахарницами и заварочными чайниками возле уютного бара, встроенного в стену, прыснул со смеху и уронил на пол стальной кофейник. Тот покатился по полу, словно неразорвавшаяся боеголовка. Шипованный нос чудовищного сапога преградил ему путь и Йоля быстренько склонилась вниз, завесившись спутанными волосами. Лицо госпожи лейтананта исказила нечеловеческая попытка сдержать истерический хохот. Отсмеявшись и утерев со щёк слёзы, капитан подошёл к своему старинному, выполненному из красного дерева столу, и долго ковырялся в ящиках. Наконец нашёл.

— На вот, — старческая рука протянула Джету пожелтевшую керамическую табличку с отбитыми углами, — Освежи память. Это ваше фото: твоё и Госпожи.

Лысеющая голова с остатками буйной гривы почтительно склонилась в сторону, красной, как кирпич, Йоли. Та справилась с истерикой, но всё ещё слабо ухмылялась.

Неупокоенный владыка принял табличку и с интересом уставился на её, истерзанную временем, поверхность. С каждым стуком сердца его мёртвые глаза наполнялись светом искреннего восторга.

На табличке было выбито изображение двух человек в набедренных повязках, с мускулистыми, поджарыми телами и длинными вьющимися волосами, собранными за спины в тугие хвосты. Один из них обладал собачьей острой мордой и неимоверно длинными стоячими ушами. Странная парочка упоенно предавалась убийству. Они занимались жестокой резнёй, обезглавливая, протыкая и нарезая тела других таких же полуголых нищебродов. Тех навалило уже целую кучу под босые ноги напарников. Лучше всего художнику удалось запечатлеть их оружие. Мужик с нормальной, человеческой головой, вооружился короткой глефой с широким и кривым клинком. Псоглавец сжимал в руках длинный полесворд, с прямым, обоюдоострым лезвием. Бандитские рожи обоих киллеров кривились злорадными садистскими ухмылками.

— Я тут такой молодой... — мечтательно произнёс фараон, — А вот Волк совсем не изменился.

Мутные глаза вновь обожающе уставились на Йолю. Та лишь грустно улыбнулась и, подойдя к другу, прижала его голову к своей плоской груди.

«Сейчас опять обниматься будут, а потом плакать. Заебали они уже с этими соплями», — поморщился Монакура Пуу, отлипая глазом от замочной скважины.

Сержант выпрямился, приосанился и без стука вошёл в каюту.

— А можно мне тоже? — вполне пристойно попросил гигант, протягивая огромную лапу в сторону таблички.