Джет нахмурился, и попытался спрятать фото в нагрудный карман комбинезона.

— Подслушивал? — поинтересовалась Йоля, и поманила пальцем фараона.

Тот нехотя отдал табличку сержанту.

Монакура Пуу утвердительно кивнул Госпоже, потом внимательно изучил изображение, после чего поднял свои бездонные глаза на молодую женщину в драном миниплатье и усохшую мумию в красной шапочке норвежских китобоев.

— Найди двадцать различий, — пробормотал он и вернул табличку фараону.

— Я только скопирую и верну, — обещающе прошелестел Джет, не глядя в сторону паромщика, и каменная плитка исчезла в нагрудном кармане.

Монакура вздохнул:

— Грим вернулся, мокрый, злой, в крыле пуля. Я вытащил.

— Говорит, что эти уроды волосатые сами в говно вляпались, и его подставили.

— Говорит, что оба ранены и, до кучи, безнадёжно глупы, чтобы побороть свою гордость и признаться в этом друг другу.

— Говорит, что если мы не придём на помощь, то популяция нашего отряда сократится на двух ослов.

— Говорит, есть заводь для высадки.

— Говорит, что эти два пидараса забрали всю его рыбу.

— Говорит, что полетел отсюда прочь, потому что, если мелкая узнает о прекрасном продолжении круиза, она всех тут перестреляет, а потом покончит с собой, а он ещё жить хочет.

— Хм, — задумалась Йоля и, закрыв глаза, вроде бы задремала.

Джет медитировал, Аарон невозмутимо копался в навигационных приборах. Монакура подошёл к барной стойке и, поискав бутылку, ничего не нашёл. Он плеснул в чашку кипяточку и бросил туда же позеленевший от плесени чайный пакетик. Его, похоже, уже заваривали. Год назад.

Звериные глаза распахнулись, пламя ещё не разгорелось, но уже дымило, шо пиздец.

— Как ты там говоришь, мой хороший... Десант своих не бросает? Готовьте «Ньялу». Аарон, заводи двигатель, причаливаем.

Монакура одобрительно ухмыльнулся и решительно произнёс, как отрезал. Таким тоном генералы отдают приказы.

— Я говорил «диверсант». «Диверсант своих не бросает». Мы с моими бойцами справимся, Йоля. Останься с маленькой ярлицей. Неправильно оставлять её с кучей ходячих зомбаков...

Дверь помещения капитанского мостика отлетела от сильного пинка и внутрь ворвался ветер, запах озона и первые крупные градины. Аглая Бездна вперила в предводительницу обличительный взгляд блестящих очей и все черти преисподней повылазали через её чернейшие зраки.

— Подслушивала? — невозмутимо поинтересовалась Йоля.

Бездна глубоко вдохнула, широко открыла огромный, рабочий рот, и...

...И увидела Джета.

Она взвизгнула, прыгнула в сторону и, спрятавшись в Монакуре Пуу, навела на фараона ствол автоматического пистолета «Глок».

— Что это, что это что это?

У девушки тряслись губы и жёстко дёргался правый глаз.

— Познакомься, госпожа молодой адепт, — старый паромщик выдвинулся вперёд, выступая вперёд, словно заправский герольд.

Он обозначил церемониальный поклон усохшему мертвецу и, раздувая от важности впалые щёки, добавил:

— Владыка Джет, Великий Фараон Верхнего и Нижнего Египта, и, по-совместительству, мой первый помощник.

Джет благосклонно кивнул.

Йоля три раза похлопала в ладоши.

Аглая Бездна нажала спусковой крючок, и грудь мертвеца порскнула столбиком пыли.

Монакура Пуу отобрал у девушки пистолет.

Джет покопался в рёбрах и выудил маленькую пульку. Дырка на его груди вмиг затянулась.

— Мы справимся, — пообещала Йоле белая от ужаса Аглая, и Монакура Пуу, обняв несчастную девушку за плечи, вывел ту в коридор.

* * *

— Ааа!!! — восторженно орал Хельги, широко выпучив глаза и упёршись мордой в лобовое стекло. — Как охуетительно!!!

Старый двухдверный пикап, подпрыгивая на выбоинах, корнях, поваленных древесных стволах и на прочих опасных, но вполне преодолимых препятствиях, нёсся по лесной дороге со скоростью лося, ломящегося прочь от преследующей его стаи голодных волков. Автомобиль они отжали на лесной полянке, где валялись два трупа зарезанных Хельги странных человечков. У обоих на головах красовались шикарные ирокезы, у первого — синий, у второго — красный.

— Надо же, — сказал Скаидрис, вытряхивая первого мертвеца из потёртой, окровавленной косухи, — Опять закос. Неужели Апокалипсис не пережил ни один нормальный человек?

Сейчас бледный, сосредоточенный лив щеголял прикольной кожаной курткой. Чувствовал он себя отвратительно, боль в брюхе крепчала, в глазах темнело, руки и ноги холодели.

Он пытался следить за дорогой, но иногда оглядывался на дикого скандинава, что сидел в автомобиле первый раз в своей жизни. Тогда боль и дурнота отступали; рожа лива расплывалась в глумливой улыбке, и он поддавал газу.

Пикап подбросило в воздух и Хельги вписался башкой в потолок салона. Что-то хрустнуло — может железо, а может мальчишеская шея, и Скаидрис обеспокоенно глянул на викинга, но счастливый скальд не проявлял никакого беспокойства.

— Ремень! Пристегни ремень! — настаивал лив, но юный воин сделал вид, что вообще не в курсах насчёт ремней.

Он пребывал в состоянии счастливой эйфории, позабыв обо всём на свете; Хельги очень понравилось ощущение скорости.

Оранжевый и облупленный, словно прожаренный померанец, хищномордый «Isuzu» налетел на кусок огромной каменюки, что приплыла сюда верхом на спине древних ледников, и тут осталась, полностью уйдя в землю и оголив лишь маленький уступ, что торчал из почвы, устремив скорбный взгляд в далёкое небо. Пикап потерял управление и взмыл туда же. Но не долетел, пикапы — не птицы.

Брутальная морда автомобиля встретилась со стволом стройной сосенки, правая фара брызнула стеклом, машину развернуло боком и «Isuzu» пошёл юзом, снимая дёрн с почвы, будто палач кожу с пытаемой им жертвы.

Следующая сосна остановила нарушителя — жёстко и непреклонно.

Бок со стороны водительской двери вмялся так, что Скаидриса откинуло на пассажирское сидение, и он в свою очередь вмял Хельги в боковое стекло, что проломилось под напором твёрдой и качественной, германской черепной коробки.

Это немного успокоило их — оба на время перестали истошно визжать и матюгаться.

Хельги отпинался от тела лива, придавившего его, вытер со лба кровь, мелкие осколки стекла и восторженно глянул на товарища.

— Дай порулить, — викинг протянул руки к рулевому колесу.

— Не сейчас, бро, чутка попозже.

Скаидрис сунул руку под бронежилет и через пару мгновений в алчущие длани морского разбойника лёг отливающий перламутром и заляпанный алой кровью CD-диск.

— На вот, начни знакомство с техникой с малого — найди щель, куда надо его засунуть. Ибо это наш единственный шанс когда-либо послушать «Visceral Evisceration»*. Наш сержант не потерпит публичного глумления над всей мéтал концепцией девяностых. А если разберёт лирику, то нам брат, в тот же миг, наступит неотвратимый всепиздец. Врубай.

— Ммм, а может лучше «Sweet X Rated Nothings»*? Ща ваще по теме будет, — и Хельги мотнул пару раз лохматой головой.

— Врубай, говорю, — Скаидрис повернул ключ зажигания, двигатель оглушительно выстрелил и взревел. — В этом альбоме собраны сливки дума: тут и Пайодженезис с тремя иксами, и Парадайзовская «Готика», и Анафема, и Сатурнус, и псевдооперные женские вопилки.

Из-под четырёх колёс, ощерившихся шипастыми покрышками, полетели комья грязи; пикап отлепился от сосны и, взяв разбег, понёсся по старой лесной дороге, вдоль ряда стройных корабельных сосен. Из открытых окон грузовичка-внедорожника грохотали монотонные барабаны, пилила расстроенная ритм гитара, и какая-то шалава заунывно подвывала Ханнесу Вуггенигу, который рычал, смакуя каждое слово:

«Three weeks later he got fuggy

She embelished the rotting body

Inject his cock into her quim

Before consuming the putrid dick».

*Примечание: «Visceral Evisceration» — австрийская банда, изрядно постебавшаяся над зашитыми говнарями в середине девяностых годов.

*Примечание: «Sweet X Rated Nothings» — альбом группы «Pyogenesis» 1994 года.