Впитанная с молоком предыдущих поколений матерей земли Русской, покорность судьбе, вдруг рухнула и вырвался на свободу, тот самый страшный бабий протест, который веками таится под спудом и лучше его никогда никому не знать.

Все те душевные силы , которые она брала неизвестно откуда и сохраняла, какой ценой они ей дались, можно было только догадываться. Какая титаническая ежедневная, ежеминутная внутренняя работа души совершалась, знала только она.

После того, как взрывная волна оглушив их затихла, повисла такая же оглушительная тишина. Только жалобный « ох» жены нарушил её. Она побледнела и поджав посиневшие губы, свирепо-пристально посмотрела на мужа.

Грозовые тучи, ходившие вокруг да около, сгустились . Отдалённые раскаты слились в один грозный. И вот наконец туча, так долго копившая в себе все громы и молнии , разразилась шквалом.

Лекс только и смог, на выдохе чуть слышно, сказать с такой неизбывной тоской и болью в голосе:

– Ну, что же вы…Эх! Кто же вас просил ? Вы же ещё хуже сделали, -произнёс и безнадёжно махнув рукой, покачал головой.

Так может говорить раненый воин, предчувствую скорую смерть.

-Да мы ж не знали, – только и смог пробормотать секретарь, – извини.

Они быстро сообразили, что грязное дело было сделано и им лучше удалиться. Поспешно, прощаясь на ходу секретарь успел шепнуть:

– Ну ты держись!!!

И Лекс держался, сколько мог. Он был вынужден выслушать от жены шквал нелепых, грязных да и просто мерзких обвинений, какие только может задетое женское самолюбие адресовать своей сопернице.

И каждое слово нестерпимо жгло , терзало обнаженную, и так уже растревоженную донельзя душу. Ему нечем было крыть,– да, он виноват. И, видя его беспомощность, она дала волю, выход, давно копившейся обиде, и с упоением, отчаянием жгла, хлестала словами как могла.

Только обиженная женщина может так изощрённо низвергать соперницу с пьедестала. Мелочно колоть, жестоко унижать. Может оно и не так было бы обидно, если бы в сказанном была хоть капля

правды. Но, что бы Забава не говорила, Лекс видел свою любимую совсем другой.

Невозможно укрыться от слов . Боль переполняла, он сжимал челюсти и кулаки. Сердце, то бешено билось, то совсем замирало и прекращало стучать. Ноги подкосились и он, как стоял, так и сполз по стене, нервы сдали и свернувшись улиткой издал горлом какой-то звериный стон: горе было неизбывно. Только слёзы могли облегчить душу. И они сами, непроизвольно, катились по щекам.

Лекс схватился за сердце. Оно горело огнём и рвалось из груди. Видя такую реакцию Забава испугалась: лучше такой – неверный, чем никакого. И фонтан иссяк. Она взволновалась не на шутку, но что

делать она не знала. Сочла, что наверное самое лучшее – это оставить его в покое. Помощь из её рук он всё равно бы не принял.

Через полчаса он поднялся с сухими горящими глазами, шатаясь, добрёл до постели, обессиленный рухнул и мгновенно уснул. Молодой здоровый организм перемолол и эту тяжёлую ситуацию, позволив проспать крепким сном всю ночь. Сработала защита. Но пружина продолжала сжиматься, ища предела.

Казалось бы уже все круги ада были пройдены: по всем инстанциям протащив Лекса. Ан нет. Оказывается и нашим доблестным органам государственной безопасности тоже до него есть дело. А как же! За морально неустойчивыми надзор особый, от них все беды. Это же потенциальный враг, коль самые, что ни на есть, основы государства подрывать, ячейку разрушать удумал. У-у, вражина! Ату его!

С куратором из особого отдела Лекс был в хороших отношениях, даже в приятельских, конечно, если с этими ребятами могут быть такие отношения. Время, нужно прямо сказать, особист выбрал не самое удачное для душеспасительной беседы.

Тут ещё замполит никак не мог успокоиться. После неудачного посещения квартиры Лекса, его терзало чувство не выполненного долга – это раз. А второе – это меленькое, подленькое любопытство. Поэтому он попросил Лекса зайти к нему в кабинет. На редкость непонятливый и чересчур любопытный – наихудшие черты, какими только может обладать человек на этой должности.

Минут сорок он выносил Лексу мозг, пытаясь выяснить, чем одна женщина может быть лучше другой. По нему, так все они одинаковые. Так из-за чего было устраивать весь этот сыр-бор? Живи себе спокойно и не мути воду в тихом омуте. Наверно под тихим омутом он имел ввиду своё подразделение. Вдруг ляжет пятно. Показатели испортит. Придётся получать нагоняй от политотдела.

Почему допустил, недосмотрел, значит – недоработал. Очень не хотелось замполиту всё это выслушивать в вышестоящих инстанциях. Поэтому очень старался узнать, как мозг у Лекса устроен. Чего ждать от него? Какого ещё подвоха? Но как не бился, Лекс со всем соглашался, но ничего не обещал. В конце концов замполит сдался, плюнул в сердцах и отпустил. «Понаедут, тут с академиями – попробуй разбери, что у него в голове».

Лекс не успел ещё толком отойти после замполита. Пружина была уже на столько сжата, что дальше было уже невмоготу. И теперь, при любом неосторожном прикосновении, могла только распрямиться. Внутреннее напряжение достигло апогея. Патрон в патроннике, курок взведён. Не подходи!!!

Но куратор этого не знал. Звали его Клим. Увидев Лекса он издалека с дружеской улыбкой махнул рукой. Вот сейчас Лексу меньше всего хотелось общения, нужно было побыть одному, Успокоиться. Но было поздно. Он нехотя пошёл навстречу. Пожали руки. Клим доверительно, с участием спросил:

– Ты чего такой смурной?

– Да, замполит почти час мозг выносил, – с неохотой ответил Лекс. – А что хотел-то? – поинтересовался Клим, пытаясь скрыть свою осведомлённость.

– Послушай, Клим, не валяй дурака, не прикидывайся. Все всё давно уже знают, а уж ваша контора, я думаю раньше всех.

– Работа такая, – смущённо улыбаясь, ответил тот.

-Вот-вот, я, надеюсь ты-то хоть не будешь меня воспитывать? – устало спроси Лекс.

Клим, несмотря на то, что рядом никого не было, наверно в силу профессии, наклонился совсем близко к Лексу и начал говорить, как можно непринуждённей:

-Если по дружески, – начал он, – то я, честно говоря, не совсем тебя понимаю. Я же видел твою жену. Мы даже немного пообщались. Очень симпатичная и не глупая женщина, – мой пацан у неё в нулевом -и приятная такая. А в той-то что ? Я её тоже видел…

Лекс побледнел, сжал кулаки, весь задрожал и не не дав, Климу закончить, тихо, но угрожающе выпалил:

-Да я, за неё, Родину продам.

Особиста отбросило, будто и в самом деле, какая-то пружина распрямилась внутри Лекса и с силой ударила Климу в грудь. С испуганным лицом, в глазах ужас, Клим издал хриплый звук:

-Ты мне этого не говорил. – И, еле переведя дух, добавил:

– Я этого не слышал. Ты, Лекс, с этой любовью совсем рехнулся, – выпалил особист и… исчез.

Фраза вылетела как пуля, как последний аргумент в защиту своей любви. Вылетела она специально для Клима, для особиста, который попытался под прикрытием дружеских отношений влезть в душу и для которого страшнее признания не могло быть.