А в остальном жизнь Городка мало чем отличалась от обычной жизни обычного города. Работали, отдыхали, знакомились, влюблялись, женились, рожали детишек.
В свободное от службы время, кто не подсел на стакан, занимались либо рыбалкой, либо охотой, а большинство и тем и другим. Гаражная жизнь в Городке была очень оживлённая, можно даже сказать – бурлила. Кто-то держал гараж в качестве укрытия от жен, так сказать – личное пространство, где спокойно можно посидеть с друзьями или соседом за стаканом «чая», за игрой в карты, нарды (шеш-беш), шахматы. Стол, диван, кухонная мебель с посудой.
Правда, порой случались эксцессы с жёнами. Можно было наблюдать, как особо нервные не выдерживали и, нагрянув с ревизией к мужу в гараж, шумно устраивали разгон емуи его пьяной компании с битьём посуды, громкими криками, Но это были единичные и крайне редкие случаи. В основном там царил мир и благодушие. Люди отдыхают.
Кто-то приобретал гараж только из-за погреба: там хранилось столько, всего, что и не перечесть – соленья, овощи, арбузы, дыни, яблоки, бочка солёной стерляди, сало в банках, а у кого-то, кому повезло быть приближенным к источнику, и фляга со спиртом.
Кто-то по-хозяйски обустраивал рабочее место. Верстаки были оборудованы, как в образцовых слесарных мастерских. Здесь тебе и тиски, и заточный станок, и сварочный аппарат, собственного изготовления, и стол с отрезным кругом. Не говоря уже о наборе напильников, лерок, метчиков и прочих слесарных инструментов необходимых в хозяйстве.
Алкоголя в продмагах не было. Да и кому он нужен, когда с аэродрома всегда можно было принести бутылку спирта, немного сэкономив на протирке контактов, а транспортные борта, периодически летая на Кавказ, доставляли, желающим, коньяк в канистрах. А после вступления в силу Горбачёвского – тупого и, даже вредного,– сухого закона, кто-то в гаражах начал по-тихому гнать самогон.
В короткое межсезонье готовились к промыслу зверя и рыбы. Отливали дробь с помощью простейших, изготовленных здесь же, – в гаражах, – приспособлений – дроболеек. Заряжали патроны, делали остроги, плели сети, «телевизоры» для подлёдной ловли чебака – местное название ельца, маленькой, но очень почитаемой рыбки, за свои высокие гастрономические качества.
У подавляющего большинства семей имелись участки земли, на которых выращивали овощи и немного фруктов. Но так как климат был суровый – очень сухой и жаркий, то земля требовала полива, иначе всё было бы бесполезно: сгорало бы под палящими лучами тамошнего Солнца.
Сначала – это было женским хобби. Вечная тяга человека к земле. Желание что-нибудь вырастить своими руками живёт в подавляющем большинстве людей извечно. Может быть ещё с тех времён, когда наши пращуры, для выживания, занимались земледелием.
Скважины бурились, вручную, самодельными бурами. Благо водоносный слой проходил на небольшой глубине, семь – десять метров. Здесь же в гаражах делались ручные поливные насосы – «качки», от слова «качать».
Конец лета. Пора заготовок в зиму. Некоторую часть овощей приносил свой огород, но большая – закупалась в колхозе на том, низком, берегу реки и являлся ближайшим спутником планеты. Максимально приближаясь один раз в году – в период зимних заготовок.
Болгарский перец, баклажаны, помидоры, огурцы выписывались в управлении колхоза и собирались прямо с поля. Всё стоило копейки. Только не ленись. Потом до полночи всё это засаливалось, парилось, жарилось, стерилизовалось и закатывалось. Позже, с соседом обсуждали:
– Привет, Аныч! Вчера ночью часа в два шёл с рыбалки, а у тебя свет горит. Что, бессонница мучает?
– Да, какое там, скажешь тоже – бессонница. Вчера с утра сгонял на ту сторону, полную люльку припёр. Баклажаны, перцы, огурцы, помидоры. А потом «бессонница», как ты говоришь: до трёх ночи со своей всё это перерабатывали. Упахались вусмерть. Но зато зимой в подвальчик нырнул и пожалуйста… Закусон всегда под рукой. Моя, какой-то новый рецепт пробовала. Баклажаны мариновала. Как будут готовы – угощу.
В ответ сосед поинтересовался:
– А сколько помидоров накрутил?
– Да, хрен его знает, Илич. Не помню, пойдём глянем, приглашаю на экскурсию, – важно отвечает тот.
Вместе спускаются в погреб.
– Ничего себе! Ну, ты, Аныч, буржуй, – восклицал изумлённый сосед, глядя на стройные ряды стеклянных банок консерваций, – пойду своей вставлю трандюлей, чтоб не ленилась. – Молодцы! Нечего сказать. – по доброму завидуя, нахваливал сосед. – А это, что у тебя в маленьких банках? – поинтересовался он.
– Илич, а эта штука называется – хреновина. Помидоры, хрен, чеснок пропускаешь через мясорубку и что-то ещё моя для остроты добавляет. Я сильно не вникал, но приправа – зверь. Под мясо или под холодец – чудо, как хороша! – пояснил сосед.
– Я как-то тоже пытался хрен молоть в мясорубке, да глаза аж выедает, слёзы ручьём, – пожаловался Илич и спросил, – А вы как спасаетесь?
– Да легко! – живо откликнулся Аныч, – целлофановый пакет надеваю и всё! Никаких проблем.
– Вот, ёксель-моксель, а я не сообразил. Спасибо, попробую, – благодарно отозвался Илич.
Через несколько дней соседи опять встретились. Разговор начал Илич:
– Привет, сосед! Вчера затеяли мы со своей «хреновину» накрутить. Одел пакет, как ты посоветовал и давай молоть. Пакет запотел, дышать нечем – ничего не получается, – начал жаловаться тот, – ты что…
Аныч сразу догадался, что произошло и спазмы смеха не дали ему дослушать печальную повесть соседа. Он схватился за живот и давился смехом. Илич обиженно и даже зло проговорил:
– Ты, чего ржёшь, как конь? Совсем не смешно! Если чего-то не то сделал, так подскажи, а нечего ржать, – закончил тот.
Сосед с трудом смог унять, по истине гомерический, смех и ещё не до конца отдышавшись пояснил:
– Прости, Илич, давно так не смеялся! Пакет-то не на голову одевать надо было, а на мя-со-руб-ку, – опять зошёлся от смеха сосед.
Когда Илич осознал свою ошибку, он на несколько секунд растерялся и впал в ступор, от неожиданности, но потом разразился гневной тирадой в свой адрес:
– О, блин, вот ёксель-моксель! Надо же быть таким тупым бараном, – откровенно сознался он, – а я уже, грешным делом, подумал, что ты подшутил надо мной. Уже собирался отчитать тебя. Извини.– покаянно закончил он. И сам не выдержал: смех охватил и его: на столько заразительно смеялся сосед.
На противоположный берег реки можно было перебраться только на межпланетном челноке – колхозном пароме. Похожие, ещё и по сей день, ходят по далёким сибирским рекам. Интенсивность его работы в период сбора грибов и заготовки овощей, что собственно совпадало по времени, была очень высокая. Особенно в выходные дни, на паром выстраивались очереди. Тариф был щадящий и зависел от размеров транспорта.
Погрузкой руководил командир «челнока» – пожилой, насквозь прокопчёный, как выхлопное сопло его водомёта, и пропахший саляркой, абориген. После того, как платформа полностью заполнялась, он лихо запрыгивал в свой маленький водомётный катерок и давал команду: «Отшвартоваться».
Катер натужно рыча стареньким дизелем натягивал троса, связывающие его с паромом и, всем корпусом дрожа от натуги, тащил через реку свою тяжёлую ношу. Кому не хватило места ждали следующего рейса. Минут через десять – пятнадцать- паромщик делает виртуозный манёвр и филигранно подводит платформу к причалу на том берегу.
Всё движение осуществлялось по мере необходимости. Если желающих воспользоваться его услугами не было, то паромщик дремал, на тёплом галечном берегу, раскинув ноги и руки, как тот гоголевский казак; или рыбачил – ловил на удочку ельцов.
Пойма реки, в это время, изобиловала грибами, – преимущественно – подосиновиками и белыми груздями. Сначала лета и до осени в реке ловилась стерлядь. Когда-то, много лет назад, ввели запрет на ловлю этой рыбы. Запрет вводили на пять лет, но, как это часто бывает, уже много раз по пять минуло, а отмены всё нет. Река была полна стерляди. Иногда попадались и осётры.
