Алекс окинул всех присутствующих растерянным взглядом, чувствуя, я по его глазам видела, что не может найти достойного ответа. В то же время, я не вправе осуждать его. Я не представляла себе, чем может быть опасен Вуди, ситуации бывают разные. А вот грязный пират об этом, наверняка, догадывался или, чего хуже, знал на собственном опыте, поэтому и вел себя надлежащим образом.

Мой несостоявшийся наниматель Джаспер наблюдал за нами, и, по его лицу было понятно, что его пробил мандраж. Некоторые пьяницы, вместе со своими девками, поспешили сгинуть из таверны, и на всю эту картину он смотрел с сожалением. Вероятно, он злился и на старика, так внезапно появившегося, и на себя, за то, что не в силах был что-либо предпринять при возникшей ситуации. Атмосфера, воцарившаяся над столом, ни на йоту не повышала тонуса. Меня же, считая до сего момента, за сегодня чувство тревожности посетило только в том проклятом сарае, где я очнулась. Никто не решался потягаться со странным гостем.

А гость был более странен, чем удалось бы сыскать подходящее определение. Хочу напомнить, что на нем был черный плащ, достававший до пола, и черная шляпа, такого же размера как у паяца Алекса, только без шутовского пера. Одежда смотрелась на нем весьма авантажно, но была необычайно диковинного покроя. Мода так быстро меняется? Хотя, за остальными я подобного не заметила.

– Может, присядешь, Вуди, – предложил «вшивый барон», – у нас как раз освободилось местечко.

Все посмотрели на беднягу Простофилю, не проявляющего интереса к жизни.

– У нас отплытие сегодня, а ты даже не снарядил корабль.

– Мы не можем выходить в море сегодня, Вуди.

– Почему же?

– Общеизвестный факт: ходоки в море, народ суеверный, – бывший лейтенант Его Величества слегка заерзал на табурете, – моя команда верит в приметы, и я вместе с ней тоже. Нельзя пренебрегать многовековым опытом наших предков.

– О чем ты, черт возьми, сейчас глаголешь?

– Матросы из моей команды стали свидетелями плохих предзнаменований, – были его слова.

– Плохих предзнаменований? Дьявол тебя забери! Алекс, вы напропалую раскапываете могилы, а тут у вас застопорилось дело из-за глупых предрассудков?

– У меня блестящая идея. Может быть, перенесем нашу беседу в менее шумное место? Как ты на это смотришь, Вуди? – Алекс опять зашевелился, и натянул виноватую улыбку.

– Нет! – отсек Вуди, – у меня нет времени куда-то идти ради простого ответа на вопрос, – что случилось такого, из-за чего твои трусливые собаки боятся теперь выходить в море?

– Черт! – от досады у барона даже волосы подскочили на макушке – так сильно он потряс головой, и, глядя в сторону, сдержанно процедил сквозь зубы, – моей команде не понравилось бы, что о ней такого невысокого мнения!

Достопочтенный посетитель провел ладонью по своей шевелюре, состоящей из ухоженных длинных каштановых волос, собранных в красивый пучок и подвязанных бархатной ленточкой, и взгромоздился на табурет, любезно предоставленный ему его добрым собеседником. Он встал на него ногами и, освободив руки от кружки с ромом, уперся ими в столешницу. Такой ритуал послужил основанием считать, что сейчас прозвучит нечто важное. Алекс приготовился к самым худшим последствиям разговора. Я увидела, как Испанец снова подкрадывался рукой к своему пистолету, а Сноб делал вид, что считает карты. Джаспер усердно торговал бутылками, словно намеревался избавиться от них, до того как они начнут биться, вследствие попадания в них пуль. Мне же ничего не оставалось, как сидеть смирно и, не привлекая внимания, ждать, когда события начнут разворачиваться более ясно.

– Мне плевать, Алекс, какие у вас там суеверия. Если твой корабль через час не выйдет из гавани в море, то я вынужден буду обратиться к другому капитану. Время не ждет…

Глоток рома расшевелил мускулы на лице пирата, один глаз задергался, но у него получилось состряпать искривленную усмешку. Он неспешно, словно нехотя, поднялся со своего места, чтобы подобрать шляпу с глупым пером и, присев обратно, с важным претенциозным видом, надел ее. Он не преминул даже щелкнуть по ней пальцами. Ну, точно шут.

– Встретимся на борту «Надежды», Вуди, – отчеканил он.

Вуди же, закрепив свою речь влиятельным и властным взглядом на Эксквемелина, соизволил покинуть «стол переговоров».

Глава десятая

«Двадцать один век шедевров

Двадцать один век эмоций»

1994 год

Я уже умер? Пожалуй, еще нет. Я понимаю, что за окнами ясный и солнечный день, а я лежу здесь, на холодном полу, арендованного мною Замка, с девятью граммами свинца в сердце, слушаю воркующих под потолком бл**ских голубей, и думаю о том, как это прекрасно – быть слабым и беззащитным. С таким завораживающим спокойствием и жуткой расчетливостью, словно у нее есть сознание, кровь с каждой своей каплей, уносит из моего тела остатки тепла, жизни, а, самое главное, избавляет меня от страха перед смертью, позволяя послушно отдаваться ее власти, словно погружаясь в сладкий и блаженный сон.

Еще мгновение и сплошной гудок…

Зачем же я сделал это? Хотелось бы мне тоже покопаться в своей голове. Но когда ты мертв, уже как-то что-либо не особо интересно. Просто батонишься в куче своего дерьма, в луже крови, с закоченевшим безумием в глазах и ничего не хочется делать на корню.

Полное забвение.

Но раз уж я начал рассказывать, то попытаюсь что-то все-таки из себя выдавить. Первое из объяснений, которое приходит на ум: я сделал это потому, что попросту потерял рассудок, свихнулся от несовершенства мира и испугался необходимости пытаться в нем выжить непонятно чего ради. Потом как-то, проводя анализ своей бестолковой и жалкой жизни в теле этого парня, который сейчас был мной, постепенно впал в депрессию и начал упиваться саморазрушением. Не хочу я больше так жить, понимаете? То, что я вижу – это ужасно, в то, где я нахожусь мне трудно верить. Вдобавок, непонятно откуда берущаяся тревога, и всякие переживания на абсолютно пустом месте… Возможно, виной всему – страх, который присущ каждому живому существу на этой чертовой планете. Но, кажется, я упоминал его. Так, конечно, логичнее и быть не может. А что там еще может быть, я даже не буду пытаться разбираться. Понятия не имею я, да и… к лучшему, наверное.

Ну и вот, кажется, душа покидает тело. Звуки все приглушеннее… материя все менее отчетливая, ну и так далее… я ухожу… прощайте… Ага.

Мрак сменяется на ярчайший во вселенной свет.

«Что? Кто вы такие?»

– Он потерял много крови!

«Где я?»

– Больше бинтов, быстро!

«Это хорошо»

– Освободите проход!

Больничную тележку, на которой лежал 908-ой везли в операционную. Грудь, из которой хлестала кровь, зажимали бинтами. 908-ой подумал, что бредовые видения – это побочный эффект перехода души из одного мира в другой. Он совсем не ожидал увидеть здесь…

…Беатрис.

По ее щекам текли черные слезы.

«Слезы скорби».

Она шла рядом и гладила его рукой по лицу.

– Я не так хотел… – будто оправдываясь, прошептал парень и вновь потерял сознание.

Умиротворение и покой – две самые замечательные вещи в мире. Как их не хватает в нашем стремительном образе жизни. Ничто не отвлекает. Полное равнодушие происходящего к тебе не остается без взаимности.

Самоубийца очнулся через несколько часов. Он медленно приоткрыл глаза и интенсивно заморгал. Первое что он почувствовал, как свет вновь сопровождает его существование. Скромный луч солнца пытался просочиться через старые жалюзи. Попытка пошевелить рукой оказалась удачной. Никогда еще не было так легко и хорошо. Это и есть «тот свет»?

«Славное местечко».

Он выдохнул с облегчением и улыбнулся.

– Алекс! – словно очнувшись ото сна, воскликнула Беатрис, и подошла к его кровати.

– Последнее Пристанище? – удивился герой, но потом вспомнил, что уже видел ее.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.