Молодёжность площади как будто бы и противоречит тому, что было сказано прежде об общем барнаботстве Дорсодуро, но противоречие между рассуждениями на Кампо Сан Барнаба и тем, что я теперь рассказываю о Кампо Санта Маргерита, может быть снято следующей фразой:

которую сквозь зубы цедила одна моя знакомая эрмитажная дама с опытом при виде молоденькой и хорошенькой девушки, только что в Эрмитаж поступившей. Фразу эту на Кампо Санта Маргерита я не то чтобы постоянно повторяю, но не вспомнить не могу, и как же своё старчество прочувствуешь, если на молодёжь не смотреть? В богадельне все кажутся себе ещё ого-го, поэтому вновь в богадельню прибывшие – молодняк, а в Эрмитаже я до недавних пор считался «молодым сотрудником». Вот Дорсодуро себе Кампо Санта Маргерита и завёл, чтобы на молодёжь ворчать и умиляться.

Часть площади, примыкающая к Скуола Гранде деи Кармини, образует острый угол. Из-за этого меня на Кампо Санта Маргерита не покидает ощущение треугольности, что для площадей необычно и придаёт этому месту особый дух, хотя окружающая архитектура нормально-ординарна и ничего сногсшибательного в ней нет, да и площадь образовалась поздно, при австрияках, когда они, расчищая Венецию, засыпали из соображений гигиены несколько рио, здесь когда-то протекавших. Заодно австрияки снесли и часть старой средневековой застройки, и, за исключением угла у Скуола Гранде деи Кармини, площадь довольно-таки обыденно прямоугольна. Красит Кампо Санта Маргерита ещё старая руина, когда-то бывшая колокольней церкви ди Санта Маргерита, chiesa di Santa Margherita. Церковь, давшая имя площади, упразднена ещё при Наполеоне, давным-давно опустошена и закрыта, колокольня полуразрушена, и её огрызок торчит каким-то авангардным памятником. Обломок башни сообщает площади нечто мистическое, хотя уровень мистицизма в Венеции высокий, на Кампо Санта Маргерита как раз понижен. В моём сознании три особенности площади: острый угол, руина и её имя, Маргерита, придают молодёжному гвалту, на ней царящему, оттенок булгаковщины, так что я, несмотря на приятную приземлённость этого места – а точнее, именно благодаря ей, потому что ничто так не мистично, как обыденность, это мы знаем от Рене Магритта, – уверен, что одно из своих ежегодных party, посвящённых выбору Маргариты, Воланд обязательно проведёт здесь, в осквернённой Наполеоном церкви, – убеждение абсолютно тенденциозное, и ничем, кроме субъективных переживаний, не аргументированное.

В главе о сестиере Сан Поло я рассказал о кулачных битвах кастеллани и николотти и о том, что правобережный Дорсодуро исторически примыкал к Кастелло, левобережному и поэтому более аристократичному. Барнаботскими были его север и восток, на юго-западе же он был заселён демосом – лодочниками и рыбаками, – поставляя в ряды николотти самых драчливых и боевитых. Граница в Дорсодуро между его двумя частями, частью престарелых аристократов и частью простонародья, рыбаков и лодочников, проходит примерно по Рио Сан Барнаба, и на нём же находится мост, бывший главной ареной кулачных битв, Понте деи Пуньи, Ponte dei Pugni, Мост Кулаков. Сейчас вид у моста безобидный и безопасный, но когда-то здесь всё бушевало. До нас дошла масса выразительнейших картин, гравюр и рисунков, изображающих кровавые драки кастеллани с николотти, опасность которых усугублялась постоянным риском свалиться в воду, потому что на Понте деи Пуньи, как и на других мостах Венеции, перил не было. О кипении ненависти, скрежете зубовном и оре, что стоял вокруг Понте деи Пуньи, сейчас отдалённо напоминает разве что вечерний, очень безобидный шум, вьющийся вокруг винотеки, расположенной прямо напротив моста, столь популярной у местных, что посетители выплёскиваются на узкую набережную и галдят на ней, как это итальянцам и свойственно. После наступления темноты эта винотека – последнее оживление на прямом Рио Сан Барнаба, постепенно уводящем вглубь Дорсодуро и подводящем к водам Джудекки.

Кампо Санта Маргерита

Я очень люблю эту часть Венеции (впрочем, а какую я не люблю?), пустынность и простоту церквей вокруг, в местах, где турист редко показывается. Это церковь ди Сан Тровазо, chiesa di San Trovaso, церковь ди Сан Раффаэле Арканжело, chiesa di San Raffaele Arcangelo, церковь Сан Николó деи Мендиколи, chiesa di San Nicolò dei Mendicoli. Ни в каких святцах не упоминаемый Сан Тровазо – это диалект николотти, превративший в Тровазо святых Джервазо и Протазио (Гервасия и Протасия, православными они тоже почитаются), двух миланских близнецов, замученных, как предполагают, во времена императора-философа Марка Аврелия, и церковь эта, как и все церкви этой части Дорсодуро, архитектурно очень проста. Никто особо смотреть её не рвётся, но мне нравится нехарактерная для Венеции разреженность пространства вокруг Сан Тровазо, всё пустыри и пустырики, а также то, что на берегу Рио Сан Тровазо, Rio San Trovaso, стоит мастерская по починке гондол, с сараем, в котором виднеются их длинные чёрные тела. Эти водоплавающие на суше производят недвижно-беззащитное впечатление и чем-то похожи на выброшенные волнами на морской берег тела мёртвых дельфинов. Печально и красиво.

В церкви ди Сан Раффаэле Арканжело, также называемой делл’Анжело Раффаэле, dell’Angelo Raffaele (низведение архангела до ангела несколько понижает ранг её патрона, что очень в стиле николотти), я переживаю физическое наслаждение от серии картин, украшающих орган, принадлежащих кисти Джан Антонио Гварди. Они рассказывают историю Товии, сына Товита, и никому особо не известны, хотя композиции старшего брата Франческо Гварди – одно из выдающихся творений не только венецианского, но и европейского рококо. Французы, Буше и Фрагонар, будучи более изобретательными и более продвинутыми, никогда не были столь изящно лёгкими, как венецианец: библейская история в исполнении Джан Антонио Гварди звучит так, как будто Филипп Жарусски запел арию Нерона из генделевской «Агриппины» Con saggio tuo consiglio il trono ascenderò, «Взберусь на трон с твоим мудрым советом», столь же нежно и предательски-обманчиво. Что может быть лучше этой арии? – вот Буше и Фрагонар так звучать не могут.

Об этимологии имени Сан Николó деи Мендиколи, Святого Николы Голытьбы, я уже говорил. В церкви этой всё прекрасно: её простота, приземистая колокольня, то, что она расположена на пересечении двух каналов, Рио де ле Терезе, Rio de le Terese, Канал Терез (именно так, во множественном числе, потому что имя своё он получил из-за приюта кармелиток, на нём расположенного, в просторечии называемого «терезами» в честь святой Терезы Авильской, патронессы ордена), и Рио де Сан Николó, Rio de San Nicolò, а наиболее прекрасен в здании церкви портик XV века, черепичная крыша на тонких колонках, пространство между которыми теперь забрано железными решётками – реставрированное-перереставрированное сооружение, но чудное, предназначенное для того, чтобы давать кров бездомным. В такой клетке сидела мать Эсмеральды из «Собора Парижской Богоматери».

Интерьер Сан Николó деи Мендиколи схож с интерьером И Кармини, с такими же позднебарочными деревянными фигурами, le bambole, стоящими на резных капителях, приставленных к древним колоннам. Фигуры изображают двенадцать апостолов, причём деревянная декорация замкнута, а не расступается перед алтарём, как в И Кармини. Алтарная часть оказывается как бы задвинутой за очень театральную триумфальную арку, увенчанную фигурами Распятого, Иоанна Евангелиста, Девы Марии и двух ангелов, разыгрывающими Stabat Mater: