You know my feet betray my flight;

To friendship every burden’s light”.

The horse replied — “Poor honest puss,

It grieves my heart to see thee thus;

Be comforted, relief is near;

For all your friends are in the rear”.

She next the stately bull implored;

And thus replied the mighty lord —

“Since every beast alive can tell

That I sincerely wish you well,

I may, without offence, pretend

To take the freedom of a friend.

Love calls me hence; a favourite cow

Expects me near yon barley mow:

And when a lady’s in the case,

You know all other things give place.

To leave you thus might seem unkind;

But see, the goat is just behind”.

The goat remarked her pulse was high,

Her languid head, her heavy eye;

“My back”, says she, “may do you harm;

The sheep’s at hand, and wool is warm”.

The sheep was feeble, and complained

His sides a load of wool sustained:

Said he was slow, confessed his fears;

For hounds cat sheep, as well as hares.

She now the trotting calf addressed,

To save from death a friend distressed.

“Shall I”, says he, “of tender age,

In this important care engage?

Older and abler passed you by;

How strong are those! how weak am I!

Should I presume to bear you hence,

Those friends of mine may take offence.

Excuse me then. You know my heart,

But dearest friends, alas! must part.

How shall we all lament! Adieu!

For, see, the hounds are just in view”.

Джон Гэй (1685–1732)

Ньюгейтский венок

Ньюгейтским баронам, чьи пальцы ловки,

Кто ловит в карманах чужих кошельки,

Кто запросто купит десяток сутяг,

А смотрит невинней бездомных бродяг, —

Вот новость для вас,

В сей радостный час:

Подарочек вам Синерожий припас.

Он нож перочинный припрятал — теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

В суде Синерожий ответы давал,

И подле себя стукача увидал:

Доносчик Уайльд преспокойно сидел,

Вскипел Синерожий от этаких дел.

Тут ножик блеснул,

Стукача полоснул…

Судья зазевался, и стражник зевнул.

Вдове сороковник^[37] отдали. Теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

Иной мне заметит — а что при дворе?

В соборе, парламенте, монастыре?

Воруют — а им ордена да почёт,

Такие ловчилы и вовсе не в счёт?

Казну потроша,

Крадут до гроша

Крадут у монарха и у торгаша.

А тут Синерожий помог, и теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

И для махинаций — путей миллион:

Дай взятку судье — назовут: «Пенсион»,

Коль врач украдет — говорит: «Гонорар».

Церковник — мол, это не кража, а дар.

А вот — адвокат,

Грабителю брат:

На службе удобнее красть во сто крат.

И вам поспокойнее стало — теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

Воруй на таможне, налоги воруй,

В суде распинайся и в карты мухлюй.

В конторе акцизной шустри штукарём,

Еще — за церковным воруй алтарём,

И нет палача,

Не ударят сплеча,

Никто не боится угроз стукача:

Зарезал его Синерожий — теперь

Ломайте без страха сундук или дверь!

Перевод Д. Клугера

Новая песня со старыми сравнениями

Увы, напрасно я стремлюсь

Унять любовь свою,

Как Заяц Мартовский, бешусь

И, как Лудильщик, пью.

За кружкой кружку пью, пока

      Не хлынет Хмель из глаз;

Тоска моя, как Хрен горька,

      Все горше, что ни час.

О, если б Молли свой каприз

      Могла забыть, прозрев! —

Я бы, как Шишка, сверху вниз

      Смотрел на прочих Дев.

Но без надежды дни идут,

      Как хмурые Волы;

Я бледен стал, как Тень, и худ,

      Как Палка от Метлы.