Но он не жаждет киевского стола для себя. Он больше горд, чем честолюбив; пусть мало кто в это поверит, но поступать достойно в глазах Одина для него важнее, чем что-то приобрести из земных благ. Ему не надо было смотреть на свое запястье, чтобы найти на нем тонкую белую полоску давным-давно зажившего пореза. Он сам нанес себе эту рану, чтобы смешать свою кровь с кровью Ингвара. Было ему тогда всего четырнадцать лет… Сын Свенельда, он хорошо знал, что такое верность. Храбрость и верность были главными сокровищами его отца. Свенельд надеялся, что передал их единственному сыну.

Мистина остановился посреди избы. Четыре пары глаз скрытно наблюдали за ним, но в телохранителях он держал не просто здоровенных парней, а таких, кто не будет даже мысленно задавать вопросы, что и почему делает господин.

Храбрость и верность… В его храбрости никто не усомнится, даже злейший враг. Верность… Был бы он неверен, то сел бы на киевский стол две зимы назад. Но дело в том, что судьба потребовала от него верности чему-то большему, чем побратим-конунг. Тому, чему сам Ингвар тоже служил, как умел. И Эльга тоже. И все эти люди – русы, варяги, славяне, по доброй воле и по принуждению. Нечто столько огромное… что лишь единственный глаз Одина способен различить в тумане грядущего. Всеотец ведет его и испытывает – не так сурово, как Свенельда в хазарских степях и мерянских лесах, но тоже дает случай показать себя. И Всеотцу он нужен именно такой, какой есть. Это же он, Владыка Виселиц, и устроил: что сойтись с женой своего побратима-конунга для Мистины стало единственным способом его не возненавидеть и продолжать ему служить.

Всеотец избрал их с Ингваром для великих дел. А Фрейя, вечная соперница Владыки Асов, наслала на него и Эльгу эту страсть, из-за которой жизнь их – как путь по хворостинке над Огненной рекой.

Мистина сел на лежанку. Положил руку на длинный ворс медвежины и опять вспомнил Эльгу. Она бы сказала сейчас: «А я говорила». Она еще летом поняла, что наемники опасны.

Но была не права – избавляться от них еще рано. Даже сейчас – рано. Они еще послужат…

Мистина лег на спину, закинул руки за голову, ощущая ворс медвежины. Сейчас казалось, что никогда в жизни он не был так счастлив, как в те тревожные, странные дни две зимы назад, после возвращения с юга, полные лихорадочной страсти и недоверчивой, но неодолимой любви. И уже не будет.

– Мечи оставьте, – велел Ратияр, встретивший Эскиля и Хамаля на крыльце вчерашней избы. И добавил в ответ на возмущенный взгляд: – Свенельдич там один.

Эскиль Тень и Хамаль Берег переглянулись. Велейв Зола все-таки свалился и сейчас лежал в Добромышле, бредил от жара. Желание Мистины повидаться с посланниками мятежных варягов наедине обнадеживало, и они, мгновение помедлив, отдали мечи телохранителям. «Он боится своих людей больше, чем нас, – еще вчера сказал Эскиль товарищам, вернувшись в Добромышль. – За себя он может ручаться, а за них – нет». Разговор наедине выдавал эту неуверенность, а к тому же развязывал руки обеим сторонам.

Войдя в избу, Эскиль и Хамаль застали Мистину все же не в полном одиночестве: сбоку у печи стоял Альв, старший его телохранитель. Но и так их было двое на двое, и они не стали возражать. Альв, уроженец Северных Стран, при Мистине был с отрочества и пользовался его доверием, как брат. Выглядел он именно так, как себе представляют северных воинов: рослый и здоровый, как лось, светловолосый, с прямыми, грубоватыми чертами малоподвижного лица, с глубоко посаженными серо-голубыми глазами. Сейчас он стоял, скрестив руки на груди; из оружия, как и у самого Мистины, у него был только скрамасакс на поясе.

Может быть, где-то тут в избе у них припрятано еще оружие, мельком подумал Эскиль. Но понимал: заманить их с Хамалем сюда, чтобы просто убить, – для Мистины слишком мелко. Если он вообще продолжает эти переговоры, значит, хочет чего-то другого.

– Садитесь. – Мистина кивнул им на места за пустым столом напротив себя.

Отметил в мыслях, что Эскиль со вчерашней их встречи явно успел побывать в бане: волосы чистые, руки куда чище прежнего, сорочка под кафтаном и волчьим кожухом – из грубого небеленого полотна, но чистая, явно из запасов добромышльских жителей. Конечно, чтобы через несколько банек небольшого городка пропустить пять-шесть сотен грязных варягов, не один день потребуется.

Альв переместился и встал на расстоянии вытянутой руки от Эскиля, сидевшего к нему ближе. Вид его выражал полнейшее безразличие: вероятно, он и не слушал, о чем господин ведет речи, а лишь следил за руками его собеседников.

– Вы получите то, чего хотите, если сначала я получу, чего хочу. – Мистина перешел сразу к делу. – Кто-нибудь из вас видел Эйрика мерянского? Хотя едва ли – где вам с ним встретиться?

– Мы знавали его племянника, – напомнил Эскиль. – Хедина сын Арнора.

– А, да! – Мистин бросил на него веселый взгляд, и Эскиль понял: Мистине известно, что они и племянницу Эйрика тоже знавали.

В ту зиму в Хольмгарде Мистины не было, но княжеская дружина по способности переносить сплетни не уступает бабьим посиделкам.

– Тем лучше! – продолжал Мистина. – Я вам предлагаю случай навестить их всех – и племянников, и самого Эйрика. Вы ведь слышали, что после смерти Олава он отказался платить дань? Раньше у конунга не было времени им заняться, но теперь это время пришло. Однако Эйрик ждет нас не раньше лета. Теперь же у нас есть случай разом решить все затруднения. Вы пойдете на Меренланд – прямо сейчас, отсюда. У вас хватит сил, чтобы захватить если не весь его, то хотя бы часть. Все, что вы там возьмете, – ваше. Удерживаете земли до прихода конунга, то есть до лета или до следующей зимы. Когда он вновь берет с Эйрика клятвы покорности – или его наследников, как получится, – вы забираете всю свою добычу и уходите хоть к Роману, хоть к лысому ётуну.

– Мы никуда не дойдем, – мрачно заметил Хамаль. – Ты хочешь, чтобы мы по дороге сдохли в снегу?

– У вас все будет: припасы, одежда, оружие, сани и лошади. Мне от вас нужны клятвы, что вы займете Меренланд, но никому не скажете, что это конунг вас туда послал. То, что вы сейчас с ним в ссоре, очень удачно: люди будут думать, что вы просто ушли от него и сами выбираете свой путь.

– А! – сообразил Эскиль. – Ведь Ингвар с Эйриком в родстве! Ему нельзя ни самому драться с ним, ни посылать на него своих людей. Его мать не позволит…

– А нам можно! – подхватил Хамаль. – Ловко придумано!

– Согласны? Только учтите, – Мистина взглянул в глаза тому и другому, – о нашем с вами уговоре будете знать только вы, и можете рассказать еще двоим-троим надежным людям, кто имеет вес. Кто там еще с вами – Гримар Мороз?

– Стейнтор Сова, Ятмунд Ведун. Их люди слушают.

– Расскажете Гримару, а прочие пусть думают, что вы сами решили пойти в Меренланд. Сёльвару не говорите, он выболтает. Можете своим сказать, что вы меня убедили, что я дал вам припасов и одежды и позволил уйти куда хотите. И только потом, убравшись с Русской земли, вы якобы надумаете пойти на Эйрика. Там и правда можно взять хорошую добычу – у мери немало серебра и дорогих мехов. Эйрик уже двадцать пять лет торгует с булгарами, а дань удерживает уже шесть лет! Страшно подумать, как он разбогател!

Варяги помолчали и переглянулись. Им предлагалось совсем не то, на что они рассчитывали. Вместо сытой зимовки и отъезда в Миклагард весной, как вскроются реки, им предстоял тяжелый, далекий зимний поход. Исход же всего дела и вовсе терялся где-то в тумане далекого будущего.

– Мы до весны туда не дойдем, – сказал Эскиль. – До весны можно только до Хольмгарда добраться. А там еще пути на месяц с лишним, как я слышал.

– Примерно так, – подтвердил Хамаль. – Я проходил там тридцать лет назад, как мы ходили на сарацин… с твоим отцом, Свенельдич.

– Вы не пойдете через Хольмгард. Госпожа Сванхейд не позволит вам пройти, и она тоже не должна знать, что конунг к этому походу причастен.