– У Ингвара конунга есть и родовая удача, и своя собственная. Только благодаря ей мы с вами так хорошо погуляли в Вифинии. Выжили при Гераклее. Мы ушли в море и унесли добычу – сначала от тагмы Варды Фоки, а потом от хеландий с «морским огнем», которые ждали нас в проливе. Мы были верны конунгу, и его удача была с нами.

– Что-то он сам в нее мало верил, когда соглашался на тот позорный мир! – прохрипел Велейв.

– Ингвар конунг получил возможности достичь славы гораздо большей, чем еще одна-две выигранных битвы. Просто вам этого не понять – вы же по уму карлы. Вам бы только взять добычу и потом хвалиться на пирах, сколько девок вы где-то за морем перепортили, пока не проживете все и не проиграете в кости.

– Мы будем биться за нашу честь! И пусть мы все погибнем – пусть-как Ингвар потом найдет желающих служить ему, если он так подло обходится с достойными и храбрыми людьми!

– Эскиль! – мягко, почти дружески обратился к нему Мистина. – И ты знаешь, и я знаю: твои люди ослаблены плохой пищей и долгим зимним переходом. Сам твой товарищ, – он показал на Велейва, – сидит в жару и вот-вот свалится с ног. Сколько таких у вас в войске? Не лучше ли вам оставить это безумие и мирно вернуться назад? Конунг пришлет вам припасов, я об этом позабочусь. Мне не хотелось бы убивать людей, с которыми в одном строю мы стояли против катафрактов под Гераклеей, но если ты не оставишь мне другого выхода… Ты меня знаешь.

Эскиль помолчал, бросил несколько взглядов на вышгородцев.

– Давай обменяемся парой слов наедине.

– Я доверяю моим людям.

– Телохранителей можешь оставить. Я буду один. Даже меч отдам, если хочешь.

– Я не боюсь тебя, Тень, – уже совсем с дружеской мягкостью сказал Мистина. – Но у наших переговоров должны быть свидетели.

– Мне нечего терять и нечего бояться, – спокойно ответил Эскиль, тихо, в упор глядя на Мистину, как будто они были здесь только вдвоем. – А вот тебе – есть.

В этом прозвучала угроза – более действенная, чем когда Эскиль грозил оружием своей оголодавшей и озлобленной дружины. У Мистины ничто не дрогнуло в лице, но в непроницаемых серых глазах мелькнула искра понимания – и Эскиль поверил, что нашел в этой стене слабое место.

– Я не буду говорить с тобой наедине. – Уже эти слова со стороны Мистины были признанием некоторой слабости. – Говори сейчас или оставь при себе.

– Опасаешься за свою честь? – Эскиль улыбнулся левой стороной рта: эта привычка у него осталась, хотя от ожога на правой щеке сохранилось лишь бледное розовое пятно, где больше не росла борода.

– Мне есть за что опасаться.

– Ты боишься потерять его доверие, – тихо продолжал Эскиль, хотя и так в избе каждое его слово достигало всех ушей. – И правильно боишься. Он ведь, хоть и не слишком удачлив, но не глуп. Он знает, кто в собственной дружине превосходит его во всем – силой, доблестью и удачей. И даже почти не уступает знатностью рода: ведь твоя мать была дочерью конунга вендов, ничуть не хуже его матери, и твой отец происходит от конунга данов. Он знает, что ты привел его людей к победе и славе. Это знают все. И если ты захочешь приобрести еще больше славы – той, какой заслуживаешь, – то нам вовсе не из-за чего ссориться. Мы будем твоими людьми.

Мистина помолчал. В избе, где тесно сидели более десятка мужчин, стояла такая тишина – когда ее не разрывал кашель Велейва, – что было слышно слабое гудение ветра сквозь заслонки на оконцах.

– Что ты молчишь? – не выдержал Эскиль.

– Вспоминаю, в который… Я слышу это в третий раз. Ты знаешь об этом? Хотя, откуда тебе знать…

Эскиль слегка переменился в лице, выдавая свое недоумение.

– Еще той зимой, после первого похода, я дважды слышал такие слова. И от людей более значительных, чем ты. Одним из них был Хельги Красный – он никогда сюда не вернется, теперь нет нужды таить. Потому ему и нет больше места на Руси, что он все искал способ разорвать ее на части. Так что ничего нового ты мне не сказал. А вот я могу вам предложить кое-что новое.

На лицах отразилось оживление – и варягов, и людей Мистины.

– Но сейчас не буду. Оправляйтесь к своим людям и расскажите им о нашей встрече. Подумайте. У вас еще есть время остыть и прикинуть, чего вы выгадаете, если будете упорствовать.

– Что ты хочешь предложить? – прохрипел Велейв. – Не ломайся, как девка!

– Я хочу, чтобы вы как следует обсудили свое положение с людьми. – Мистина медленно встал, давая знать, что на сегодня разговор окончен. – Приезжайте завтра сюда же, и мы окончательно договоримся.

– Мы сожжем Добромышль, – пробормотал Велейв и покачнулся. – Потом пойдем и сожжем Троеславль. Хоть обогреемся…

Выходя, Эскиль не мог отделаться от чувства, что завтра они и правда придут к окончательному решению, он пока лишь не знал, каким оно будет. Но подозревал – таким, какого желает Мистина. Это тревожило его, пока он вслед за Велейвом проходил через низкую дверь избы. Во дворе, когда садились на коней, ему пришлось тревожиться о другом: усидит ли Велейв на коне до прибытия в Добромышль, или потеряет сознание от жара и свалится на снег.

Отпустив людей, кроме своих телохранителей, Мистина повалился было на ту же медвежину лицом вниз, но сам запах шкуры так остро напомнил ему об Эльге, что он вскочил, как ужаленный, и стал метаться по избе – быстрым шагом от чурова угла до двери и обратно. Вышгородцы ушли, а своих телохранителей он не опасался. Они только расселись по углам, чтобы не попасть под ноги господину.

Очень хотелось увидеть Эльгу: делу это бы не помогло, но душу облегчило бы. Мысли о ней и радовали, и мучили, и Мистина гнал их прочь.

Они все думают, что он железный. Что для него не существует соблазнов. Или наоборот: они знают, что эти соблазны есть. Они просто не знают, сколько раз он уже отгонял их. Сколько раз перебирал в голове доводы…

Мистина умел обдумывать любое дело так, как будто смотрит на него со стороны и его оно совсем не касается. Если бы речь шла не о нем… Это был бы удачный случай. Ему пришла в руки военная сила, которая предпочитает служить ему, а не Ингвару. Если бы он согласился выслушать Эскиля наедине… Если бы никто не знал, о чем они договорились… Не он, а другой воевода на его месте мог бы… просто убрать конунга, пользуясь тем, что имеет к нему доступ в любое время и в любом месте. Сделать так, чтобы некому было оспаривать его захваты. А пока из Хольмгарда сюда доберутся конунговы братья, он уже крепко сядет на этот стол – поди сковырни.

И это могло бы стать лишь началом. Он ведь видел, как на него смотрели вышгородские сотские. Они поняли, что ему предлагал Эскиль. Но смотрели не возмущенно, скорее выжидающе. Они не отказались бы об этом поговорить. И возможно, ему удалось бы убедить их, что с ним они добьются большего… если бы он жаждал сесть на киевский стол.

«Это правда?»

Первым не выдержал Стейнар Волна, но этот же вопрос ясно отражался на лицах у всех. Правда ли, что ему уже это предлагали. Вот поэтому он и не хотел говорить при людях. Он сказал «нет», но если пойдут слухи… Этот стервец Эскиль точно угадал, чего он боится. Единственное, пожалуй, чего он боится, единственное, что может его сокрушить. Найдутся охотники вбить клин между ним и Ингваром. Любой честолюбец в Киеве, славянин, русин или варяг, – враг ему, Мистине. А разрушить их союз очень легко. Эльга… Стоит запустить по торгам разговоры о том, кого княгиня любила, пока жила в разрыве с мужем… И если слухи наберут силу, Ингвар будет обязан их услышать. Даже если совсем не хочет.

Этот клюй белобрысый прав: Мистине есть что терять. Больше, чем кому-либо на Руси. За ним – Эльга, ее доброе имя и положение. Разрыв между ним и Ингваром нанесет тяжкий удар и по ней – лучше даже не думать какой. И это куда страшнее, чем просто битва на Днепре между княжьей дружиной и варягами. Здесь он, самое худшее, может принять достойную смерть…