Но Альвхейм, как это нередко бывает, обманул ожидания Снефрид. В годы ее молодости Одинов вестник был молод. Когда она состарилась, он состарился вместе с ней – это был знак его приязни. Потрясение в груди Снефрид вытеснялось горячей волной любви. Он все же пришел. И пышный наряд, в котором он сам вовсе не нуждался, Снефрид поняла как знак уважения к ней и выражение радости от этой новой встречи.

– Привет и здоровья тебе, Снефрид! – мягко и ласково произнес альв.

– Ты пришел… – Снефрид с трудом овладела своим голосом и сделала шаг к нему. – Я позвала тебя… Я не могла… Ты знаешь, что случилось. Мы сегодня узнали от гонца…

Она замолчала – нет нужды ни о чем ему рассказывать, ворон Одина сам знает решительно все, что происходит в мире. Хравн Черный – мысль Одина и один из его глаз. Черный глаз, правый. Тот, которого на самом деле нет.

– Неужели он все еще меня не простил! – выдохнула Снефрид.

Эта мысль и привела ее ночью на курган, где ближе всего к небу.

Судьбы дочерей бывают схожи с судьбой матери. Хельга вышла замуж за того, кого знала с детства – как и сама Снефрид. Но осталась вдовой гораздо быстрее. Тот, кому принадлежит все время мира, дождался удобного случая напомнить о своей власти – той, которой Снефрид когда-то решилась противиться. А если бы она не решилась, то и Хельги не было бы на свете.

Хравн Черный приблизился, и Снефрид заново поразило, как он велик – крупнее, чем даже Эйрик, самый рослый человек, кого она знала. От Хравна веяло грозой – силы небесной стихи наполняли его кровь. Но эта сила не пугала, не несла угрозы, а напротив, манила раствориться в ней и забыть обо всем.

– Не бойся за нее. – Хравн ласково обнял Снефрид; она как будто очутилась внутри грозовой тучи, и мягкие молнии потрескивали в ее волосах. – Девочка потеряла мужа, это так. Но это не твоя вина. За этой доской сидят двое – Один и Фрейр. Это их игра, и каждый делает свой ход. Сейчас был ход Всеотца. Следующий – за братом Госпожи.

– Но он ведь не проигрывает… – прошептала Снефрид.

– Он любит красивую игру. С девочкой все благополучно. Не так много времени пройдет, и ты ее увидишь. Если Всеотец и склонен иной раз уступить, то именно той, что никогда не сдается. А она стоит за плечом своего брата и следит за игрой. Поверь мне – она не изменила своим привычкам…

Со времен возвращения варягов с Мерянской реки миновало недели три, пришла пора сенокоса, но о сене варяги не беспокоились.

– Надо взять больше пленников и отправить косить, – сказал Эскиль, когда Хельга однажды намекнула ему на это.

– Так вы собираетесь здесь зимовать?

– М-м-м… не знаю, – уклончиво ответил Эскиль. – До зимы еще далеко, там будет видно.

Явно пытаясь замять этот разговор, он подошел к Хельге, обхватил ее за плечи и звучно поцеловал в висок.

– Перестань! – Она была тем менее расположена к нежностям, что очень хотела выяснить, чего ждать.

Чем дальше уходило прошлое, тем сильнее Хельгу тревожил густой туман впереди.

– Что опять неладно? – Эскиль в досаде хлопнул себя по колену. Он считал, что терпел достаточно, и дальнейшее ожидание начало его бесить. – Что я делаю не так? Поначалу ты меньше меня боялась. Чем я с тех пор упал в твоих глазах?

В его пристальном взгляде Хельга видела и обиду, и горечь.

– Нет-нет! – торопливо ответила она. – Ничем. И я тебя не боюсь.

– Ну так что? Хельга! – Эскиль придвинулся к ней вплотную и взял за плечи. – Не играй со мной! Я делаю что могу! Ношусь с тобой, как с королевой!

– Хочешь владеть королевой – веди себя как король!

– Что я делаю не так? Я стараюсь ничем тебя не обидеть. Но я же… я тоже не деревянный! – Эскиль произнес это с явной обидой, не на Хельгу, а на богов, которые дали ему не совсем железное сердце. – Я же тебе нравлюсь! – почти с мольбой добавил он. – Я же вижу. Если бы нет… все было бы по-другому.

Хельга не стала спрашивать – как? Если бы Эскиль не имел надежды, что когда-нибудь она полюбит его по доброй воле, то и терять ему было бы нечего.

– Ты непременно хочешь, чтобы дядя Эйрик лично проводил нас с факелом[46]? Ну так я не знаю, когда это может произойти. Ты до зимы собираешься тянуть?

– А что ты знаешь? – Хельга крепко взяла его за рубаху на груди. – Чего вы здесь выжидаете? Ты намерен хоть когда-нибудь увидеться с моим дядей Эйриком? И когда?

– Я… – Эскиль быстро отвел взгляд.

Но Хельга уже кое-что поняла. Он знал некий ответ на ее вопрос, но делиться с ней не хотел.

– Ты что-то от меня скрываешь. – Хельга крепче сжала его рубаху, давая понять, что не отпустит. – Если ты не доверяешь мне, как я буду доверять тебе?

– Мы останемся здесь… может, до зимы. А может, и до будущего лета. Я не знаю. Правда. Это не от нас зависит.

– А от кого?

Эскиль молчал. Губы его дрогнули, но ответ так и не вырвался.

Хельга оттолкнулась от него и отошла.

– И что же тогда выйдет? – сердито сказала она, удивляясь, как больно ей самой от того, что она собиралась сказать. – Ты хочешь тут пожить со мной немного, как с обычной пленницей, а потом уплыть за море? А я вернусь к родичам… не в одиночестве, только мне некуда будет через год отнести ребенка?

– Не будет ребенка. – Эскиль подался к ней. – Уж это я как-нибудь… позабочусь об этом.

– Но пойми же! Чтобы ты исполнил обет, ты должен жениться на мне «даром и словом», с согласия моих родных. Если ты этого не сделаешь, то на исполнение обета не надейся – Фрейр таких подарков дважды не посылает. А чтобы это сделать, ты должен порвать со всеми этими и…

– И – что? – Эскиль бросил на нее острый взгляд.

– Стать человеком Эйрика. Я помирю вас. Если я скажу, что ты мне нужен… ну, может быть, они ко мне прислушаются. Я ведь все-таки уже не девочка, а почтенная вдова! – Хельга делано засмеялась. – Не могу обещать, что все сложится, но обещаю, что я буду на твоей стороне и изо всех сил постараюсь их убедить. Но ты должен решиться.

Эскиль прошелся по избе, сел, склонил голову на руки, запустил пальцы в волосы. Все выглядело так, словно он опять, как две зимы назад, хочет лишь одурачить ее, воспользоваться для своих целей и… и все. Но Хельга, знала, что сейчас – не так. Она видела, что он страдает не меньше ее, отсюда это выражение в глазах – немного жалобное, немного злое. Он уперся в стену, которую не мог пробить, а к бедам такого рода он готов не был.

Сама она уже почти верила, что хочет выйти за него, и его молчание причиняло ей и досаду, и боль.

Подняв голову, Эскиль испустил тяжелый вздох.

– Я не могу! Клянусь Фрейром – сейчас не могу… ничего тебе сказать… и ничего решить. Клянусь Фрейром – я хочу… чтобы все было так, как ты сказала. Но сейчас от меня ничего не зависит. Пока.

– А когда…

– Не знаю, глядь!

Хельга боялась допытываться: видела, что он очень зол не столько на нее, сколько на неведомые ей обстоятельства, ставшие путами на его руках и ногах.

Но что это за обстоятельства? Варяги же ушли от Ингвара – она немало выслушала рассказов о той тяжелой зиме, подтолкнувшей их к мятежу.

– Вы дали какое-то слово… Сверкеру?

Эскиль промолчал. Лгать он не хотел, а правда не помогла бы делу.

Хельга тоже помолчала – никакого другого объяснения она не могла придумать. Кому еще варяги могли дать слово, держащее их в Мерямаа в таком неопределенном положении? Не может же это как-то быть связано с греками? Что Роману цесарю до волока на Мерянскую реку?

– Я сказал тебе все, что мог, – усталым голосом произнес Эскиль. – Почти все, что я сам знаю.

– Но не все.

– А всего…

Он встал и медленно подошел к ней; у Хельги невольно поджался живот от тревоги при виде его плавных, бесшумных движений. Приблизившись, Эскиль обнял ее и наклонился к самому уху:

– А всего не знает тут почти никто. Только я, Хамаль и Гримар. Остальные – нет. И мы поклялись на мечах, что от нас никто не узнает. Но я сказал тебе правду – если это будет зависеть от меня… когда я буду свободен от того слова… я постараюсь все устроить так, как ты хочешь. Ни для одной женщины я пока ничего такого не обещал.