Ахматова словно окликает автора «Поэзии» на исходе ХХ века. Уместно теперь отметить, что стихотворение Краснощекова написано в девяностые годы – и радость в нём, как и во времени его создания, обнаруживается подспудно. Зато очерчены окоём и глубина миросозерцания автора. А задор пишущего – в начале первой строфы. Ибо «конфигурация Фета» прокламирует особое восприятие и выражение поэтического через выбор слов.

«Кроме корня, каждое слово имеет свойственные его почве запах, конфигурацию и влияние на окружающую его область мысли». Это – постулат Афанасия Фета. И стержень поэтического манифеста Юрия Краснощекова (Артёма Янтарёва). Вячеслав Щепкин, поэт, психолог, историк 2019

Долгие подступы к этой книге. Так бывает, когда понимаешь, что задуманный текст слишком созвучен твоей судьбе, и не решаешься писать его, как не сразу, а лишь после того, как узнаешь человека, осмеливаешься раскрыть перед ним свою душу.

Или лучше сначала так поставлю вопрос: от кого эта книга?

Покатолько в плане литературы. Минуя автобиографию, страну, век и прочее высокое и важное, включая и то, что вынесено первым словом в название книги.

Итак – от кого? Не перечислю всех, даже дух захватывает – как много. Вся литература по сути. Но хотя бы начну это перечисление, уже в нем самом – увлекательный полет и захватывающее погружение…

– От тщательно продумывающего свои книги, умело уравновешивающего их композиционно и импровизационно Милана Кундеры.

– От магического и мистического Маркеса.

– От верно нащупывающего стволовой несущий опорный конструкт – позвоночник книги, ее центральную ось – изысканного и тонкого Кортасара.

– От суховатого и склонного к академическому философствованию Камю, доказывавшего абсурд бытия, погружаясь в глубины своего сознания.

– От холодноватого, обманчиво механистического, захватывающего Кобо Абэ.

– От загадочных миров Голдинга, что поувлекательнее будут расхожей фантастики.

– От городских и даже квартирных, в меру веселых и в меру не страшных бесиков Булгакова.

– От цепкой и властной руки Набокова.

– От, от, от…

Но к каждому из этих коротко очерченных писательских миров мне хочется поставить «Не»:

– Не Кундера.

– Не Маркес.

– Не Кортасар.

– Не Камю.

– Не Абэ.

– Не Голдинг.

– Не Булгаков.

– Не Набоков.

– Не От, от, от…

Из этой диалектической взаимоисключаемости «Да» и «Нет» и возникла книга.

Не удивляйтесь, что поэтическая книга – отталкивается от прозаиков. Одновременно – притягиваясь к ним. Я вообще твёрдо убежден, что поэзия и проза – это одно и то же. Обе растут из одного корня. Обе питаются одним небом. Разница только в форме подачи текста.

Морфологические особенности прозы позволяют ей систем-нее исследовать главный предмет литературы – человека. Поэзия смелее и глубже затрагивает потаённые миры наших душ. Без воздуха поэзии в прозе можно задохнуться. Все настоящие прозаики это хорошо понимают. Возьмём современную российскую прозу.

Многие книги современных писателей строятся по поэтическому принципу – как развернутые метафоры. Причем независимо от масштаба повествования. Одна развернутая метафора – это и небольшой рассказ Захара Прилепина «Белый квадрат», это и крупное прозаическое полотно Сергея Шаргунова «1993». Весь пятисотстраничный роман – развернутая метафора горящих троллейбусов (авария на Дмитровском шоссе утром 24 июня 1993 года): с первых страниц книги и до ее финала, до горящего здания техцентра в Останкино, до всех кровавых событий того октября.

Метафора – по вольному переводу с греческого – дверь. Дверь в иные пласты, другие миры, которые не так уж далеко от каждого из нас.

Жить в узости заданного тебе не тобой, навязанного тебе – значит, обеднять себя.

Жизнь – это выходы за пределы.

Метафора – универсальный способ для таких выходов.

Правда, здесь важно не перепутать выход и выходку. Но это уже другой разговор.

О трагичности. В долго длящейся безмятежности есть что-то тягостное. Как есть нездоровое в полном здоровье. Душа живёт

не только ровностью, но и разломами.

Есть только один критерий поэзии – это поэзия или не поэзия.

Всё остальное, особенно так называемое выделение направлений, служит целям удовлетворения тщеславия литературоведов и критиков.

Ну, какая, посудите, разница поэзии, назовут ее метаметафоризмом или метареализмом, реализмом или конструктивизмом, концептуализмом или импрессионизмом, сюрреализмом или конкретизмом? Или еще как – столь же замысловато, сколь и пустозвонно.

Есть геометрия Евклида. Есть проективная, аффинная, начертательная геометрии. Есть геометрия Лобачевского. Есть геометрия Римана.

А есть – геометрия ветра. Которая вбирает в себя все шесть предыдущих и убирает их за ненадобностью. Геометрия ветра – это поэзия. Это – многосвечник сущего.

Время, в котором мы живем, читатель, достаточно взвихрено. (Помните, у Ремизова была книга «Взвихренная Русь»?) Ну, вот что-то подобное в современной поэзии. Она многовекторна, пестра. Обобщенно все течения и школы, группы и кружки можно разделить на два лагеря: традиционалисты и новаторы. Это противостояние было всегда. И во время Пушкина, и в наше.

Я намеренно в книге перемешал и объединил стихи как традиционные, так и новаторские. Я вообще считаю, что поэт – явление универсальное, всеохватное. Всё проникающее.

Не зря одно из имён Бога – Поэт.

Поэт стремится отразить в своём творчестве интересы всех людей. Задача трудная, может быть, неосуществимая, но стремиться к ее решению надо. Уже на самом этом пути поэта и его читателя ждут открытия.

Поэт – человек-оркестр.

Надоело родное ханыжество – в себе и не в себе («ханыжество» – индивидуально-авторский неологизм от слова «ханыга») – дремучая смесь хамства и ханжества, опущенности и опустошённости, попрошайничества и зазнайства! Стойкая одурманенность всеми способами: от банального алкоголя до столь же обыденной глупости! Повальная пошлость вяло-наглых, брюзжащих и кричащих, не слышащих ни музыки слова, ни музыки вообще соотечественников. К коим отношу и себя! И себя! Бездонная спячка духа, кто-то ткнулся мне в бок справа, кто-то притулился слева – оба размашисто захрапели! Что – подпевать? Как-то, не очень…

Ещё. Есть категория моих соотечественников – они всё как бы хороводы водят: веселятся. Частят частушками, ныряют в шубки шуток, накидывают на ветви ушей гамаки улыбок, и качаются-качаются-качаются в них спросонья и бодрясь. Быть весёлым неплохо, но у них веселье за счёт ума.

Он же в книге «Николай Гоголь» – о «Шинели»:

Поднимаясь по этажам родного подъезда, нанизываю чеки запахов… На что-то в себе нанизываю, как на штырь какой-то внутри себя: