– Да, отец, – Чжень кивнул и не раздумывая схватился за бумажный амулет. Ничего не произошло. Вздохнув, мальчик сорвал его со стены – амулет, кажется, держался на одной лишь медной булавке. Сразу же после этого желтый пузырь, преграждавший путь деревенским мужчинам, исчез.

– Отлично, – зарычал отец Чженя, хищно усмехаясь. – Молодец, парень. Глянь, не осталось ли у жирдяя еще оружие.

Мальчик послушно кивнул и бросился к домику Ши-Даоаня. Внутри он не обнаружил ничего, кроме расстеленной на полу циновки, котелка, маленькой каменной печки и десятка свитков на полу.

– Ничего, отец, – крикнул Чжень, и уже хотел было выйти из домика, как вдруг заметил плохо подогнанную половицу на деревянном полу. Никто из деревенских не стелил пол, никто не тратил такое драгоценное дерево на бессмысленную роскошь. Мальчик подошел поближе и осторожно вскрыл половицу. Увы, под ней ничего не было, кроме разве что пары кожаных лент и маленького ножа. Скорее всего, решил про себя Чжень, толстяк просто позабыл про него в пылу сборов. Мальчик схватил нож и бросился во внутренний двор. Мужчины уже покинули храм и быстро спускались по холму, к гати. Чженя вновь замутило от предчувствия скорой беды, но поделать с этим мальчик ничего не мог. Он бросился вниз, следом за отцом, держа маленький нож в руке. Солнце все выше вставало над обреченными крестьянами, а с севера к деревне приближалась саранча.

      Мужчины и дети шли вперед, стараясь как можно быстрее преодолеть расстояние, отделявшее их от дома и от семей. С севера уже доносился раскатистый бой барабанов, от которого у Чженя все внутри словно переворачивалось. И все же, он не смел отстать от остальных и бежал рядом с отцом, прижимая к груди маленький нож. Через час или полтора, когда солнце уже было в зените, они увидели родные хибарки – и стоящего на единственной тропе к деревне толстого монаха Ши-Даоаня. Тот встретил мужчин мрачной улыбкой и холодно сказал.

– Значит, вы сделали свой выбор. Ваши жены и старики идут на юг, по моему приказу. Вы можете бежать за ними, но боюсь, что не поспеете.

– Не мели чушь, – отец Чженя взревел от злости и негодования. – Мы будем драться. Не держи нас за каких-то трусов, монах!

– Дело ваше, – пожал плечами Ши-Даоань, отчего по всему его жирному телу пошла дрожащая рябь. – Атори предсказал этот день. Берите оружие и стройтесь. Детей все же отошлите на юг, может они и смогут выжить.

– Не запугивай нас, монах, – проходя мимо Ши-Даоаня процедил отец Чженя. – Мой десятилетний сын справился с твоей грязной магией, думаешь, мы не справимся с какими-то степными чудовищами?

      Ши-Даоань не ответил, лишь сузил глаза, вглядываясь в горизонт. Мужчины начали разбредаться по домам, а затем по одному возвращались к монаху, держа в руках рогатины, луки, а кто-то и настоящие цзи – копья, под обычным наконечником которых располагался еще и длинный острый крюк. Во главе деревенских мужчин стоял отец Чженя, как всегда. Старший из детей, сын охотника по имени Цзинсун, вызвался защищать малышей на пути по южной дороге. Ему выдали короткий топор, и попросили не впутываться в неприятности, после чего сразу же забыли и о нем, и о Чжене, и об остальных детях. Приближалось время резни.

– Идём, Чжень, – Цзинсун легонько толкнул мальчика, все еще завороженно смотрящего на отца. – Нам нужно поспешить.

– Я останусь, – неуверенно ответил ему Чжень, крепче прижимая к себе маленький нож.

– Не дури, – Цзинсун отвесил товарищу подзатыльник, от чего Чжень лишь заскрежетал зубами. – Ты никому не поможешь, а будешь только мешать под ногами.

– А если с отцом что-то случится?

– Тогда у твоей матери останешься ты. А если умрете вы оба, госпожа Айминь умрет сперва от горя, а потом от голода.

      Чжень кивнул. Он знал, что его старший товарищ прав. Цзинсун был очень рассудительным, и все дети его уважали. Когда малыши ссорились или ругались, часто просили рассудить их спор не взрослых, у которых итак было полно дел в деревне, а сына охотника Цзинсуна. Вздохнув, Чжень пошел за ним. Небольшая колонна детей уходила от обреченной деревни, и это был последний раз, когда Чжень видел своего отца живым.

Учитель Сыма был страшен в гневе. Он скалился, рычал, смеялся. Делал все то, что приписывали ему враги. Всегда был готов предстать перед честным народом, как бесноватый выживший из ума старик. В этом не было великой мудрости. Учитель Сыма просто знал, что бесноватым колдунам доверяют с куда большей охотой, чем прагматичным и дальновидным.

Человек, стоящий сейчас перед Янь Ляо, плясал точно так же, как учитель Сыма. Он так же скалил зубы, хрипел и выкатывал глаза. И точно так же, между его пальцев, проносились маленькие искорки. Длинные, почти до пояса, чёрные волосы колдуна, были перетянуты белой лентой. Аккуратная бородка украшена черными и белыми бусинами. Разница была лишь оттенке кожи. Учитель Сыма путешествовал всю жизнь, и лицо и руки его были такими тёмными от солнца, что когда он сбрасывал халат, казалось, их попросту пришили к телу. От беснующегося колдуна пахло сырой пещерой.

Янь Ляо поклонился противнику, сделал осторожный шаг в сторону и назад. Молодой даос был не в лучшем положении. Он встретил своего врага у самого его логова, на склоне пологого, почти голого холма. Одно неверное движение могло стоить любому из них множества переломов.

Человек, плясавший так, словно стоит на мощёной столичной площади, расхохотался. Он был молод – может быть лет на пять старше Янь Ляо, которому едва исполнилось двадцать. Но в его движениях и смехе чувствовались и сила и выучка. Человек выбросил перед собой руку, держа ее ладонью к небу, и с пальцев его сорвались маленькие голубые искорки. Янь Ляо успел только подумать о том, как ему защититься от этого выпада. Искры упали на его одежду и мужчина закричал от боли. Он попытался вырваться из собственной одежды, ставшей всего за мгновение настоящим орудием пыток, но безо всякого результата. Неведомая страшная сила повалила Янь Ляо на колени, а изношенный халат все продолжал пронзать его тысячами маленьких иголочек. Человек напротив перестал кривляться.

– А вот теперь, уважаемый Янь Ляо, – улыбнулся он, подходя к поверженному противнику. – Почему бы нам не поговорить?

– Это было бы… – Янь Ляо сжал зубы, чтобы не закричать, потому что боль никуда не уходила. Большая часть его мысленных усилий была направлена на то, чтобы запретить своему телу потеть. Оставшаяся – на то, чтобы отлепить одну губу от другой. Через пару мгновений, ему удалось все же закончить фразу. – Очень благородно с вашей стороны.

– О, не переживайте, – человек сел на землю прямо перед Янь Ляо. Тот с трудом, но смог посмотреть в глаза своему мучителю. Человек продолжал улыбаться, но не как безумный колдун, а как вежливый сосед. Одними губами. – Я не перестану вас пытать. Это было бы неразумным поступком с моей стороны.

Янь Ляо попытался улыбнуться. Что-то кольнуло в его висок, но эта боль была такой мимолётной, что только помогла отвлечься от пронзающих тело искр. Сжав кулаки и глядя прямо в глаза колдуну, он встал на одно колено Человек сделал шаг назад. Он вновь оглядел Янь Ляо с ног до головы, а затем кивнул.

– Если только вы не пообещаете мне, уважаемый, не пытаться со мной сражаться.

– Боюсь, – Янь Ляо качнул головой. – Мой долг перед учителем требует, чтобы я убил вас. Или умер от вашей руки.

      Человек кивнул, затем подал руку Янь Ляо. Молодой даос принял её и поднялся на ноги. Тогда человек отступил на шаг назад, повернул голову к опрятной хижине, стоящей чуть выше по склону холма и ещё не успевшей обрасти плющом. Янь Ляо сжал кулаки, плотно стиснул губы, закрыл глаза. Он осторожно шагнул в сторону хижины, но его ноги подкосились и он упал на одно колено. Быстро поднялся, сделал ещё один шаг. Тогда человек снова качнул головой. Одежда Янь Ляо перестала пронзать его тысячами маленьких иголок. Молодой даос снова упал на колени, открывая и закрывая рот и сжимая руками траву. Человек сказал: