По северному берегу шла Саранча. Тысячи шестилапых чудовищ шли вперёд, и рядом с каждым понуро плёлся ещё живой человек. Рыбаки и крестьяне, охотники и солдаты Цысиня, шли вместе с ними, одним потоком. Над неисчислимым множеством Саранчи роились их крылатые братья. Перед собой чудовища гнали домашний скот, захваченный у крестьян. Когда стволы деревьев скатятся с сопки, вода унесёт с собой всех. И людей, и чудовищ, без разбору. Полтысячи воинов господина Ляна, даже если успеют подойти в течении часа, не смогут удержать сопку. Чжень опустился на макушку сосны тогда же, когда его сердце опустилось к желудку. Юноша часто дышал, и покой покинул его. Арбалетный болт вонзился ему в грудь, а Саранча вокруг ликующе затрещала.

Игра Жабы не может научить бессмертию. Ни одна игра не научит человека обманывать смерть. Но снаряды Саранчи были маленькими, а тетивы их луков и арбалетов были вытянутыми жилами их жертв. Болты застревали в костях, но убивала едкая слизь, которой чудовища смазывали свои снаряды. Слизь, к которой тело монаха уже привыкала. Волна боли окатила его с головы до ног, горечь на языке вернула его в жестокий, реальный мир. Юноша закрыл глаза, разводя руки перед собой. Ветер ласково коснулся его раскрытых ладоней. За деревом и ветром, всегда следовали пламя и жар, пять элементов сменяли друг другу непрерывно и ежесекундно, и пока крутилось вечное колесо, Чжень обретал покой. Вновь зазвенели тетивы из жил, но в этот раз отравленные болты были рассечены ладонями юноши и упали на землю.

Чжень мог только отдать местным охотникам приказ толкать брёвна, пока он сам будет сражаться с чудовищами в воздухе. Это был единственный возможный выход, потому что спасти людей, идущих с Саранчой, было невозможно. Чжень итак давно считал их съеденными, но сейчас, видя измученные, уставшие и голодные лица крестьян и солдат, он понял, как страшно ошибался. Саранча становилась всё хитрее и хитрее. И несмотря на то, что спустить стволы деревьев в реку было самым мудрым решением, оно противоречило правильному намерению. Чжень итак отяготил свою карму настолько, что и не надеялся выйти из круга перерождений после этой жизни. Чжень, итак прекрасно осознавал, что после смерти сам станет Саранчой. Чжень итак слишком далеко ушёл от любви ко всем живым существам. И всё же, он отягощал свою карму и откладывал своё перерождение для того, чтобы спасти крестьян, солдат, богатых купцов и лихих разбойников. Юноша поймал очередной болт, отбросил его в сторону и заскользил по верхушкам сосен и сосен. Саранча продолжала стрелять, когда Чжень закричал местным:

– Когда в реку упадёт отсечённая голова, толкайте брёвна!

Охотников упрашивать не пришлось. Они сразу же начали готовить тяжелые стволы деревьев к спуску с сопки. Чженю было уже все равно. Он закрыл глаза, не наслаждаясь и не пугаясь потокам ветра, бьющим его по лицу. Его ноги вошли в воду, подняли брызги, а затем ушли глубже, пока не коснулись дна. Сердце Чженя билось также размеренно и тихо, когда река приняла его полностью. Ученик монаха открыл глаза. Благостное состояние полного пренебрежения пришло к нему, стоило юноше вспомнить о Пути и сделать верный шаг. Чжень привыкал к темноте и медленно шёл по дну. Никаких звуков не было. Болты уныло вонзались в беспокойную реку, и медленно опускались на дно. Едкая слизь расплывалась белёсым пятном. Чжень осторожно оттолкнул в сторону старого рака, чтобы не наступить на него. Тьма не была беспросветной, но ориентироваться всё равно было тяжело. Юноша не обращал на это внимание. Он уже итак концентрировал своё внимание на двух вещах сразу – шагах и дыхании. На одно дело больше, чем нужно. Пройдя почти ли, Чжень понял свою ошибку. Но он не стал корить себя за неё, зачем хвататься за третье дело? Юноша остановился, выпустил из себя ещё немного воздуха, подивился медленно поднимающимся к Саранче пузырькам, и зашагал дальше. По одному делу за раз.

Когда над головой стало чуть светлее, а дно начало подниматься, Чжень снова закрыл глаза, чтобы срезать самые первые побеги волнения. Он не думал об успехе, не задерживал своё внимание на пустой надежде или на мыслях о победе. Юноша лишь следовал пути. Он оттолкнулся от дна, вылетел из реки и уже в воздухе нашёл себе жертву. Высокая, мускулистая особь, опирающаяся помимо четырёх мощных задних лап на украшенное золотыми павлинами гуань-дао. Чудовище легко взмахнуло тяжелым стальным лезвием, насаженным на длинное деревянное древко. Древко у основания также было украшено золотым павлином. Чжень не узнал гуань-дао, но понял, что столь богато украшенное оружие могло принадлежать лишь генералу Цысиню. Надо полагать, уже покойному.

Пятка Чженя встретилась с древком, по берегу разнёсся треск дерева. Затем юноша приземлился в мокрый песок и ноги его увязли по щиколотку. Саранча отбросила в сторону расколотое древко. Обломок гуань-дао в его лапе теперь больше походил на уродливый мясницкий тесак. Саранча легко могла управиться и с таким нелепым оружием. Теперь Чжень узнал и руки чудовища. Сильные, мускулистые, лишенные хитина, украшенные множеством шрамов. Это были руки человека, уже победившего однажды ученика монаха. Саранча забила в барабаны.

– Ты их лидер, – спокойно сказал Чжень, глядя в уже человеческие глаза самой большой Саранчи, всё ещё сжимающей обломок гуань-дао. – Я вызываю тебя на поединок.

– Мы просто пожрём тебя, – зарокотало чудовище, и вся неисчислимая орда защёлкала жвалами и застучала когтями, лезвиями и шипами о своё оружие. Барабаны били с такой силой и таким нестерпимым грохотом, что должны были разорвать небеса, и лишь по счастливой случайности, ещё этого не сделали.

– И ты разделишь мой мозг со своим войском? – спокойно, без намека на усмешку, ответил Чжень. – Или сразишься со мной один на один, как подобает генералу?

– Ты не генерал! – зарычала Саранча, и её голос был таким глубоким и звонким, что слышался отчётливо и громко, даже не смотря на поднятый войском гвалт.

– Моя голова даст тебе больше, чем плоть любого генерала, – сказал Чжень, перекатывая вес с одной ноги, на другую. Ему нужна была точка опоры для следующего удара. Саранча защелкала жвалами, видя этот манёвр, готовясь к новой атаке.

– Чего ты хочешь? – наконец ответило чудовище.

– Сражения. Один на один. И пока я дерусь с тобой, остальные твари не мешают людям уходить обратно на север.

– Мы там уже всё пожрали.

– Не важно. Я хочу, чтобы они были подальше от вас.

– Мои разведчики видели, – после короткой паузы продолжила Саранча. – Ты готовишь запруду. Ты хочешь утопить нас, когда скотина сбежит.

– Риск того стоит, сяо-вэй Саранча, – наконец разрешил себе улыбнуться Чжень. – Решай. Моего мозга на всех не хватит. Успеешь сожрать его до того, как накинутся твои младшие братья? Или меня случайно сразит кто-то недостойный?

Саранча молчала, только барабаны били и били, и солнце медленно закатывалось. Чудовища не любили ночной холод. Люди, приведенные ими, как живой щит, нерешительно озирались по сторонам. Кто-то с надеждой смотрел на Чженя, кто-то, смирившись со своей судьбой, глядел только себе под ноги. Слишком рано, на юге, среди заросших деревьями сопок, закричала ночная птица. Чжень никогда не был охотником, и поэтому понятия не имел, что именно это была за птица. Тяжелые тучи начали стягиваться над сопками. Шелест кожистых крыльев возвестил о возвращении разведчиков. Четыре уродливых твари, зависнув в воздухе, начали наперебой трещать и щёлкать жвалами. Многочисленные рты свистели, чавкали и шипели. Саранча, с обломком гуань-дао и руками победившего Чженя воина, кивнула. Совсем как человек.

– Мои разведчики донесли о вашем условном знаке, – довольно прорычало чудовище. – Когда моя голова коснётся воды, скот запрудит реку. Что помешает мне, отдать приказ крылатым братьям перебить их?

– Твои лучшие стрелки не смогут отыскать охотников в лесу, – спокойно ответил Чжень. – Чтобы перебить всех, тебе нужно прочесать лес. Спуститься на землю, большой группой, и искать. Сколько крылатых братьев у тебя есть?