– Да… – Зернов вздохнул. – Да. Вот это да, товарищи, а?..

– Яркая речь, – заметил Онищенко, – просто заслушаешься!

– Будете в Москве, передайте привет и мои поздравления жене, – сказал майор, – ну и дочку поцелуйте, конечно!..

– Спасибо! – улыбнулся Зернов. – Передам привет, поцелую, всё сделаю!..

Самолет приземлился в Москве на центральном аэродроме. Зернов позвонил домой. Обрадованная Татьяна Ивановна сообщила ему о том, что Люба с дочкой еще в родильном доме, и капитан прямо с аэродрома поехал по указанному Татьяной Ивановной адресу.

В Москве была весна. Весело светило солнце. Вдоль тротуаров бежали ручьи. Капитан Зернов сидел в троллейбусе. Рядом с ним с ребенком на руках сидела молодая женщина.

– Мальчик? – спросил капитан.

– Девочка, – ответила женщина, – дочка.

– И у меня, между прочим, дочка, – сообщил капитан.

– Большая?

– Да. Порядочная. Дней пять.

– Поздравляю вас, – улыбнулась женщина.

– Спасибо!

На Арбатской площади девушка продавала ветки мимозы.

– Прошу вас, – сказал капитан.

– Сколько вам?

– Как сколько? – удивился Зернов. – Всё!..

Во дворе родильного дома стояло несколько мужчин.

– Скажите, пожалуйста, – спросил Зернов, – как пройти в родильный дом?

– Как пройти, – усмехнулся мужчина, – мы сами думаем, как пройти!..

– Почему?

– А потому, товарищ капитан, что нашего брата – отца туда не пускают.

– Как же так?.. Я же с фронта…

– Всё равно. Там, знаете, в первом этаже бабка сидит. Такая, знаете, непроходимая бабка. Уникум просто, честное слово. Я ее уговаривал, два билета в оперетту принес, – отказалась, шоколадом кормил, никакого впечатления. «Вы, – говорит, – мою бдительность не усыпляйте, гражданин. Всё равно туда ходу нет!»

– Что же делать? – спросил Зернов. – Мне надо на Любу посмотреть и на девочку…

– У вас тоже девочка? Сколько весит?

– Не знаю.

– Моя семь фунтов и три четверти. Как считаете, ничего?..

– Ничего, – рассеянно ответил Зернов, – приличный вес.

Зернов направился к под'езду. Навстречу со ступенек спускался лейтенант с двумя рядами ленточек и золотой звездой на груди. Лейтенант остановился и, взяв Зернова за рукав, сказал:

– Можете представить, товарищ капитан, я пять рек форсировал, а эту вот старушку – ну, никак!.. Не пускает и всё! «Вы, – говорит, – инфекцию принесете!» Я говорю – какая у меня инфекция? У меня одни цветы!..

Зернов вошел в под'езд. В залитом солнцем вестибюле сидел старик-швейцар и читал «Вечернюю Москву». Капитан с надеждой взглянул на старика и сказал бодрым голосом:

– Приветствую вас, папаша!

– Здравствуйте, – степенно ответил старик, – с чем вас позволите поздравить?

– С дочкой. Вот хочу пройти, повидать.

– Не пройдете. Хорошая дочка?

– Не знаю. Хочу лично, так сказать…

– Лично нельзя.

– Слушайте, папаша. Вы поймите, я на фронте, в Германии…

– Это, значит, прямо из логова зверя?

– Совершенно верно, из логова… Как бы мне, папаша, наверх, а?

– Наверх нельзя. Ну, как он, немец-то, чует, что ему гибель пришла?

– Чует. Мне всего минут на десять…

– Хоть на пять, всё равно нельзя.

– Знаете, что, папаша. – Зернов достал из кармана зажигалку, – очень вы на меня приятное, знаете ли, впечатление производите. Позвольте вам подарить эту зажигалочку…

– Покорно благодарю. Это что ж, выходит, трофей?

– Да. Так как же быть, папаша?

Старик прикурил от зажигалки, посмотрел на озабоченное лицо капитана и сделал ему знак пальцем. Зернов склонился к старику.

– Слышь-ка, ты вот что сделай. Там на первой площадке столик стоит, а за столиком бабка – Прасковья Михайловна.

– Это дело безнадежное, – сказал Зернов, – мне про нее говорили…

– Ты меня слушай. К этой бабке секрет имеется, один военный вот вроде вас, он почти что прошел…

– Какой секрет?

– У Прасковьи Михайловны – внук сержант Алешка Граков то же самое в Германии воюет. Вот, значит, ты поздоровайся и скажи, что вроде привет привез от Алешки. А там, слово за слово, может и уговоришь…

– Алешка Граков? Ладно, попробую… Спасибо, папаша…

Зернов поднялся на площадку. За столиком в безукоризненно белом халате сидела старушка с непроницаемым лицом.

– Здравствуйте, Прасковья Михайловна, – приветливо сказал Зернов.

– Здравствуйте, товарищ офицер… А вы откуда же это мое имя, отчество знаете? Не иначе вам швейцар наш, Прохор, нашептал…

– Нет. Почему?.. Я это, как говорится, сам, одним словом, знаю или, как говорится, догадываюсь…

– Фамилия-то ваша как?

– Зернов.

Прасковья Михайловна заглянула в книгу.

– Зернова Любовь Александровна. Дочка. Вес восемь с половиной. Хорошая дочка. Поздравляю. Записку передавать будете?

– Нет. Зачем? Дочка-то, он же еще читать не умеет. Я хотел, так сказать, лично поговорить, – осторожно пошутил Зернов…

– Туда ходу нет, товарищ офицер. Всего хорошего. Готовьте коляску, всякое приданое. Ждите жену с дочкой дома…

– Да, я понимаю, – сказал Зернов.

И, решив начать генеральное наступление, приступил к подготовке.

– Вы знаете, Прасковья Михайловна, когда редко видишься с человеком, всегда стремишься с ним повидаться… У вас, наверно, никого на фронте нет?..

– Как же нет? Алешка-внук. В Германии…

– Да что вы? – неестественно удивился Зернов. – Тоже в Германии? Алешка? Это какой же, интересно, Алешка?.. Уж не Граков ли?

– Граков, – подозрительно щурясь, сказала Прасковья Михайловна, – а вы, что, встречали его?

– Как же! – не глядя на собеседницу, сказал Зернов, – частенько, знаете… Очень такой парень, я бы сказал, хороший…

– В каком же он теперь звании? – полюбопытствовала Прасковья Михайловна.

– В каком звании? – переспросил Зернов. – Лейтенант, – уверенно сказал он, – да, да, лейтенант, точно помню…

– Ну, а в войсках-то он в каких служит?

Зернов почувствовал, что его предприятию угрожает крах. Этой подробности Прохор ему не сообщил.

– В каких войсках? – он хитро подмигнул и улыбнулся: – Будто вы сами не знаете… Пишет, ведь, небось!..

– Вот что, милый человек, – ласково сказала Прасковья Михайловна, – много к нам военных ходит. И каждый человек желает к своей жене и к дитю прорваться и каждый человек мне про моего Алешку рассказывает. Один говорит, будто Алешка в авиации подполковника имеет. Другой уверяет, что с Алешкой в танке всю войну проехал. Один рассказывал, что он Алешку в городе Будапеште оставил на должности коменданта, другой до того договорился, что будто Алешка мой в генералы вышел, восемь наград имеет… И чего вы все такую хитрость применяете? Ведь я вас всех буквально насквозь вижу, какие вы все отцы хитрые!..

– Да, бабушка, я попался. Не умею врать!.. – вздохнул Зернов.

Прасковья Михайловна неожиданно достала из ящика стола халат и тихо сказала:

– Про моего Алешку это вы, видать, всё придумали, а что вы с фронта, да еще из самой Германии, это, вроде, правда…

– Истинная правда! Даю вам честное слово! – горячо сказал Зернов.

– Наденьте халат, и я вам на минуточку ее покажу сквозь стекло. Только на одну минуточку.

Капитан снял фуражку и быстро надел халат.

Они поднялись по лестнице и подошли к первой двери. Прасковья Михайловна взяла у капитана букет мимозы и вошла в палату. Возвратившись, она приоткрыла дверь, и капитан увидел Любу. Она лежала на кровати, и рядом с ней лежало что-то маленькое и розовое.

– Люба! Дочка! – тихо сказал капитан.

Люба повернула к нему голову, улыбаясь счастливой, чуточку усталой улыбкой.

Капитан неотрывно смотрел на жену.

Прасковья Михайловна тихонько взяла его за плечо.

– Всё, – сказала она, – прощайтесь!

Капитан помахал Любе рукой и, указав на дочку, послал ей воздушный поцелуй.

Люба ответила ему улыбкой.

Капитан спустился по лестнице, снял халат и долго тряс руку Прасковье Михайловне.