Annotation
Кое-что о падших рыцарях, праведных девах и шепчущих-слева.
Глава 1
Недостойная
Глава 1
Когда эль попросился наружу, Эдрих бросил на стол пару монет, непослушными пальцами завязал веревочку на поясном мешочке, повертел в руках полупустую кружку, отставил, потом снова взял, смочил усы, икнул. До ужаса хотелось допить сильно разбавленную и все равно горчащую жидкость, но риск выблевать все содержимое желудка прямо на стол был слишком велик. С трудом поднявшись на ноги, Эдрих побрел к выходу. За углом таверны, в темном, провонявшем мочой тупике он облегчил желудок. Рвало водой. Густое рагу, которую Эдрих слопал, чтобы не напиться слишком быстро, встало поперек горла и выходить не хотело. Кашляя и отсмаркиваясь, Эдрих все же смог избавиться от большей части рагу, но облегчения это не принесло.
– Вот дерьмо!
Хуже всего было то, что даже нализаться как следует не получалось. Привыкший к постоянной концентрации внимания мозг напрочь отказывался поддаваться пойлу. Желанного забытия Эдрих не сумел добиться ни разу. Он мог блевать, шататься, допиваться до самого скотского состояния, когда язык отказывается говорить, а задница сжиматься, но только не уходить в беспамятство.
– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – твердил Эдрих, опираясь рукой о стену таверны и глядя в черную лужу под ногами.
Он сунул в рот три пальца, и его снова согнуло в спазме, но наружу больше ничего не шло. Полупустой желудок свело в приступе внезапной боли. Не прекращая ругаться, Эдрих пошел домой. В комнате, которую сдавала вдова боевого товарища, никто не ждал. Там было темно – на свечки Эдрих не тратился – холодно, тоскливо и пусто. Там валялись пустые бурдюки и корки заплесневелого хлеба, а трехногая кровать давно пришла в негодность, из-за чего пришлось стащить шкуры и покрывала на пол и спать так.
– Дерьмо!
Под уличным фонарем возле самой двери стоял монах. Разглядывая припозднившихся прохожих, он смешно, по-голубиному, двигал головой. Как и у всех братьев низкого ранга, у ночного гостя была выбрита половина головы; на голом виске красовались татуировки в честь тринадцати страстей Огненного Пророка.
– А вот и ты, – обрадовался монах, увидев Эдриха. В коварном тусклом свете фонаря черты монаха казались по-девичьи утонченными, длинные светлые волосы, защищавшие от шепчущих греховные мысли в левое ухо дьяволов, только усиливали впечатление.
– Ты обознался, – буркнул Эдрих.
– Вовсе нет.
– Отойди, – Эдрих взялся за дверную ручку, но монах с неожиданной силой стукнул его по запястью. Отвечать ударом на удар священника запрещал закон. За такое, найдись свидетели, могли отсечь руку. Эдрих отступил от двери и прислонился к стене.
– Сэр Эдрих из Врейнсби.
– Был сэром.
– Только не в глазах Пророка, – сказал монах. – Единожды рыцарь Ордена – всегда рыцарь Ордена.
Об Ордене Эдрих не слышал очень долгое время.
– Ладно, пойдем.
Монах помог Эдриху подняться на пятый этаж доходного дома. Вдова не спала. Она выглянула из своей комнаты, как любопытный суслик, но, увидев, помимо ничтожества падшего рыцаря, брата с татуированным виском, моментально захлопнула дверь.
– Низко же ты пал, сэр Эдрих, очень низко.
Гость нарисовал пальцами в воздухе оберег света, и берлогу Эдриха озарил неяркий белый свет. Это была примитивная магия, которую рыцарь помнил, но из принципа не использовал.
– А чего ты хотел, брат...?
– Брат Стурла.
– А, да ты с севера. Отринул древних богов?
– Они не боги, – брат Стурла присел на кровать. – А тебе не помешало бы починить ножку.
– Я на кровати не сплю, – сказал Эдрих, устраиваясь на шкурах.
Голова шла кругом, ложиться было нельзя, хотя очень хотелось. Бывший рыцарь вытянул правую руку. Кисть мелко дрожала.
– Клятвы мертвы.
– А я слышал, будто ты был хорошим рыцарем, сэр Эдрих.
– А я слышал, будто твоя мать хорошо отсасывает, – огрызнулся Эдрих. – Но не всему же можно верить.
На лице монаха появилась презрительная гримаса, красивые полные губы искривились, отчего сходство брата Стурлы с капризной дамой стало окончательным. Впрочем, этикет не позволял монахам сквернословить или повышать голос. С самого пострига послушники учились подавлять любые чувства. Брат Стурла был еще молод и, по всей видимости, не до конца овладел искусством бесстрастных братьев, которым разрешалось состригать волосы с греховной левой стороны. Монах вздохнул и сокрушенно покачал головой.
– Что, неприятно видеть, до чего довели ваши игры с мирской властью? – Эдрих харкнул через плечо больше из-за того, что привкус рвоты во рту стал невыносимым, чем чтобы оскорбить собеседника.
– Вовсе нет, – повторил брат Стурла. – Игры здесь не при чем. Важны клятвы.
– Клятвы мертвы, потому что рыцари мертвы. Потому что их сожгли, вот как!
– Всех, кроме тебя.
– Я тоже мертв.
– Только не в глазах Пророка.
– Знаешь, что? – Эдрих разозлился настолько, что заговорил почти без запинок. – И в глазах Пророка, и для всех шепчущих-слева я давно сдох. Во мне не осталось искры. Я почти довел себя элем. Дай мне, во имя всего, что свято, спокойно захлебнуться блевотиной или нарваться на ночного грабителя! Оставь меня!
– Твою просьбу невозможно выполнить, сэр Эдрих, ибо ты единственный, кто имеет право сразиться за честь девы Ордена.
Эдрих расхохотался. В последний раз он выходил на тренировку с боевым оружием больше года назад и едва не покалечился в пьяном угаре, желая доказать самому себе, что еще может обращаться с мечом.
– Да кого мне под силу защитить?
– Последнюю деву Ордена.
– Не многовато ли осталось последних членов Ордена? – подавив смех, Эдрих вытер выступившие на глазах слезы. – Последний рыцарь, последняя дева. Может, и последний магистр не догорел на костре и прячется где-нибудь от короля?
– Шутовство не к лицу рыцарю Ордена, – сказал монах. – Впрочем, я понимаю, к чему все эти кривляния. Ты просто боишься сдохнуть в круге, не хочешь, чтобы фехтовальщик обвиняемой стороны снес голову с твоих плеч. Так?
Попадание оказалось верным. Смерти Эдрих не боялся, но и не звал. Причин продолжать жить, впрочем, у него тоже не оставалось. Существуя по привычке, он как мог приближал конец выпивкой и скудным питанием, но одно дело – умереть по милости Пророка, а совсем другое – совершить осознанное самоубийство, выйдя в круг.
– Вижу, что так, – брат Стурла присел на корточки рядом с Эдрихом, двумя пальцами отвел в сторону грязную копну, скрывавшую лицо рыцаря, и заглянул ему глаза в глаза. – Так вот слушай внимательно, сэр Эдрих. Клятвы Ордену нельзя отринуть по самоволию. Долг велит тебе защитить честь девы, и ты сделаешь это. В противном случае придет наказание. Помнишь, что полагается за отступничество?
Выдержать взгляда брата Стурлы Эдрих не смог. Отвернувшись, он утвердительно хмыкнул. Болезненное само по себе четвертование было заключительной частью казни отступников. Начиналось все с кастрации, худшей участи, гораздо худшей, чем посмертие в виде неприкаянной души самоубийцы. В ядрах заключается мужская сила, нужная для битвы последнего дня, и лишенных их Огненный Пророк не принимает в Небесные Сады.
– Поединок состоится через месяц, – заявил брат Стурла, уверенный в том, что Эдриху нечем крыть. – Спросишь что-нибудь еще?
– Расскажи, что за дева, – прохрипел Эдрих.
***
Что за дева?
Альберик, граф Весхольгский, страж королевства и хранитель северных рубежей, стоял у узкого окна, наблюдая за погрузкой фургонов. Его Величество требовал от правителя Весхольга жир и меха – единственное, чем славился суровый и негостеприимный край и что удавалось отвоевать у севера. Посвящая очередного мальчишку в рыцари и принимая клятвы от наследовавших свои уделы баронов, Альберик любил шутить о том, что моржи, белки и лисы являются настоящими хозяевами этих земель. Люди голодали, поскольку земля отказывалась пестовать чуждые скупой каменистой почве злаки, язычники то и дело совершали налеты на пограничные укрепления, рыцари гибли в постоянных стычках, а священники опускали руки, глядя, как страх перед природой пересиливает в сердцах паствы веру в Пророка. Вольготно на севере чувствовали себя лишь звери. Их власть начиналась там, где обрывались не достроенные в лучшие времена тракты, за стенами замков и заборами хуторов, и разрезающий непроглядную ночь волчий вой внушал большее почтение, чем приказы графа и проповеди епископа Болдвина.
