Опасаясь «утечки информации», решили не посвящать в тайную работу не только «Союз офицеров», но и не всех членов главного комитета. Образовалась, таким образом, очень узкая по составу (8 – 10 человек) конспиративная группа, замышлявшая переворот для установления военно-контрреволюционной диктатуры.
Мы уже отмечали, что свидетельства Новосильцева частично использовал Деникин в своих «Очерках русской смуты». Но в его распоряжении, по всей вероятности, не было всех мемуаров Новосильцева, составляющих довольно объемистый машинописный том и хронологически охватывающих период 1914–1918 гг. Между тем в них имеются некоторые дополнительные данные о законспирированной группе главного комитета и его деятельности «при Брусилове», т. е. уже после закрытия могилевского съезда и ухода Алексеева с поста верховного главнокомандующего[260].
Новосильцев пишет, что эта группа теперь смотрела на легальный офицерский «союз» как на «хорошую ширму» и, прикрываясь ею, сосредоточила свою работу на «подготовке отрядов, создании кадров» и выработке «ориентировки в политическом отношении»[261].
Уже в начале июня Новосильцев, Сидорин и Кравченко направились в Москву, чтобы завязать сношения с «общественными деятелями». На квартире князя П. Долгорукова состоялась встреча с группой членов кадетского ЦК. Сам Долгоруков, как пишет Новосильцев, «находил перемену и правительства, и курса желательной»[262]. Другие присутствовавшие высказывались более сдержанно: считали нужным поддерживать Временное правительство и даже меньшевистско-эсеровский Совет как важную силу, сдерживающую «анархию». Новосильцев следующим образом суммировал позицию кадетских участников совещания: «Они хотят какого-нибудь переворота, но как и когда это делать – вот вопрос»[263].
В середине июня Новосильцев и Сидорин прибыли уже в Петроград для встречи с Колчаком и Милюковым. О встречах с Колчаком мы писали, когда речь шла о «Республиканском центре», имевшем контакты с «Союзом офицеров». Здесь отметим, что встречи эти в свете тех данных, которые нам теперь известны, в какой-то мере были связаны с потерей Алексеева как кандидата в диктаторы (напомним, что он уехал из Ставки) и приходом нового главнокомандующего – Брусилова, с которым «комитетчикам» не удавалось наладить взаимопонимания. В Колчаке они (как и члены «Республиканского центра») увидели возможную замену Алексеева как потенциального диктатора.
Встреча с Милюковым несколько разочаровала Новосильцева. Милюков, по его словам, соглашался с тем, что необходимо «что-то сделать». «Работайте, – менторски говорил он Новосильцеву и Сидорину, – ставьте нас в известность, и мы поможем». Было видно, пишет Новосильцев, что кадеты не намерены «рисковать своей головой», предпочитают ждать и, если бы что-либо удалось, они, конечно, «помогли бы своими знаниями»[264].
Этот рассказ Новосильцева подтверждается хранящимся в Коллекции ЦГАОР СССР письмом бывшего октябриста Н. Савича, присутствовавшего на том же совещании. «Милюков, – пишет он, – сделал от лица общественных деятелей кадетского направления заявление о том, что они сердечно сочувствуют намерениям Ставки остановить разруху и разогнать Совет».
Был произведен зондаж и правее кадетов. Новосильцев и Сидорин в те же дни встретились с Родзянко. Беседа с ним, изложенная Новосильцевым, весьма интересна и с точки зрения уяснения позиции правого офицерства по отношению к Февральской революции. Родзянко было сказано, что фронтовые генералы и офицеры «не ожидали такой революции и считали ее пагубной»; они ждали дворцового переворота, но то, что произошло и происходит, «внушает опасения». Положение необходимо исправить. «Мы ему говорили, – пишет Новосильцев, – что мы считаем возможную форму правления в России только монархиею, но это – вопрос будущего, а теперь необходима военная диктатура…» Родзянко согласился с этим и кандидатом в диктаторы назвал Брусилова, что не нашло поддержки у его собеседников[265].
Полное понимание посланцы главного комитета нашли только в военных кругах Москвы и Петрограда. В Москве они выступали в штабе округа и в Александровском военном училище. В Петрограде по рекомендации Роженко Новосильцев познакомился с генералом Васильковским, сменившим Корнилова на посту командующего округом. Васильковский говорил, что в Петрограде очень легко захватить власть, но высказывал опасение относительно возможности ее удержать, ибо в гарнизоне, по его выражению, не было воинских частей, «готовых на что-нибудь»[266].
В общем выходило, что июньские зондажи в «общественных кругах» касательно подготовки к военному перевороту не обнадеживали конспиративную группу из главного комитета. Новосильцев в своих воспоминаниях (да и другие мемуаристы из того же лагеря) видел в этом результат слишком колеблющейся, нерешительной позиции кадетов и близких к ним партийных кругов. Но дело было сложнее. Второразрядные офицеры из комитета просто не понимали изощренных кадетских политиканов, которые, «прощупав» посланцев из Ставки и взвесив их реальные возможности, трезво решили, что плод еще не созрел: среди генералов нет человека, способного возглавить «дело», да и самое «дело» находится лишь в стадии первоначальной разработки. Делать ставку на пока еще неизвестную карту правые «общественные круги» считали преждевременным. К тому же в среде кадетов, политически лидировавших в правом лагере, не было полного единства в вопросе о коалиции с «революционной демократией» (меньшевиками и эсерами). Сам глава партии П. Н. Милюков (и некоторые другие кадеты) после ухода из правительства отвергал коалицию. Член ЦК кадетской партии В. А. Оболенский пишет, что Милюков уже в мае 1917 г. так характеризовал положение: «революция сошла с рельс» и «нам (т. е. кадетам. – Г.И.) не следует больше связывать себя с революцией, а нужно подготовлять силы для борьбы с ней, и не внутри возглавляющей ее власти, а вне ее»[267]. Отсюда и проистекали зондажи Милюкова вокруг Колчака и представителей офицерского «союза» и Ставки. Но, пишет далее Оболенский, Милюкова тогда, к сожалению, не поддержали. Значительная часть кадетов все еще не изжила коалиционных иллюзий, смотрела на блок с мелкобуржуазными, соглашательскими партиями как на средство все-таки способное канализировать революцию в буржуазное русло. Рост и усиление милюковской тенденции в кадетской среде придет несколько позднее, в июле-августе. Перед Государственным совещанием, писал В. Оболенский, Милюков уже «недвусмысленно давал понять, что в той фазе, в которую вступила революция, Временное правительство обречено, и что спасти Россию от анархии может только военная диктатура». Эта перспектива, свидетельствует Оболенский, «не пугала большинство членов ЦК» партии кадетов.
Но и в июне посланцы главного комитета офицерского «союза» возвращались в Ставку отнюдь не с капитулянтскими настроениями. Как писал Ряснянский, «выяснилось, что рассчитывать на изменение политики Временного правительства в сторону укрепления власти и уменьшение вредной деятельности Советов р. и с. депутатов не приходится». Поэтому рассчитывать приходилось только на «вооруженную борьбу с Совдепом и его присными»[268].
Вторым человеком корниловского мятежа, безусловно, являлся генерал А. М. Крымов. Именно Крымов повел на Петроград авангард корниловских войск – 3-й конный корпус, который должен был развернуться в Особую петроградскую армию. Именно ему, Крымову, была поручена «расчистка» столицы, т. е. кровавый разгром революции. Даже некоторые из кадетов трепетали при мысли о резне, которую могли учинить в столице крымовские войска. Но провал мятежа и последовавшее самоубийство Крымова отодвинули его в тень истории, и мы, к сожалению, не так уж много знаем об этой неясной и в чем-то даже загадочной личности. А между тем такие знания могли бы пролить важный дополнительный свет на ход подготовки корниловщины, ее характер и, главное, на подлинные цели ее участников. Дело в том, что сохранившиеся материалы (главным образом архивные неопубликованные мемуары людей, близких к Крымову) показывают, что он уже с ранней весны 1917 г. возглавлял контрреволюционную офицерскую организацию, которую по значимости в подготовке корниловщины следует, пожалуй, поставить рядом с «Республиканским центром» и «Союзом офицеров армии и флота»…
