Принимая из рук Блохина папку, Борис заметил, что костяшки его пальцев сбиты. Ссадины были свежие, но уже кое-где успели покрыться тонкой темно-бордовой корочкой. Тот поспешил отдернуть руку и неуклюже повел плечом, стараясь прикрыть ссадины манжетой рубашки.

– Неудачный день, – скривил он губы в подобии улыбки, присел на диван и уставился перед собой.

– Что вы можете сказать о Свете? Какая она была? С кем общалась, на что способна?

– Ну с кем общалась, этого я вам не скажу. Попросту не знаю, – он снова в полкорпуса развернулся к Борису. – Но девочка была, как говорят, оторва. Вы что-нибудь знаете о синдроме дефицита внимания?

– В общих чертах.

– Тогда вам не нужно объяснять, что такие ребята плохо учатся, страдают гиперактивностью, импульсивностью. Часто совершенно непредсказуемы. Для них внешний мир – это вызов. Света умела эпатировать публику. То фото, простите, с обнаженной грудью выложит в сеть, то драку устроит.

– Насчет драки поподробнее. Я так понимаю, именно после этого случая ее и обязали приходить к вам?

– Совершенно верно. Но, как я уже сказал, Света ни разу не приходила.

– Тогда почему вы предположили, что она сбежала из дома?

– После той драки родители пострадавшей девочки написали заявление в полицию. У нее было сотрясение мозга, и она какое-то время провела на больничном. Вопиющий случай, сами понимаете. Директору удалось уговорить их забрать заявление, мол, разберемся сами. Я как школьный психолог присутствовал при этом разговоре. Света кричала, угрожала, в том числе что сбежит из дома. В общем, обычная реакция незащищенного человека.

– Илья Витальевич, напишите контакты девочки, с которой у Светы вышел конфликт.

– Конечно-конечно, – Блохин поднялся с дивана и направился к столу. Быстро чиркнул пару строк и протянул листок Бисаеву: – Вот, пожалуйста. Здесь ее имя и адрес. Что-то еще?

– Вы давно здесь работаете? – принимая из рук Блохина листок, поинтересовался Борис.

– Около трех месяцев. А что?

– Порядок такой.

– А, ну, да-да. Я пришел в школу около трех месяцев назад. Но опыт работы у меня большой, – поспешил добавить он. – Если вы считаете меня…

– Нет, Илья Витальевич. Это обычный вопрос. Не нужно так волноваться.

– Я не волнуюсь, – стараясь скрыть раздражение, Блохин на мгновение отвел взгляд, но тут же снова посмотрел на следователя и строго спросил:

– У вас всё?

– Да, Илья Витальевич, вы мне очень помогли, – Борис протянул ему руку, и Блохин торопливо пожал ее.

***

– Вам помочь, баб Вер? – Илья придержал калитку соседке.

– Спасибо тебе. В магазин сахару привезли. А я ведь варенье варю, ну вот и таскаю поманеньку, – посетовала старушка, проходя в небольшой, засаженный цветами двор. – Может, зайдешь? Я ватрушек напекла. И отцу возьми. Как он? – обеспокоенно спросила она и обернулась к Илье.

– Спасибо, всё хорошо, – он дежурно улыбнулся и быстро вошел следом, забирая из рук старушки сумки.

– Хороший ты парень, Илюш, повезло ему с тобой. Ой, как одной-то тяжело. Как тяжело, – запричитала она, качая головой. – Иной раз встану утром, иду готовить завтрак. А поесть – нет, не хочу. А надо. Понимаешь? – она снова обернулась к нему на пороге, затем открыла дверь и повела гостя на кухню.

– Сюды ставь.

Илья молча поставил сумки у громоздкого буфета, наблюдая, как соседка суетится, пытаясь поджечь конфорку под пузатым подкопченным чайником.

– Давайте я, – он забрал у нее спички и в один момент зажег газ.

– Вот ведь совсем старая стала. Руки уж не те. Да ты садись-садись.

Илья сел за небольшой круглый стол, покрытый льняной скатертью. В центре стояло блюдо с пирогами. Хозяйка аккуратно убрала с него полотенце, предлагая гостю угощение. Пока она наливала чай, Илья не спеша ел еще теплую ватрушку.

Соседка без умолку болтала, считая своим долгом развлечь гостя беседой. Илья ее почти не слушал, только вежливо кивал, когда ловил на себе ее внимательный взгляд.

– Устал, небось, еще я со своей болтовней, – разглядывая Илью, сказала вдруг баба Вера.

Илья начал энергично жевать, чтобы ответить, но она махнула рукой.

– Чего уж, не понимаю я, что ли? Из-за отца вон кажный день на лектричке в город ездишь. Конечно, устал. Ну ты кушай-кушай.

Старушка сложила губы трубочкой и громко втянула чай.

– Слышал, ефимовскую собаку-то убили? За деревней у леса нашли. Сколько раз я Володьке говорила, чтобы привязывал свою бешеную псину. Ведь на всех же кидалась. Тебе вон давеча брюки порвала. Говорят, дикие звери, – после небольшой паузы встревоженно добавила она. – Ужас. Скверная псина была, прости господи. Но такого и ей не пожелаешь, – старушка, поморщившись, передернула головой, пытаясь отогнать пугающие мысли.

Илья взял из блюда еще одну ватрушку и, наклонившись над тарелкой, чтобы не накрошить на стол, откусил.

– Вкусные у вас, баба Вера, ватрушки, – улыбнулся он, заметив на себе обеспокоенный взгляд старушки.

– Да, вкусные…

***

Илья вышел из калитки и направился вдоль покосившегося забора, буйно поросшего жасмином и крапивой, в сторону небольшого перелеска, что редкими свечками елей и белоснежными стволами берез соединял деревушку с лесом. Многие участки здесь были брошены. Хозяева давно перебрались в город, и теперь их покосившиеся серые домишки взирали на редких прохожих пустыми глазницами темных окон, напоминая стоящих вдоль дороги уличных попрошаек.

Илье нравилась эта тишина и теплый летний вечер, что вместе с медленно катившимся за горизонт солнцем опускался на деревню, стрекотание кузнечиков и отдаленный, перекликающийся лай собак.

– Я дома, – громко сказал он, снимая на пороге обувь.

Мерное тиканье маятника старых часов усиливало глубокую тишину, царившую в доме. Легко ступая, Илья подошел к раскрытой двери в спальню отца. Опершись о косяк, наклонился вперед и заглянул в комнату.

– Не спишь?

Он подошел к кровати и посмотрел на нетронутый обед, который оставил с утра на тумбочке.

– Опять ничего не ел, – с беспокойством покачал он головой. – Ну ничего, всё устроится. Ко мне сегодня следователь приходил, – усмехнулся Илья, скорее, чтобы скрыть волнение, и в задумчивости отошел к окну. – Странный он. Беспокойный…

Илья прибрался в комнате отца, помыл посуду, налил себе большую чашку травяного чая и расположился с ней за столом у распахнутого настежь окна, глядя на алеющий в лучах закатного солнца лес. Эта странная, оглушающая тишина улицы породила в нем безотчетную тревогу. Неотвратимую, как предчувствие беды.

Первые лучи солнца позолотили макушки подступившего к самой воде леса. Борис поежился от утренней прохлады и поднял воротник бушлата.

– Держи, – Кривцов протянул ему термос.

Борис налил себе чаю и сделал глоток, сразу еще один. Внутри потеплело, даже захотелось расстегнуться. Он выпрямился, разминая затекшие мышцы, и уже веселее посмотрел на танцующий в воде поплавок. На дне лодки лежали с десяток небольших карасей.

– Может, надо было на Клязьму?

– Да брось, хорошо же.

Поплавок Бориса дернулся и утонул, потянув за собой леску. Разрезая воду, она быстро поплыла в сторону, изгибая тонкий конец удочки. Борис привстал в лодке и, выждав момент, подсек, чувствуя приятное сопротивление. «Полкило, не меньше», – с удовольствием отметил он про себя. Через мгновение над водой появился карась и, переливаясь в лучах солнца, медленно полетел в вытянутую руку Бориса.

– Хорош, – заулыбался он, вытаскивая крючок из безмолвно открывающегося рыбьего рта. – Смотри. Красавец.

Он положил улов на дно лодки, и новичок, выгибаясь, запрыгал в кучке притихших товарищей по несчастью.

– Ты покрепче ничего не прихватил?

– Ну чего ты, а? Ну хорошо же! Озеро, рыба, тишина. Зачем смешивать удовольствие? Будет тебе и покрепче. Представь, рыбка, поджаренная до хрустящей корочки, черный хлеб, обязательно большими неровными кусками. Помидорчики, огурчики и картошечка с зеленым лучком.