Я посмотрел на старушку. Мне всегда было очень сложно считывать эмоции других людей, поэтому я предпочитаю спрашивать прямо.
– Вы ведь понимаете, о чём я?
Старушка, кажется, кивнула, и мне показалось, что она хочет, чтобы я продолжал.
– Так вот. Сейчас я использую курсив только для глаголов. Да и то не для всех, а только для тех, которые обозначают движение. Смотрите. Сейчас я напишу два одинаковых предложения. Внимательно следите за шрифтами.
Поезд заехал в тоннель.
Поезд заехал в тоннель.
На бумаге это выглядело так:
– Видите движение во втором предложении? Слышите грохот колёс и пронзительный гудок? Вся разница в том, что первая фраза мертва. Она похожа на эпитафию на надгробном камне, от неё веет неизбежностью. А вторая, она дышит, живёт. Теперь понимаете? Просто слова и предложения ничего не значат, ну или почти ничего. Я жил без слов до девяти лет и научился говорить только потому, что этого хотел от меня остальной мир. Я научился жить по его правилам, но никто ведь не запрещает мне добавлять свои. Вы хотели бы почитать мои истории про поезда? Смотрите, вот тут, в первом блокноте, рассказывается об их строении и внутреннем устройстве, начиная с самой первой паровой машины. Потом я описываю каждого своего персонажа, ведь и у поездов есть характер, просто не все это видят. У меня есть смешные, грустные, поучительные рассказы. Я сам их придумал, представляете? Вот, можно начинать читать отсюда…
– Очень хорошо, – женщина суетливо оглянулась по сторонам. – Я обязательно почитаю. Потом. А сейчас мне… Я должна идти, я, кажется, уже приехала. Приятно было пообщаться, молодой человек. Надеюсь, ещё встретимся.
Она довольно быстрым шагом направилась в другой конец вагона и села на свободное место у окна, видимо, полагая, что там я её не увижу. Я не обиделся. Так всегда бывает: как только мне кажется, что этот мир начинает понимать меня, он даёт мне пощёчину, чтобы я не забывал о своём месте в нём. Нет, я действительно не обижаюсь, просто иногда мне кажется, что это несправедливо. Почему другие люди живут так, словно уже знакомы с этим миром сотню лет, словно они лучшие друзья? Почему я вынужден постоянно что-то выдумывать, приспосабливаться, принимать чужие правила, зная, что мои будут, скорее всего, отвергнуты? И почему, в конце концов, никто не хочет издавать мои рассказы?
2
Я вздохнул и посмотрел в окно. Ехать оставалось ещё около двадцати минут, и мне вдруг стало страшно. Сегодня. Это случится сегодня или никогда. Я ведь ещё не рассказывал вам о своей третьей гиперфиксации? Она появилась у меня около четырёх лет назад, когда второй путешественник во времени, Илья Золотов, успешно вернулся из 1760 года, где был свидетелем капитуляции Берлина в Семилетней войне. До Берлина мне не было никакого дела, в моей голове крутилось кое-что другое. Дело в том, что в 1773 году была построена первая паровая машина, так сказать, дальний предок всех современных поездов. У меня тогда в прямом смысле зачесались руки. Что, если… Нет, это глупость, конечно. Надо перестать об этом думать, иначе… Но было поздно. Гиперфиксация сформировалась моментально и с тех пор не давала мне покоя. Я должен пробраться туда, в этот год, в Англию, и посмотреть, как это произошло. Да, я хочу увидеть, как первая в мире паровая машина совершила свой заезд в несколько десятков метров.
И я начал готовиться. Я никогда по-настоящему не верил в то, что из этого что-то выйдет. В течение года я подсматривал и подслушивал, я восстанавливал целостную картину по обрывкам разговоров, я воровал записи, протоколы совещаний и конспекты лекций. В конце концов я разобрался с тем, как функционирует машина времени и что надо сделать, чтобы установить на ней нужную дату и местоположение. Но это было всего лишь полдела.
Такой охраны, как у нашего устройства нет, кажется, нигде во всём мире. Лазеры, биометрическая идентификация, постоянно меняющиеся коды доступа, тщательные обыски всех, кто хоть на десять метров приближался к машине. Я уже был готов сдаться, как вдруг случилось чудо. Мне выдали третий уровень допуска – максимальный для уборщика, потому что мой предшественник уволился, а я был в НИИ на хорошем счету. Теперь я мог проходить в помещения, в которых располагалось серверное оборудование и хранились секретные данные.
Ещё два года ушло у меня на то, чтобы полностью изучить конфигурацию системы безопасности и найти в ней если не уязвимости, то слабые места, которые я мог бы использовать в своих целях. Я провёл несколько ночей в одной из лабораторий, никем не замеченный, тестируя свой план. И если с лазерами и паролями всё было более или менее понятно, то что делать с биометрией, я себе не представлял. Я крутил и так, и эдак, я даже пару раз чуть не попался на глаза вездесущим охранникам, успев улизнуть в последний момент, но у меня ничего не выходило. А потом я вдруг подслушал, что систему безопасности собираются обновлять, и понял: вот он – мой шанс.
Представляете, мне всё-таки удалось незаметно подгрузить свою радужку и свои отпечатки пальцев в какой-то вспомогательный файл, который при смене системы безопасности скопировался в основную директорию и встал там как влитой. Я несколько раз всё проверил. Да, теперь, спустя почти четыре года, у меня был ключ к осуществлению моей мечты.
Но и это было не всё. Большую часть времени наше устройство не использовалось, потому что путешествия планировались очень тщательно, в течение нескольких лет, несколькими сотнями сотрудников, и держать машину в режиме ожидания все это время было просто невозможно. Она была отключена от питания, и я никак не смог бы включить её, даже со своими нечестно полученными полномочиями.
Примерно за год до планируемого эксперимента специальная комиссия выбирала подходящую дату и место – это не должно было быть каким-то переломным или исторически значимым событием, чтобы, если вдруг всё пойдёт не так, нанести как можно меньше ущерба будущему. Выбранный временной период тщательно изучался и вместе с этим назначался подходящий специалист для перемещения, который должен был в совершенстве владеть историей и языком той эпохи. Контактировать с местными ему категорически запрещалось, равно как и брать, трогать или перемещать любые предметы. Он должен был как можно быстрее найти укрытие и оставаться там, лишь наблюдая за происходящим, ровно тридцать минут, пока не откроется воронка для перемещения его обратно в будущее. Естественно, предполагалось и аварийное перемещение на тот случай, если путешественнику будет угрожать опасность, или он поймёт, что рискует быть обнаруженным. Для этого необходимо было активировать специальный механизм, замаскированный под аксессуар того времени. Но, насколько мне было известно, прибегать к аварийным перемещениям ещё ни разу не приходилось. В любом случае я знал, что у меня такой роскоши не будет. У меня будет только самодельный костюм восемнадцатого века и удача, которая всегда сопутствует таким людям, как я. Ну и мой холщовый мешок с блокнотами и карандашами, чтобы если не записать, то хотя бы зарисовать то чудо, свидетелем которого я непременно стану.
Тем временем машина продолжала простаивать и дожидаться официального объявления о начале финальной стадии эксперимента. Я тоже ждал, но времени я не терял, потому что нужно было тщательно подготовиться и не упустить ни одной детали. Я долго изучал наряды, которые носили в Англии того времени, и составил приблизительное представление о том, как я должен буду выглядеть, чтобы сойти за своего. Потом я купил отрез коричневой шерстяной ткани в пять метров, отнёс его в ателье и попросил сшить мне из неё карнавальный камзол и брюки. Совершенно неожиданно портной предложил мне купить у него жабо, которое он изготовил просто так, для развлечения, из остатков тюля, предназначавшегося для чьих-то занавесок. Жабо мне особенно понравилось. Оно сразу придавало мне какой-то аутентичный средневековый вид, и, глядя в зеркало, я сам был готов поверить в то, что я – настоящий лондонский аристократ.
