— Однако она строптива. Опять нянчится с этим своим рабом. А ведь я ей ясно сказал, что он должен понести наказание. Почему она из моих покоев прямиком пошла нарушать мой приказ?

— Оставь ей этого раба, дорогой, иначе она совсем озлобится. Пусть развлекается, от тебя не убудет. Глядишь, к вечеру смягчится. Во что бы то ни стало надо ее уговорить, ты ведь понимаешь?

— Понимаю.

Выслушивать всю эту грязь о себе дальше не было никакого желания, поэтому я толкнула дверь и как ни в чем не бывало вошла в столовую. Диего и Изабель притихли, свекровь умудрилась выдавить из себя приветливую улыбку.

— Доброе утро, дорогая. Как спалось? — проворковала она.

В ответ на столь невинное приветствие во мне немедленно закипел гнев. Лукавить я больше не собиралась.

— И вам доброе утро. А спалось мне плохо.

— Ах, как жаль, — Изабель притворно погрустнела. — Что же тебе мешало?

— О, мне мешало многое, — я принялась намазывать розовым джемом свежеиспеченную булочку. — Вначале представление, устроенное в комнате моего мужа. Потом — цепи моего раба.

— Разве твой раб не в подземелье? — Изабель весьма правдоподобно изобразила удивление.

— Вы прекрасно знаете, что нет. Я забрала его. Но на нем кандалы, и ночью они гремят и мешают спать.

— Потому что строптивому рабу не место в покоях хозяйки! — сердито рявкнул Диего, даже не пытаясь притворяться любезным.

— Хорхе не приходил? — я невозмутимо откусила от булочки и отпила восхитительного кофе. — Мне нужны ключи от оков.

— Ты не снимешь с него кандалы, — зашипел Диего, повернувшись ко мне всем телом. — Если ты не вернешь его в подземелье, я собственноручно перережу ему глотку.

— Только попробуй, — гнев затмил мне глаза, и я направила на мужа зазубренный столовый нож, — и больше никогда не увидишь меня в своей спальне.

— Это мы еще…

— Дети, не ссорьтесь! — повысила голос Изабель и звонко постучала ложечкой по молочнику. — Угрозами вы ничего друг от друга не добьетесь. Вельдана, ты должна понимать, что Диего заботится о тебе. Твой раб в самом деле строптив и опасен, ему не место в твоих покоях.

— Он избит до полусмерти и вовсе не опасен, — возразила я, стараясь дышать глубже.

— Он избит не просто так, если ты помнишь. Он напал на благородного дона. Кто помешает ему точно так же напасть на тебя?

— Он не станет нападать на меня, — удивительно, что приходится объяснять очевидное. — Я не относилась к нему плохо, в отличие от Вильхельмо.

— Разве дон Верреро относился к нему плохо? — искренне изумилась Изабель. — Твой раб выглядит откормленным, как боров перед забоем. Руки-ноги на месте, глаза целы, даже зубы не выбиты.

Мне стало противно. Выходит, в мое отсутствие Джаю даже в рот заглядывали?

— Его заставляли убивать людей на потеху другим. Его хотели живьем разорвать на части!

Они и правда не понимают? Как же мне жить дальше бок о бок с этими людьми?

— Это бойцовый раб, — с ангельским выражением на лице возразила Изабель. — Ему и полагалось умереть на Арене, разве нет?

Я закатила глаза.

— Мне нужен ключ от оков.

— Вельдана, это опасно, — забеспокоилась Изабель. — Давай договоримся так: можешь оставить раба у себя до тех пор, пока он не очухается, но пусть остается в кандалах. А ты, в свою очередь… будь благосклонна к маленьким просьбам Диего.

— Маленьким просьбам?! — я вспыхнула и поднялась с места. — Да вы знаете, на что мне пришлось смотреть вчера вечером?

Теперь глаза закатила Изабель, а Диего швырнул на стол вилку и вскочил так резко, что опрокинул стул.

— Что ты строишь из себя святошу?!

— Де-е-ети, — простонала свекровь. — Вас надо на денек развести по разным углам. Если вы будете так ссориться за завтраком, обедом и ужином, у меня скоро случится несварение. Вельдана, пойдем-ка со мной, нам принесут завтрак в беседку. А ты, Диего, остынь пока и вспомни о манерах. Не забывай, что твоя жена — леди, а не рабыня, на которую можно кричать.

Тонкий запах цветочных духов ударил в ноздри, когда Изабель подхватила меня под руку и вывела из столовой. Ее голос мягко струился мне в уши:

— Ты, разумеется, во многом права, дорогая. Но Диего должен ехать в Сенат, а ты его сердишь. Он теперь весь день будет не в духе. А ведь к вечеру вам надо помириться, непременно. Знаешь главное правило семейной жизни? Муж и жена могут дуться друг на друга сколько угодно, но обязательно мириться вечером в постели.

Даже в дурном сне не могло бы присниться такое: Изабель и правда считала, что мы с Диего можем помириться в постели? Да она в своем уме?

Словно услышав мои мысли, она продолжала:

— Нет, я не полоумная и знаю, что говорю. Диего не может иметь детей, но он все же мужчина и не чужд плотских желаний. Просто иногда для гармонии между супругами нужен кто-то третий.

— Мне не нужен, — упрямо повторила я. — Я могу принять Диего и таким.

— На мне лежит ответственность за род Адальяро, — Изабель горделиво вздернула подбородок. — Тебе придется родить детей, так или иначе.

— Вы с Диего, — я сглотнула, — пойдете на то, чтобы ваш раб взял меня силой?

— Никто не желает насилия, дорогая Вельдана, — поморщилась свекровь.

Однако она не сказала о том, что насилия не будет! От этой мысли по спине пробежал холодок, несмотря на припекающее с утра солнце.

— Вам стоит уладить этот вопрос полюбовно. Компромисс — основа брака, запомни это. Будь покладистой, моя дорогая, и Диего… поверь, он тоже пойдет тебе на уступки.

В Изабель словно скрывалось неуловимое колдовство: страшные вещи в ее устах незаметно, исподволь начинали казаться некрасивой, чудовищной, но все же правдой. Ласковый тембр ее голоса странным образом успокаивал взвинченные нервы, и к концу прогулки мой гнев поутих. Она права: если я поддамся на уговоры Диего и буду вести себя послушно в его покоях, то мне, может быть, позволят оставить Джая и вернут ключ от оков.

Вернувшись к себе, я первым делом заглянула в его комнату. Джай стоял у окна и медленно, нехотя повернул голову на звук моих шагов. Ему так и не вернули разорванную одежду, оставив лишь в грязной набедренной повязке. Обнаженный, с израненным телом, закованный в кандалы, тем не менее он совсем не выглядел униженным или сломленным.

— Рада видеть, что ты встал, — я приветливо улыбнулась, подходя ближе. — Тебе уже лучше?

Он молчал, не сводя с меня холодного взгляда. Неуютное чувство заползло внутрь, но я попыталась его заглушить.

— Ты поел? — Я скосила глаза на пустую тарелку. — Очень хорошо. Так ты поправишься быстрее.

— И что дальше? — глухой голос заставил меня вздрогнуть.

Я растерянно приподняла плечи. Улыбка сползла с лица, губы разомкнулись, будто знали ответ, но сказать мне было нечего. Глупо, очень глупо с моей стороны. А Джай, будто в насмешку, сузил глаза и презрительно искривил рот.

— Я не знаю, что дальше, — изворачиваться не было смысла. Пальцы пробежались по холодным оковам. — Я хотела это снять, но мне не позволили. Ты хотел убить дона Вильхельмо, и они…

— И они думают, что я сверну тебе шею, — продолжил он за меня. — Хотел бы убить — оковы не стали бы помехой.

Я вздохнула.

— Они наказывают не тебя, поверь. Они наказывают меня.

— Да что ты говоришь! — он злобно потряс передо мной цепями. — А это почему-то на моих руках.

Его слова отдавали горечью, но разве была в его положении моя вина?

— Я здесь ни при чем.

— Ну разумеется, — его слова сочились ядом и жгли больно, словно соком ядовитого плюща. — Ты ни при чем. Ты добрая хозяйка. Ты не бьешь плетью. Твои руки нежны. Твои слова ласковы. Но какой от этого толк? Я все еще в клетке, все еще в цепях, и с меня снова спустили шкуру.

Обида наполнила глаза слезами. Но Джай продолжал стегать меня словами, будто хлыстом:

— А может, тебе просто нравится меня ощупывать? — губы Джая искривились в злой гримасе. — И для этого Хорхе так расстарался надо мной?