Текст песни: «Ненависть», взятый из блокнота Э.Э.

…

Мы так и не сделали крышу над нашими головами.

На остров опустилась еще одна ночь, и мы съели наш предпоследний батончик мюсли и последние кусочки вяленой говядины. Используя маленький топор из кабины пилота, раскололи напополам два кокосовых ореха, которые нашли я и Коннор.

К сожалению, наша техника была провальной, и мы ударили слишком сильно, расплескав сладкую воду по всему песку.

Я отчитывала себя до того момента, пока мои глаза не защипали от слез ярости. Мы не смогли разделить сок, но, по крайней мере, могли разделить мякоть, выскабливая кокосовый орех с помощью швейцарского армейского ножа и претворяясь, что это десерт, который завершит наш скудный ужин

Никто не поднимал ужасную тему работающего телефона, у которого отсутствовал сигнал. Никто не мог перенести признание того, что последний гвоздь был вбит в нашу одинокую могилу.

Дело обстояло так, будто этого никогда не происходило, и я не желала брать на себя ответственность за то, что посмела обнадежить их.

Батарея на моем телефоне достигла сорока процентов зарядки, прежде чем солнце опустилось за горизонт, и я убрала ее в надежное место, чтобы завтра продолжить солнечную зарядку.

Но... был ли в этом смысл?

Телефон превратился в пресс-папье. Номера экстренного вызова не работали. Ни вай-фай, ни информационные данные, ни звонки... ничего.

Бесполезный.

Как и все остальное на этом острове.

Как и я сама.

От абсолютного отсутствия пищи в моем желудке становилась только хуже, когда часы перешли в дни. Я никогда не обходилась без еды так долго, и уже, ощущала, как организм прекращал свою работу. У меня редко возникало желание помочиться, и все было словно в тумане — так словно я попала в некое измерение, где способность восприятия была окутана вязкой патокой.

Я впала в апатичное, несдержанное и депрессивное состояние.

К тому времени, как мы улеглись в наши песочные кровати (с Пиппой, заключенной в моих объятиях, и Гэллоуэем, который отчаянно отказывался признавать, что он не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы строить укрытие), я провалилась в первый глубокий сон с того момента крушения.

Не потому что я была полностью вымотана и мое тело, наконец, взяло вверх надо мной, заставляя погрузиться в сон. А потому что сны были намного лучше реальности.

…

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

— Мне жаль.

Я развернулась, спотыкаясь от удивления.

— Ты проснулся.

Гэллоуэй вскинул руку, хватая меня за локоть и удерживая в вертикальном положении.

— Услышал, что ты поднялась.

Я сделала шаг назад, отстраняясь от его хватки (даже несмотря на то, что его прикосновение было более чем желанно). Мне не нравилась ощущение враждебности, которая держалось со вчерашнего дня, и определенно точно, мне было не по душе ощущение одиночества, когда он ушел. Мне было больше не с кем общаться. Мы не могли себе позволить злиться друг на друга.

— Мне тоже жаль.

Его глаза пылали в ночном свете, губы дернулись в мягкой улыбке.

Часть моего страха и несчастья рассеялась. Я была рада иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить, даже если тема для разговоров не была весьма привычной.

Гэллоуэй больше не был незнакомцем, он был другом. Другом, которому я доверяла, даже несмотря на то, что полностью не могла его понять

Поворачиваясь к пластику, который был обернут вокруг пары веток нашего тенистого дерева, я прошептала:

— Я не могу уснуть.

Оборачиваясь, бросая взгляд через плечо, я убедилась, что Пиппа и Коннор спали не просыпаясь. После того как отключилась, я проснулась внезапно, только для того, чтобы понять, что солнце еще не взошло.

— Я тоже. — Гэллоуэй пошатнулся, с его костылем, находившимся у него под мышкой, в качестве поддержки. Рана на его бедре затянулась, заживая быстрее, чем царапина на моей груди.

В какой-то момент времени, он надел пару пляжных шорт черно-сине-зеленой расцветки. Они скрывали его боксеры, но в то же время позволяли сохранить на месте шину.

— Как ты себя чувствуешь? — Я обернула руки вокруг себя, стараясь сделать все, чтобы сохранить тепло. Днем было жарко, но ночью... нет. Если недоедание не убьет нас, то резкий перепад температур, определенно, сделает свою работу.

Гэллоуэй отвел взгляд в сторону.

— Я в порядке.

— Ты бы сказал мне, если бы было не так?

На его лице мелькнула вспышка изумления.

— Вероятно, нет.

— Так по-мужски.

— Я ожидал более крепкого слова в свой адрес, чем это.

Наши взгляды встретились. Мое сердце превратилось в долбанную вертушку на палочке.

— Ох? И как я должна была тебя назвать?

Он пожал плечами.

— Я не знаю. Идиот? Придурок? Или и тем, и другим.

Я позволила легкости окутать нас, наслаждаясь простотой общения.

— Не думаю, что какое-то из определений подходит тебе.

Его голос перешел на соблазнительный шепот:

— Что же тогда ты предлагаешь?

Я повернулась к нему, склонив голову. Я воспользовалась этим в качестве оправдания, чтобы посмотреть на него. Посмотреть на его темные каштановые волосы, которые вились, ниспадая на его лоб, розовый загар на его носу, и идеально очерченные губы.

Я ощутила в желудке трепет, когда его взгляд опустился к моему рту.

Все напряглось. Мои мышцы, мое лоно, мое сердце.

Я хотела преодолеть расстояние между нами. Хотела обнять его, чтобы он в ответ обернул свои руки вокруг меня, получить утешение, что завтра будет более удачный день, нежели сегодня.

Шутливый настрой исчез, когда мы стояли, в абсолютной тишине, совершенно неподвижные, не желая рушить очарование момента. Это было невообразимо глупо быть застигнутыми желанием, но в это загадочное бессонное время, реальность полностью испарилась и я приняла вину, отчаянно желая удовольствия.

Поцелуй его.

Гэллоуэй втянул вдох, когда я подалась ближе.

Я не прикоснулась к нему.

Ни ладонями, или руками, или пальцами.

Просто сократила расстояние, встала на носочки и прижалась губами к его.

Он замер.

Я замерла.

Мир застыл, когда наши губы слились в поцелуе, и я позабыла, что должно было последовать дальше. Я позабыла, потому что каждая мысль в моей голове взорвалась, превращаясь в тысячи конфетти.

Его губы, ох…

Они были такими теплыми, и твердыми, и напористыми и...

Он склонил голову неспешно, его кончик языка нежно прикоснулся к моему. Его прикосновение не было соблазняющим, оно было больше вопросительным.

Что ты делаешь?

Я поцеловала его. Решение, как будет развиваться наш поцелуй, зависело от меня.

Поцеловала ли я его в благодарность? Из-за дружбы? Пребывая в состоянии отчаяния от того, что я могла больше не увидеть его? Или же я поцеловала его, испытывая страсть? Из-за влечения? Или в надежде найти правила, которые бы могли вывести нашу дружбу на новый уровень?

Галлоуэй подавил стон, когда я приоткрыла мои губы, отдавая все, что не могла выразить. Его рука поднялась, захватывая в плен мою шею. Пальцы усилили свою хватку вокруг затылка, притягивая меня сильнее к его рту.

Властный захват стал моей погибелью; я погрузила свой язык в его влажное тепло.

И это был конец.

Он утратил контроль.

Его костыль с мягким звуком упал на песок, когда рука крепко обернулась вкруг меня, приподнимая меня над землей. Несколько прыжков на одной ноге и прихрамываний, и вот моя спина уже прижата к дереву магнолии, а передняя часть моего тела подмята под твердые линии его тела.

Я начала задыхаться, когда его пальцы обернулись вокруг моих волос, принуждая откинуть мою голову назад, целуя меня жестче.

О, господи.

Он ощущался везде в одно мгновение. Целуя меня с таким напором, что я опасалась, что проглотит меня.