«Тварь. Ещё и сидит на том самом месте, которое хотел бы занять я», - вмиг разгорячился молодой мужчина и оттого напрочь забыл, как вчера уверял Люция Ориона в собственном хладнокровии и умении подобающе себя вести. Намерение соблюсти этикет за какую-то долю секунды оказалось намертво похоронено под гнётом непреодолимого желания действовать напоказ грубо.

- Как только вы посмели сюда явиться? – грозно осведомился Антуан, останавливаясь у первого ряда парт, где сидела Мила Свон. Однако, девушка не растерялась, она нагло улыбнулась и сказала:

- Видите ли, господин хороший, являться на занятия моя прямая обязанность. Но коли моё общество вам не по нраву, так давайте, идите отсюда.

- Я ещё год назад получил приглашение стать студентом Первой Королевской Академии. Меня здесь ждали. А вас? Пожалуй, нисколько не ошибусь, если скажу – нет, вы здесь никому не нужны. Некая лер Свон здесь лишняя, так как диким тварям места в Первой Королевской Академии магических наук нет. Вы яркий представитель отбросов общества и эта форма, - с презрением обвёл он взглядом одежду девушки, - нисколько не ставит вас вровень с прочими слушателями.

- А не пошёл бы ты, сука, нахер со своим мнением, о котором тебя никто не спрашивал?

- Милка, - попытался одёрнуть девицу крепкий мужчина с короткостриженой бородкой. Однако, его слова ни к чему хорошему не привели. Нахалка отмахнулась от приятеля и гневно уставилась на Антуана, чьи глаза от возмущения и шока округлились. Он нисколько не привык к тому, чтобы чернь так нагло вела себя с ним. Более того, аристократы в принципе крайне редко ругались. Желая вставить острое словцо, они чаще всего произносили такие фразы, как: «Да вы лицемер и прохиндей!», «Ваши обвинения просто возмутительны!» или же «Вы сами нечисты на руку, а смеете упрекать меня?». Вот только подобные фразы нынешней ситуации нисколько не подходили. По-хорошему, Антуану за нанесённое ему оскорбление следовало убить эту девушку на месте, но…

«За те последствия, что будут, отец заживо замурует меня в семейном склепе», - прекрасно понимал молодой мужчина и в результате крепко сжал ладони в кулаки. Так он надеялся утихомирить кипящий в нём гнев.

- Пошли, Антуан, - между тем шепнул его приятель Филипп Оуэн, - не стоит тратить время на дрязги с простолюдинами. Ты, как дворянин, выше этого.

Совет был хорош. Так поступить и следовало, но, увы, именно в этот момент Антуану вспомнились слова о студенческом равенстве. А дальше сыграло свою роль его горячее желание поставить наглую тварь на место. Вместо того, чтобы внять мудрому совету, Антуан глупо ухватился за речи мэтра Ориона и, повернув их в том ключе, что был ему удобен, надменно сказал:

- Покуда эта женщина считается слушательницей академии, её происхождение не имеет значения. Поэтому проявлять к ней снисхождение я не обязан. Раз уж она желает стать магом, раз дерзко намерена подняться из грязи и встать на одну ступень с благородными по крови, то пусть уже сейчас понимает, как к ней будут относиться в высшем свете.

Он повернул голову в сторону девушки и, не испытывая на то сомнений, плюнул ей на подол. Мила Свон из-за этого вздрогнула. Щёки её сделались пунцовыми от гнева, но Антуану этого показалось мало. Он произнёс недостойные для себя слова:

- Вы, лер Свон, не просто тварь. Вы самая настоящая кладовая, полная свинства.

- Ах ты козлина! – тут же гневно воскликнула девушка и, пожалуй, продолжила бы грязно ругаться, но тут вмешался стоящий за кафедрой преподаватель.

- Немыслимо! Просто немыслимо! – громко воскликнул он, прежде чем обоих слушателей взял и выставил из аудитории вон.

***

Процесс обучения в академии был хорошо продуман и отработан веками, а потому первые полтора года (и особенно первый из них) для первокурсников разных факультетов мало чем отличались. Все предметы и их количество были одинаковы. Задачу составляло усвоить элементарные основы, простейшую теорию, чтобы от неё уже постепенно перейти к более сложным и специфическим вещам. Поэтому большинство лекций были совмещёнными между группами, и, конечно же, на этих массовых занятиях многие слушатели расслаблялись. Богатые и родовитые, они уже знали материал. Их, домашних любимчиков, растягивая процесс учёбы на годы, всему этому обучили родители или же частные педагоги.

От Милы Свон и прочих неудачников требовалось всё это усвоить за считаные недели.

Да, даже прошедшую дюжину дней учёбы молодая женщина сравнивала с настоящим испытанием на стойкость. Было сложно войти в непривычный для себя ритм жизни, было сложно сидеть часами в аудиториях, стараясь внимать речам преподавателей. Более того, многие используемые в лекциях слова и термины вызывали у Милы искреннее недоумение. Она с трудом улавливала смысл, что уж говорить про Питрина. Тот понимал сказанное хорошо если через раз. Также, Миле всё время хотелось есть. Жидкая однообразная каша на завтрак и ужин начала вызывать у неё тошноту. Выдаваемый в качестве обеда сухой паёк – кусок хлеба с полупрозрачным ломтиком сыра или бекона, исчезал во рту так быстро, как тает снег на солнце. Однако, долг Милы уже составил шесть серебряных и множить эту сумму молодой женщине нисколечко не хотелось. Дополнительную еду в столовой она покупала по минимуму.

«Деньги, деньги, деньги. Даже тут я думаю только о деньгах!» - была готова кричать от горя Мила, а жизнь нисколько не стремилась становиться легче. Не иначе, чтобы как можно быстрее провести первый отсев, к началу ноября потребовалось сдать первую курсовую.

А как это сделать, если ты не умеешь толком читать и писать?

Мила мрачно уставилась на свои лекционные записи. То, что она карябала на листах, никто не понимал, кроме неё самой. Это была смесь привычного для всех языка и чего-то ещё. Рука сама собой, уверенно и чётко, выводила странные округлые буквы, и после Мила с лёгкостью воспроизводила написанное вслух. Вот только сдать такое преподавателю она никак не могла.

«Саймон. Саймон, конечно, поможет мне переписать курсовую на чистовую. Он сам предложил свою помощь, но… Ему ещё за Питрина работать, а потому материал я должна собрать самостоятельно. Должна. Я взрослая женщина и я обязана уметь жить, не полагаясь на других», - отчётливо понимала Мила, и именно это сподвигло её перестать топтаться у двери. Девушка всё же вошла в помещение общественной библиотеки.

Старенький библиотекарь, в очках и с длинной седой бородой, тут же отвлёкся от тележки, с которой брал книгу за книгой и ставил обратно на полки. Он не ожидал столь позднего посетителя.

- Библиотека через полчаса закрывается, - ворчливо сообщил он и демонстративно уставился на обложку очередной книги. – Так, Поль Роше должен стоять здесь.

- Простите, - промямлила Мила. – Я просто не могла прийти раньше.

«Я просто не могла прийти раньше, тут было слишком много людей», - хотелось сказать ей, но она не договорила.

- Ну, а я не могу принять вас сейчас. Здесь вам не закрытое подразделение, где работа круглосуточно ведётся. И нет у меня помощников, здесь я один. Так что, если вы без оплаченного абонемента, то никакую книгу, даже заранее отложенную, я вам уже не выдам. Поработать с ней в читальном зале вы не успеете. А если абонемент оплачен, то приходите и забирайте нужную вам литературу утром. Заполнение карточек требует времени, поэтому на двери не просто так объявление висит, что за час до закрытия книговыдача прекращается.

- Я, собственно, не за книгой. Ну… не совсем за книгой.

От волнения Мила даже покраснела. Она чувствовала себя ровно так же, как с полгода назад, когда входила в лавку за лавкой, выпрашивая любую, даже самую тяжёлую работу. Её коробило от унижения. Коробило от невозможности жить по-человечески.

- А зачем тогда? – нахмурился ещё сильнее старик и, так как Мила всё молчала, вновь демонстративно уставился на книгу в своих руках. После чего подошёл к другому стеллажу, ухватил закреплённую к его краю лесенку и пододвинул её к нужному месту. Колёсики лестницы скользили по деревянному полу практически бесшумно. Это сам библиотекарь закряхтел, когда начал подниматься.