Вековые деревья отступили от Днепра. Все сколько-либо удобные места по берегам были распахан. Сев завершился, и только кое-где можно было увидеть согбенного смерда, бредущего за бороной. По словам кривичей, земля здесь была гораздо плодороднее, чем в их родных краях. Но одна беда сменяла другую. На жирном черноземе безудержно тянулись вверх сорняки, забивавшие рожь и все посаженное рукой человека. Полянам приходилось прежде всего выжигать огнем сорную траву, выдирать ее корни и лишь после такой подготовки засевать. Время от времени на глаза Харальда попадалось почерневшее поле, как будто выжженное огненным мечом великана Сурта.

По Днепру плыли длинные плоты из бревен, нарубленных зимой в верховьях реки. Связанные попарно плыли грубо выдолбленные дубы, которым предстояло превратиться в стройные ладьи. Их обгоняли груженные суда всех видов и размеров, часть их повернула в Десну, чтобы плыть в Чернигов, но большинство ладей и почти все плоты продолжили плавание по Днепру. Показалась крепость Любеч. В крепости сидели княжие мужи. Они радушно приветствовали гостей, но не могли уделить им много времени, так как готовили к отправке в Хольмгард меха, собранные зимой во время полюдья в землях дреговичей и северян. Они оценивали пушнину и без зазрения совести откладывали лучшие меха для себя. Покидая Любеч, исландец Халльдор завистливо вздохнул:

– Они пользуются добром конунга как своим собственным.

– Легко присваивать добро конунга, когда он живет в Хольмгарде, – заметил Харальд. – Однако им придется умерить свою алчность, если конунг Ярицлейв все же решит перебраться в Кэнугард.

Не успели они обсудить нечистых на руку княжих мужей, как перед их глазами открылся Кэнугард, раскинувшийся на высоких холмах. По уверениям кривичей, город был назван по имени перевозчика Кия.

– Тем глаголеху: «На перевоз на Киев». Мы, кривичи, ведем род от князя Крива, а поляне от простого перевозчика, смерда, – злорадствовали братья.

Если бы их услышал кто-то из киевлянин, он разразился бы площадной бранью, укоряя кривичей в глупости. Поляне утверждают, что Кий и его братья были мужами мудрыми и смысленными. Кий ходил к Царьграду и там, якоже сказывают, принял великую честь от греческого царя. А ежели он был бы простой перевозчик, якоже сказывают несведующие люди, то не принимал бы его греческий царь. Сравнивая Хольмгард и Кэнугард, норманн не знал, какому из них следовало отдать предпочтение. Хольмгард был гораздо ближе к Северным Странам и вел обширную торговлю со многими славными торговыми городами. Кэнугард имел прочные связи с Землей Греков и иными странами.

По размерам два города не уступали друг другу. Хольмгард с его деревянными мостовыми и стоками для нечистот воды был чище и удобнее для жизни, Кэнугард отличался красотой и удобством месторасположения. Ни одна ладья с товаром не могла проплыть незамеченной мимо высоких холмов, по которым тянулся земляной вал сo сторожевыми башнями. Харальд слышал, что на город часто нападали кочевники, и близость со степью говорила не в пользу Кэнугарда. Зато киевляне привыкли к покорности, тогда как новгородцы славились вольными нравами и изливали свое недовольство, собираясь на буйное вече. Харальд думал, что перед Ярицлейвом Мудрым стоял трудный выбор. С другой стороны, не всякий конунг имел в своих землях два великолепных града.

Сойдя берег, норманн попрощался с братьями-кривичами. Он хотел дать им одну монету с выбитой по кругу надписью «Се Ярославово серебро», но рука сама зацепила несколько серебряников. Харальду показалось недостойным скупиться, и он швырнул блестящие монеты на песок. Братья поначалу подумали, что молодой князь невзначай обронил серебро. Они бросились поднимать серебряники и с поклонами поднесли их норманну на своих заскорузлых ладонях. Услышав, что серебряники предназначены им в награду, они, едва веря своим ушам, пали на колени и возблагодарили щедрость молодого князя. Харальд решил дать добрый совет бедным людям.

– Бонды, внесите задаток за добрый корабль, пусть даже не новый, и отправляйтесь на нем викинговать, дабы с честью сложить головы в чужих краях.

Кривичи беспрестанно кланялись и в один голос восклицали.

– Князь! Милостивец! Все сделаем, как ты велишь! Сеять нынче не будем, купим ржи, наварим пива. Голожопицу не забудем отведать. Отдохнем от трудов, небось заслужили!

Не слушая их благодарностей, Харальд зашагал длинными ногами по песчаному берегу. Исландец Халльдор едва нагнал его. Он редко говорил, но сейчас не мог сдержаться. Косясь на мешок, висевший на поясе норманна и позвякивающий при каждом шаге, он проворчал:

– Конунг, ты жесток к серебру!

– Да, я не жалею золота и серебра, как все Инглинги. Хотя признаю, что щедрость иной раз не идет впрок. Вряд ли бонды разумно распорядятся деньгами. Кажется, они не собираются покупать корабль для викингования. Они могли бы добыть славу и большое богатство, а потом устроить веселый пир и вспоминать подвиги, совершенные во время похода.

– Не так уж они глупы, если устроят пир, не дожидаясь похода, – буркнул исландец.

Напутствуя норманна, Ярицлейв Мудрый заранее предупредил его, что в Киеве следует приобрести крепкую ладью, пригодную для плавания по морю, а также нанять опытного кормчего. Под обрывистым берегом Днепра кипела работа. Далеко по воде разносился перестук топоров, тянуло дымком от костров, на которыми висели железные чаны с кипящей смолой. Плотники оценивали заготовки, пригнанные по воде с верховий реки. Из векового дуба они ладили длинную ладью, из деревьев поменьше получался верткий рыбацкий челн. Начерно выдолбленные стволы окончательно отделывались, снабжались уключинам, веслами и прочим необходимым для долгого путешествия. Готовые ладьи рядами стояли вдоль берега, ожидая покупателя.

Харальд прежде начал с найма кормчего, знающего морской путь в Страну Греков. Расспросил плотников, работавших на берегу, он выяснил, что около церкви живет человек, многократно хаживавший в Царьград. Он отправился наверх к каменной церкви, построенной на церковную десятину. Церковь так и называлась Десятинной. Каменные строения были в диковинку, и Харальд внимательно осмотрел полосатые стены, сложенные из белого камня, который чередовался с рядами плоских плит из обожженной глины. И опять ему пришлось сравнивать Кэнугард с Хольмгардом. Новгородская Софийская церковь была выше и имела множество затейливых куполов. Однако дерево не могло сравниться по прочности с камнем, и в этом отношении Десятинная церковь выигрывала. Когда он нашел жилище кормчего, тот первым делом спросил его:

– Ты крестьянин али поганый?

– Я почитаю Христа, – ответил Харальд.

Кормчий объяснялся с чужеземцами на смеси нескольких наречий. Он немного знал северный язык, поскольку провел одну зиму в Упсалле. Языческие порядки, господствовавшие в Великой Холодной Швеции, вызвали у него глубокое омерзение. Мешая славянские и северные слова, он объяснил Харальду, что раньше на месте Десятинной церкви находилось языческое капище наподобие упсалльского Двора богов. Внутри ограды возвышался огромный идол с посеребренной брадой и позолоченными усами. Судя по описанию, там стоял Тор. Правда, кормчий называл повелителя грома славянским именем Перун.

– Тьфу, мерзость! – плевался кормчий. – Слава Богу, князь Владимир прозрел и велел стащить идола под гору и сбросить его в воду. Теперь благодать! Однако многие здесь до сих пор тайно жрут идолам.

Харальд договорился с кормчим, что тот поможет выбрать подходящую ладью и проведет ее до Царьграда. На прощание киевлянин предупредил норманна:

– Вчера под Угорскую гору пристала ладья с дюжиной свеев. Буйный народ! Говорят, что служили в дружине черниговского стольного князя Мстислава Владимировича. Князь прогнал их. Поберегись, не ходи туда!

Надо ли упоминать, что Харальд вместе с исландцем незамедлительно отправились под Угорскую гору, чтобы расспросить свеев о дороге в Миклагард. Рядом с длинной ладьей сидели люди в кольчугах. Их свирепые бородатые лица покрывали ужасные шрамы. Свеи хлебали муру, принесенную им в липовом жбане из корчмы у подножья холма. Мура – это любимое славянами блюдо, которое делают из густого хмельного кваса с добавлением ржаных сухарей, лука и конопляного масла. Все это мелко крошится и хорошенько размешивается. В жаркое летнее время холодная мура отменно остужает глотку, но не всякий желудок выдержит её употребление. Дружинники квасили с раннего утра и уже были весьма хмельными. Когда Харальд подошел к ним, они замолкли, пораженные его высоким ростом и доблестным видом. Старший из них встал и, слегка пошатываясь, радушно обратился к гостю: