В это время дружинники набросились на всадников. Харальд ринулся в гущу схватки, нанося удары направо и налево. Среди дикого ржания, воплей и звона железа ему явственно слушался ликующий смех валькирии Хильд. Печенеги не выдержали и повернули назад под градом ударов, наносимых впавшими в неистовство дружинниками. Но подъем на крутой берег был гораздо сложнее спуска. Копыта коней скользили по осыпавшемуся склону. Животные съезжали вниз по скользкой глине или кувыркались через головы, увлекая за собой всадников. И опять лучники наверху оставались без дела, так как дружинники преследовали печенегов по пятам и невозможно было пустить стрелу, чтобы не задеть своего. Наконец, печенеги выбрались на высокий берег и унеслись в степь, как знойный ветер. Нападавшие оставили на поля боя двадцать трупов. Дружина Харальда не досчиталась пятерых человек. Харальд был очень недоволен собой. Свеи, как мужи опытные в сечах, спокойно отнеслись к потерям. Асмунд выразил общее мнение соплеменников:

– Мы не ошиблись в тебе, морской конунг! Ты смел и дерзок, а хладнокровие и осторожность придут с годами.

Среди брошенных на поле боя печенегов было несколько тяжело раненых. Харальд приказал Асмунду добить их. Костолом выполнил приказание, но пробурчал:

– Лучше было бы взять их с собой.

– Зачем? – удивился норманн и услышал загадочный ответ.

– Здесь недалеко должен быть остров, где они очень бы пригодились.

Остров, о котором говорил Асмунд, находится ниже переправы и называется островом святого Георгия. Так он назван сравнительно недавно для посрамления язычников, имевших обычай исполнять на острове свои гнусные обряды. И хотя все Гарды крестились при конунге Вальдемаре Старом, остров посредине Днепра продолжает сохранять недобрую славу.

– Варяжский остров! Проклятое место! – плюнул кормчий, с неодобрением глядя на свеев, среди которых царило радостное возбуждение. – Ишь, встрепенулись поганые! А вот и петухов для них приготовили! Тьфу, пакость!

Днепр, огибая большой остров, разделяется на два рукава – правый, удобный для плавания, и левый с отмелями и песчаными косами. Остров посреди реки покрыт вековым дубовым лесом, перемежающимся с уходящими ввысь дикими грушами. Множество уток гнездятся в плавнях вокруг острова, на отмелях ходят серебристые чайки, изредка пролетает желтая цапля. Приставшие к песчаному берегу ладьи встречали несколько человек из племени полян. Они окружили дружинников, предлагая им разную снедь. Один из торговцев призывно махал разноцветными петухами, связанными попарно. Амунд купил большого черного петуха и направился с ним в гущу леса.

Харальд, двое исландцев и мрачный хазарин Менахем последовали за свеями. Старый кормчий и кузнец Гостята наотрез отказались присоединиться к ним. Они всячески отговаривали молодых полян, но все же несколько человек пошли за свеями. Отроки были очень смущены, напуганы и на всякий случай беспрестанно крестились. На южной оконечности острова имеется обширная поляна, посреди которой высится огромный дуб, не уступающий вечнозеленому ясеню Иггдрасиль, который раскинул ветви над Мировой Бездной. Ствол дерева не смогли бы обхватить четыре воина, взявшихся за руки. На нижних ветвях дуба развешаны амулеты, полоски ткани, кусочки черствого хлеба и прочие дары, которые приносят язычники. В кору дерева врезаны девять челюстей вепрей, оскаливших клыки.

Свеи воткнули стрелы перед узловатым корням священного дерева. Асмунд поднял черного петуха, бормоча заклинания. Неизвестно, какой знак он получил от бездушных идолов, а скорее всего никакого, но это не помешало ему провозгласить с великим торжеством, что боги принимают жертву. Язычники ответили ликующими криками. Асмунд отсек голову петуху и бросил его тушку к корням. Обезглавленная птица вскочила, беспорядочно заметалась между корней, потом наткнулась на ствол и упала, дрыгая желтыми когтистыми ногами.

– Теперь духи сыты! – произнес Костолом, кланяясь звериным челюстям. – Хорошее предзнаменование! Наше плавание будет удачным! Но было бы гораздо лучше задобрить духов человеческой жертвой. Вон подходящий сук, на коем можно было бы повесить двух-трех печенегов, предварительно вспоров им брюхо.

– Я принесу более ценный дар, – пообещал Харальд, снимая с шеи золотую гривну.

Он решил воспользоваться удобным случаем, чтобы раз и навсегда избавиться от заклятого ожерелья. Быть может, и не все правда, что рассказывали об этой драгоценной вещи. Но гривна, снятая с ужасного идола Юмалы в Стране Бьярмов, приносила несчастье. Лучше было от неё избавиться, и Харальд повесил ожерелье на самый высокий сук, до которого только смог дотянуться. Золотой вепрь, украшавший гривну, засияли в солнечных лучах, пробивавшихся свозь листву. Свеи загудели от восхищения, хазарин Менахем жадно облизнулись, а исландец Ульв воскликнул:

– Зачем дарить такую красоту ложным богам?

– Молчи, ибо ты не ведаешь, что ожерелье было подношением идолу Юмалы в Стране Бьярмов. Ему самое место на языческом дубе. Пусть Юмала попробует отобрать его у здешних идолов. Я же с радостью отдаю нечистой силе её собственность!

Они вернулись на берег. Молодые поляне бежали впереди, уже сожалея о том, что поддались искушению поучаствовать в языческом жертвоприношении, а хазарин отстал. Асмунд, шедший рядом с Харальдом, полюбопытствовал:

– Слышал, что твоего старшего брата причислили к святым. Наверное, это означает, что он конюший или окольничий Белого Христа? Но мне неведомо, зачем вы кланяетесь бессильному богу? Ведь он даже не сумел постоять за себя, когда его распяли! Иное дело Тор, вооруженный молотом.

– О чем ты болтаешь! – возмутился Ульв. – Иисус Христос гораздо сильнее Тора. Однажды они сошлись в поединке, и Христос одним ударом выбил молот из рук Тора и поверг его наземь. Если бы Тор не взмолился о пощаде, его судьба была бы печальной.

– Мне ничего не известно о битве между Тором и Христом, – признался Костолом.

– Тогда не говори о том, чего не знаешь! Надо слушать священников: они клянутся, что в левом мизинце Христа больше силы, чем в правой длани Тора!

– Не горячи сердце, исландец! Если бы ты раньше рассказал об этом, я бы купил второго петуха для Христа. Наверное, он бы не отказался принять от меня жертву. Ведь меня крестили, причем дважды. В Лундуне и в Чернигове. Даже трижды крестили, только в третий раз пожалели дать мне хороший подарок, поэтому я третий раз не считаю.

Кормчий не захотел ночевать на Варяжском острове, и Харальд решил, что он прав. Он предпочел бы держаться подальше от языческого дуба, к которому мог явиться Юмала и потребовать назад свое имущество. Дружина отправилась в путь и через пять дней вышла на морской простор. Свартахавом называется это море, а на греческом языке оно известно как Понт Эвсксинский.

Харальд Суровый вместе со своей дружиной выплыл в море, которое греки раньше называли Понтом Авскинский, или Негостеприимным, отчасти по причине сурового климата, в основном же из-за свирепости обитавших вокруг него племен, которые убивали пристававших к берегу чужестранцев и пожирали их тела, а из черепов делали чаши для питья. Позже, прочно обосновавшись в этих местах и основав множество поселений, греки изменили название моря на Понт Эвксинский, сиречь Гостеприимное море.

Прежде чем пуститься в дальнее плавание по морю, следовало хорошо подготовить корабли. По указанию кормчего ладьи пристали острову, лежащему против устья Днепра. Остров небольшой и лишен растительности. Тем не менее на нем обитают люди. Каждую весну сюда приплывают плотники из Херсона, или Корсуни, и остаются здесь до осени. Херсонитам хватает работы, так как почти все путешественники нуждаются в починке кораблей.

– Бар-бар-бар, – частил херсонит, пришедший осмотреть вытащенные на берег ладьи.

Харальд засмеялся над потешным лопотанием и спросил кормчего, о чем толкует этот человек. Кормчий, немного понимавший по-гречески, перевел: