И все-таки он отдыхал здесь, удивляя тем самым даже близких друзей. «Необычно и странно было видеть Ленина, гуляющим в парке Горок…» — писал Горький. Отсюда ездил на охоту. Косил сено. Собирал грибы. Сгребал снег. Учился плести корзины. Играл в городки, разделяя всех на игроков «первой и второй руки», подсмеивался над кем-то из товарищей, что не изжил тот «левого ребячества», а потому и палка его всегда летит от городков влево. Увидев однажды кого-то на велосипеде, сказал, спустившись с террасы: «Нуте-ка дайте я попробую. В городки вы меня обыгрываете, на велосипеде же наверняка я вас обставлю», сел в седло и принялся делать восьмерки.

Купался в Пахре, так быстро плавая, что никто не мог за ним угнаться. Однажды, просидев долго с удочкой над прудом и поймав всего лишь одного карасика, заметил разочарованно: «Стоит ли из-за такого карасика время тратить». Ходил на лыжах и, соскользнув с лыжни, всякий раз смеялся над собой: «Ссыпался Ильич».

Любил охоту; бывало, охотился вместе с братом. У Владимира Ильича была двустволка, дробовое оружие. Он ходил обычно в синей косоворотке и в каком-нибудь пиджаке, вспоминал Дмитрий Ильич. «В… выходной день мы, Владимир Ильич, я и кто-то из охраны, попробовали пойти на охоту, т. е. взяли ружья. Вышли через парк в лес, но ничего не нашли, так как не знали совершенно мест… позднее мы уже узнали, где здесь водятся тетерева».

Любил поляну по дороге на Лукино. Здесь и охотился на тетеревов, подолгу, бывало, прячась в кустах. Ходил на Круглый пруд, где стрелял уток. К пруду приходилось ползти, тщательно маскируясь и выполняя все требования егеря.

А самым убедительным, самым впечатляющим подтверждением отдыха было его постоянное общение с детворой. Мария Ильинична рассказывала: «С крестьянскими ребятами у него всегда длинные и веселые разговоры».

Заглянул в Горки проведать Ленина Яков Михайлович Свердлов, с ним его дочь Верушка. Владимир Ильич посадил девочку на плечи, дал ей конец веревочки, а другой — взял зубами. «Наконец-то, видим человека, который оседлал и взнуздал Ильича», — смеялись свидетели этих развлечений.

Приехал в Горки советский полпред в Берлине Николай Николаевич Крестинский. Встретился с Лениным, а жена и маленькая дочка гуляли в парке. Владимир Ильич узнал об этом, попросил позвать их. Играл с девочкой, подарил ей игрушечные сапожки для куклы Кати.

А 7 января 1924 года, в рождество по старому календарю, Ленин спустился в зимний сад — на елку, которую устроили для горкинских ребят. Сидел в кресле, пускал заводные игрушки под смех и визг маленьких гостей.

Давно это было, те ребята — люди уже преклонного возраста. Так и Герта Августовна Власенкова. Отец ее столярничал, плел корзины, нередко чинил обувь, чинил и Ульяновым. Мать работала прачкой. Герта Августовна — встретились мы несколько лет назад — рассказывала:

— Возвращалась я вечером с этой елки и прижимала к груди подарки, которые мне дали:.серую уточку из папье-маше и книжки. А дома больная младшая сестра, она не смогла быть на елке и все время плакала, когда я уходила на праздник. Отец сказал дорогой: «Ты бы поделилась игрушками с сестрой». И я насупилась, тоже чуть не заплакала. Дома у кроватки сестры дремала мама. На одеяле были рассыпаны игрушки: их прислали Ульяновы — вспомнили и о моей больной сестренке.

Не было в жизни Владимира Ильича другого места, где бы чаще встречался с ребятами — фотографировался с ними, беседовал, играл. Помните, у Горького о Ленине: «Детей он ласкал осторожно, какими-то особенно легкими и бережными прикосновениями».

Номер первого пионерского журнала «Барабан» хранится в библиотеке Ленина в Кремле. На обложке — посвящение Владимиру Ильичу: «Мы идем на смену». Теперь это звучит символически: ребята писали в январе 1924 года, еще не подозревая о трагедии, которая произойдет спустя несколько дней. И уже в следующей книжке журнала. — февральской — будут публиковаться воспоминания ребят детского дома, который находился подле Горок. Воспоминания эти записали пионеры — корреспонденты журнала, пикоры, как их тогда называли.

«Поезд быстро пробежал тридцативерстовое расстояние, подошел к станции — разъезду Герасимово. Несколько жалких деревянных домиков, расположенных на насыпи, несколько пар саней и очень сильный мороз — вот первое наше впечатление.

Садимся и едем. Возчик — крестьянин близ расположенной деревни — попался на редкость разговорчивый.

— Да, хороший был товарищ Ленин, а главное, уступчивый, обходительный, — говорит он, полуоборачиваясь к нам и подгоняя белую лошадь. — Да, сколько раз, бывало, приходилось с ним разговаривать, и всегда запросто. Бывало, едешь с дровами мимо дома, а Ильич чай пьет на балконе. Всегда «здравствуй» скажет. Вот на этой дороге они в последнее время на автомобиле ездили, им это для здоровья нужно было…

Вот дом Ильича, двухэтажный, с большими белыми колоннами, со стеклянными дверьми, выходящими на террасу… В дом нас, к сожалению, не пустили — там все было в беспорядке и не на своих местах. Смерть Ильича, горе его окружавших вышибли все из колеи…

Вблизи от санатория есть детский дом имени Ф. И. Калинина. Нам дают провожатого, и мы отправляемся туда. Дом, как и санаторий, в лесу. Ровные красивые дорожки, хрустит мерзлый снег под ногами. В детском доме нас встречают хорошо. Ребята окружают и расспрашивают. Объяснив цель нашего прихода и рассказав, кто мы такие, просим ребят рассказать о случаях своих разговоров и встреч с Владимиром Ильйчем. Заведующая домом идет нам навстречу, и с ее помощью наружу извлекаются все факты встреч и разговоров.

— Помнишь, — обращается один из ребят к другому, — как мы пускали стрелы. Пустили далеко стрелу, — рассказывает он нам, — выбежали мы на полянку за ней, а на полянке Ильич в кресле сидит. Смотрит на нас и смеется. Ну мы оторопели и давай удирать. А после очень жалели.

Один за другим они описывают все случаи встреч, как они разговаривали с Ильичем, как Ильич первый говорил им «здравствуйте», как приходил и отдыхал вот на этой скамейке. Один раз в хороший солнечный день летом 1922 года Ильич, гуляя в лесу, встретился с нищим мальчиком, шедшим из Москвы. Ильич с ним разговорился, взял его к себе домой, вытрусил его мешок, пересчитал все имеющиеся у него корки, накормил его, долго с ним беседовал и отправил в детский дом».

Готовили ребята и концерт для Владимира Ильича. Думали устроить его 22 января, собирались петь «Варшавянку» и «Мы кузнецы», разучили сценку «Ребячье посольство»… В те траурные, рвущие сердце дни ребята вместе с крестьянами соседних деревень черными проталинами стояли вдоль снежной дороги от Горок до станции Герасимово — на всем пути, пока несли гроб с телом Ленина.

…Вечерами — это были последние вечера в их совместной жизни — Надежда Константиновна читала вслух Владимиру Ильичу книги, которые он отбирал.

Владимир Ильич оставался до «самой смерти таким, каким и раньше, — человеком громадной воли». Не терпел, чтобы его развлекали, и, как прежде, заботился о людях — о тех, кто оказывался теперь в его поле зрения — врачи, санитары. Стараясь преодолеть болезнь, обнаружил, что может читать про себя, и стал это делать. «Газету он читал ежедневно вплоть до дня смерти, сначала «Правду», а потом просматривал «Известия», — вспоминала Крупская. — Думал о возвращении на работу и никогда не позволял себе задремать после обеда, даже сидеть на мягком стуле и то не соглашался». И лишь одна переделка была совершена в этом бывшем барском доме — появились вторые перила у лестницы, ведущей наверх. Ленин держался за них здоровой рукой, спускаясь сам, без посторонней помощи…

Горький вспоминал, как однажды в Горках, лаская детей, Владимир Ильич сказал:

— Вот эти будут жить уже лучше нас; многое из того, чем жили мы, они не испытают. Их жизнь будет менее жестокой.

И, глядя вдаль, на холмы, где крепко осела деревня, он добавил раздумчиво:

— А все-таки я не завидую им. Нашему поколению удалось выполнить работу, изумительную по своей исторической значимости. Вынужденная условиями жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Все будет понятно, все!