А Владимир Ильич при каждом удобном случае старается отказаться от охраны. Это делает человек, относящийся с глубочайшей серьезностью к каждому своему поступку, лишенный позы и даже намека на игру в риск. Значит, были к тому основательные причины.
И одна из них — можно смело предположить — это нежелание Ленина, чтобы заботы о безопасности его личности стали преградой для общения с людьми. Даже личная безопасность была для него слишком высокой ценой, чтобы лишить себя тех неожиданных и надолго запоминающихся Владимиру Ильичу встреч, которые так часто у него бывали…
Стремление к беседам и встречам, желание узнать о происходящем из первых рук — это сопутствовало Ленину на протяжении всей его жизни, до самых последних дней. 13 декабря 1922 года в истории болезни Ленина записали, что его удалось уговорить на время совершенно отказаться от работы. И в тот же день он диктует письмо о распределении работы между заместителями Председателя СНК и СТО. «Ввиду повторения болезни я должен ликвидировать сейчас всякую политическую работу и возобновить свой отпуск. Поэтому наши разногласия с вами теряют практическое значение».
В чем же суть разногласий Владимира Ильича с его заместителями? Прежде всего в том, как предлагали они организовать прием посетителей Председателем Совнаркома. На личный прием к Ленину посетители предварительно отбираются заместителями Председателя СНК или секретарем ЦК РКП(б). И Ленин не соглашается с этим, не может согласиться. В том же письме пишет, что против этого предложения выдвигает «прямо обратное — о полной свободе, неограниченности и даже расширении приемов». Во встречах с людьми — ничего отфильтрованного, выборочного, просеянного…
А теперь попробуем ответить себе, на чем основывался этот ленинский демократизм и ленинское доброжелательство, его готовность выслушать каждого рабочего и крестьянина. На соображениях, что именно так должен поступать каждый советский руководитель? Это конечно же имеет место. Но, исходя лишь из подобных соображений, мы утрачиваем главное — естественное начало в действиях Владимира Ильича: они были продиктованы непосредственным и глубоко личным интересом к беседам и встречам с простыми людьми. И снова вопросы. Старушка — случайная попутчица в вагоне, печник и сапожник в Горках, сторож лесной школы в Сокольниках — собеседники Владимира Ильича. Но могло ли общение с этими людьми искренне увлечь Ленина? Не приходилось ли ему чуть «пригибаться», как обычно делают это, беседуя с ребенком?
Не стоит смущаться вопросов, куда как полезнее понять, что их порождает. Мы читаем многочисленные воспоминания о том неизгладимом впечатлении, которое производило на людей общение с Владимиром Ильичем, встречи с ним — даже случайные, даже мимолетные.
«В моей памяти до сих пор сохранился случай приема одной крестьянской делегации, — писала секретарь СНК С. Б. Бричкина. — Крестьяне очень волновались, примет ли их Владимир Ильич. Когда я пришла, чтобы проводить их в кабинет Владимира Ильича, на лицах крестьян появилось выражение необычайной напряженности. Перед дверью кабинета они приостановились, пригладили обеими руками волосы, одернули на себе одежду и робко, затаив дыхание, переступили заветный порог. Навстречу им поднялся Владимир Ильич, простой, обаятельный, понятный и человечный, пожал всем крепко руки, усадил вокруг себя, и робости их как не бывало».
Да, захватывающе интересно было беседовать с Лениным. Ну а Владимиру Ильичу, ему-то было интересно? Какое значение имели эти встречи — нет, не для старушки попутчицы, сапожника, сторожа, наконец, крестьян-ходоков — какие последствия имели они для Владимира Ильича?
Сторожем лесной школы в Сокольниках был Филипп Ильич Бодров — старинный знакомый Ульяновых. Член партии с 1894 года, он занимался в вечерней воскресной школе за Невской заставой, где учительствовала Надежда Константиновна, и тогда же бывал в социал-демократическом кружке у Владимира Ильича. А встретиться вновь довелось уже в Москве, весной девятнадцатого. Крупская недолго отдыхала в лесной школе, где и работал Бодров. «О жизни в деревне толковали мы много со сторожем лесной школы… — писала Надежда Константиновна. — Владимир Ильич тоже не раз толковал с ним, приезжая ко мне». И вот документ, свидетельствующий о результатах этих разговоров, письмо-распоряжение, написанное Владимиром Ильичем 7 апреля 1919 года.
«Крестьянин Филипп Ильич Бодров (живет в Москве, Сокольники, Лесная школа) — бывший, питерский рабочий, в партии более 20 лет, — имеющий хозяйство в Веневском уезде Тульской губернии (около 20 живущих вместе неразделенных (неподелившихся) членов семьи, «средний крестьянин»)…» — пишет Ленин.
О многом надо было расспросить сторожа лесной школы, чтобы вот так, в несколько строк, изложить исчерпывающие сведения о нем, достигнув той концентрации информации, которой позавидует всякий поклонник конкретных социологических исследований. Информация политическая: питерский рабочий, более 20 лет в партии. Значит, человек «наш», зря говорить не станет, к советам его можно прислушаться. Информация социальная: рабочий, который и сегодня связан с деревней, имеет хозяйство в Веневском уезде Тульской губернии.
Место, где находится хозяйство, показывает, с какой зоной знаком собеседник Владимира Ильича. Но значительно важнее, с каким слоем крестьянства он связан, чьи взгляды передает: около 20 живущих вместе неразделенных (неподелившихся) членов семьи. И представляешь эту семейную артель, в которой трудятся от зари до зари. Разумно, с толком трудится семейство, всего достигая своими руками. Не богатеи они — одна семья на всю деревню — и не бедняки, горем горьким иль по своему нерадению задавленные нуждой; они те накрепко вросшие в землю валуны, которые и определяют ландшафт.
«Средний крестьянин», — пишет Ленин, словно заключая в графу переписи все вышесказанное и в то же время отмечая кавычками условность такого понятия.
Будь в письме Владимира Ильича только эти первые строки, мы все равно бы сказали, что встреча с Бодровым оказалась очень полезной, она позволила запечатлеть весьма характерный социальный тип. Но Владимиром Ильичем владеет на этот раз архипрактический интерес:
Бодров «уверяет меня, что возможен подвоз хлеба гужом в Москву на расстоянии до 200 верст от нее (его деревня в 180 верстах от Москвы). Хлеб-де есть у нас, есть и излишки.
Упущено-де зимнее время, но и после посева (кончается около Николы) останется свободного времени около 1 месяца (до вывоза навоза с неделю до Петровок). Надо-де его использовать».
Светлый апрельский вечер обрывается на границе подступающего леса — Сокольники в ту пору были скорее всего загородной местностью. На скамейке у ворот сидят Ленин и Бодров. Владимир Ильич внимательно слушает собеседника. А тот называет сроки полевых работ по передаваемому от деда к внуку крестьянскому календарю. Это теперь мне пришлось листать книги, чтобы выяснить: праздник святого Николы бывает в конце мая, а «неделя до Петровок» означает первую декаду июля, — тогда же календарь у всех был на памяти, и, словно подчеркивая достоверность услышанного, Ленин повторяет вслед за Бодровым: «около Николы», «с неделю до Петровок» — а вместе с тем, сохраняет аромат времени, его колорит.
Совет Бодрова заслуживает доверия по всем статьям. И Ленин дает указание. Нет, не о вывозе хлеба. Он настаивает на изучении вопроса, поднятого Филиппом Ильичом.
«Необходимо срочно, немедленно собрать сведения и справки и, если есть хоть малый шанс, осуществить эту меру, ибо с востока подвоза не будет».
Житейский опыт сторожа лесной школы оказался весьма полезным, Ленин с благодарностью воспользовался советом, который дал Бодров…
Результатом подобных общений оказывались часто и более общие суждения, Помогавшие передать черты эпохи. Не было, скорей всего, для Ленина-публициста большей радости, как почерпнуть из уст простого человека слово, фразу, которые в осмыслении Владимира Ильича восходили к вершинам политического анализа, воплощали образ времени. И в этом умении услышать, запомнить, вернуться не раз к случайно, казалось бы, оброненному слову — Ленин конечно же продолжает традиции русской литературы, создатели которой всегда и чутко прислушивались к голосу народа.