Их мамка Ольга

терпела это недолго:

собрала котомку да вон со двора,

добралась до монастыря

и постриглась в монахини.

А дети её мордяхами

дел в деревне наделали:

убивали, грабили. Но уделал их

Василий Буслаев с дружиной:

проезжал, было, мимо он,

да кликнули мужики

воеводушку на подмогу.

И помог ведь!

Гадёнышей кинул в подводу

да в тайгу непролазну увёз,

там и бросил их. Лес

закряхтел, зашумел, застонал,

когда богатырь уезжал.

Но Василий всё же уехал,

куча подвигов впереди! Брехал

народ о коих исправно:

— Экий Буслаев славный!

А разбойникам

пришлось в лесу обосноваться.

Избу рубить, это не драться!

Но у бабки помощников куча,

один другого могуче!

Избу срубили. Баньку поставили,

грибников в ней уваривали

да редких калик перехожих.

Разбоями тешились тоже.

Пошла тут дурная слава

от края земли до края

о Кыше, Хлыще, Малыше

да злющей бабе Яге.

До жути народ их боялся,

в тайгу совсем не совался,

хоть и ягода нужна, и пушнина,

да лес: возводить домины.

Род людской совсем загибается.

Мужик плачет: «Доколе маяться

мы будем как холопы?

Надо леших прихлопнуть!»

Решено так решено,

в лес пойдёт одно звено,

а второе послужит прикрытием.

«Грабли, вилы тащите!»

И пошли мужики рядами,

в руках топоры да знамя

из старой отцовской рубахи.

Вот ходи, размахивай,

при на адовых деток!

Услышали хруст веток

Кыш, Хлыщ, Малыш да баба Яга,

берут с поленницы дрова

и идут на крестьян в наступление.

(Всё, закончилось стихотворение.

Ан нет, пошутила.)

Бой шёл с невиданной силой!

Матерились с утра до утра:

рать мужичья на демонов шла.

Но всё хорошо кончается

лишь у тех, кто шатается

по боям да пирищам княжьим.

Не, это усё не у наших!

А нашу мужичью силу

очень быстро свалила

та мала разбойничья рать.

Пахать бы мужам и пахать!

Ан нет, по кустам валяются.

— Чи живы, чи мёртвы? —

разбирается с ними баба Яга.

Печь в красен жар вошла!

Ну вот, ну вот,

снова беден сельский род.

Где брать подмогу

на неугодных богу?

Пригорюнились

крестьяне, обиделись,

трёх прихвостней возненавидели,

а также злыдню Ягусю.

Но вдруг вспомнила тётка Дуся

о русских могучих богатырях:

— Васятка Буслаев на днях

опять с дружиной проскакивал,

мечом булатным размахивал,

бахвалился: нет ему равных!

Гутарил, что подвигов славных

у него, ой, немерено,

всё проверено.

Спохватился народ,

в Новгород прёт

кланяться, челобитничать,

Василя Буслая на помощь звать.

А тот в Новгороде сидит, бражничает,

медами сладкими стольничает,

да купцам с похмелья морды бьёт.

Молва ходит: «Чёрт Буслая не берёт!»

Народ не чёрт

и в «чёт-нечет»

играть не умеет,

лишь сохою легонько огреет.

Но тут дело тонкое,

в ноги кинулись, звонкими

голосами зовут-взывают,

к совести Буслая призывают:

— Ты поди, богатырь,

да во буйный лес,

там старушка Яга, её надо известь!

А Василь ни мят, ни клят;

попыхтел, побурчал,

оторвал свой взгляд

от мёда сладкого, пива пенного,

поднялся и сказал: «Будет пленная

ваша ведьма Яга да её друзья,

али я не я, иль хата не моя!»

— Ну уж хаты твоей

давно след простыл, —

народ откланялся, отошёл, остыл.

Собрался Вася,

поскакал в тёмный лес;

знал дорогу, сам братву туда завёз.

Нашёл избу на курьих ножках,

слез с коня, идёт в сапожках.

Распахнул дверь дубовую и заходит.

Глядь, а по горнице

лебёдушкою ходит

дева краса: длинны, чёрны волоса;

песни поёт заморские,

пословицы сыпет хлёсткие

да брагу пьяную варит,

сама пьёт и крепость её хвалит.

Но про Буслаева слава дурная

не зря ходит, брага хмельная

дюже на глаз ложится

Воеводушка пьёт, дивится

какой мир вокруг стал красивый:

солнце, поле, кобылы сивы

скачут, скачут и скачут,

какую-то тайну прячут.

И пошёл за ними Василий,

зовёт кобыл. Небом синим

его с головой накрывает.

Упал былинный. В сарае

заперла его бабка.

И к дружине выходит, сладко

зовёт всё войско обедать,

мол, надо бы ей поведать

некую страшную тайну.

— Входите, соколики, знаю

одно верное средство

как получить наследство

из Московской де казны.

В дом идите, там волшебные сумы.

В них желаньице шепните

и казну «за так» берите!

Ох, ты глянь на эти рожи,

совесть их ничуть не гложет:

молодцев чи хлопцев бравых

кучеря-кучеря-кучерявых.

Заходят они в избушку,

кланяются старушке

и в большущие сумы

суют длинные носы.

Бабка сумочки связала,

села сверху и сказала:

«Кто на чужое позарится,

от того природа избавится!»

И печь топить приказывает

Малышу, Кышу. Обязывает

Хлыща тащить воинов к баньке:

— Закатаю их на зиму в банки!

Но сказка была б не сказкой,

если б чёрт в ней не лазил.

Говорит он Яге: «Погоди,

не уваривай хлопцев, беги

бабуся скорее отсюда,

Илья Муромец едет покуда».

— Покуда это куда?

«Едет Илья сюда,

шеломом своим потряхивает,

копьём булатным размахивает,

говорит, что закинет ведьму

на Луну иль отдаст медведям

на жуткое поругание:

на съедение и обгладание!»

Испугалась старушка:

— Илюшенька едет, неужто?

Да, да, богатырь наш ехал,

за версту его слышно, брехал:

— Один я на свете воин,

(кто же с этим поспорит?)

один я храбрец на свете!

Эге-гей, могучий ветер,

разнеси эту весть по свету,

лучше Илюшеньки нету

богатыря на вотчинах русских!

Ветру вдруг стало грустно:

— Не на пиру ты, Илья,

в лесу бахвалишься зря.

Ну кому это надо: лисам

или полёвкам мышам?

А товарищи твои в беде.

Поспешай-ка к бабе Яге,

та хочет сварить былинных:

Василя Буслая с дружиной;

закрыла она их в амбаре,

скоро в печурку потянет.

Натянул поводья Илья:

— Да я, де, буду не я,

ежели не подсоблю;

скачи, Сивка, друже спасу! —

и калёной стрелой помчался,

а кто б на пути ни встречался,

сёк, рубил даже не глядя.

Сколько ж калик прохожих погадил!

Прискакал наш воин к избушке:

ни разбойников там, ни старушки,

лишь баня красна кипятится.

Илья туда! Там свариться

успели бы храбрецы,

но Муромец опрокинул котлы

и вытащил еле живых.

Каждому дал под дых:

— Не слушай нечисту силу,

не ведись на слова красивы,

эх, бесстыжие ваши рожи,

а ну вставайте на ножки!