– Она еще не легла. Собирает вещи.

Очевидно, речь о его дочери.

– Значит, ничего нет? Совсем ничего?

Да, ты испытываешь судьбу, но прошло три дня, и теперь, когда жажда отступила, ты чувствуешь сосущую пустоту в животе и боль в спине; тысячи тревожных звоночков сигнализируют о внутренних неполадках.

Он вскидывает ладони.

– Что? Думаешь, я могу разогреть ужин в микроволновке и уйти, а она не задаст вопросов?

Приносимая им еда всегда является частью целого. Порция лазаньи, миска тушеного мяса, центральный кусок запеканки. Блюда, которые могут пропасть без последствий. Гораздо незаметнее, чем треугольник пиццы, целый чизбургер или куриная ножка. Все это время он готовит большими партиями, откладывая часть своей порции. Такой способ позволяет ему держать тебя в секрете.

Он со стоном садится рядом. Ты ждешь, что он расстегнет молнию на твоей кофте, сожмет ладонь на шее. Взамен он тянется к своему поясу. Блеск, вспышка металла.

Ты узнаешь пистолет. Тот самый, который он наставил на тебя пять лет назад, черный пистолет с блестящим глушителем.

Ты напрягаешь пальцы на ногах, словно перед забегом. Острее чувствуешь холод и тяжесть цепи на лодыжке. Она тянет вниз, будто хочет утащить в землю сначала ногу, а потом и тебя целиком.

Сосредоточься. Оставайся с ним.

Его грудь ходит ходуном, глубокие вдохи следуют один за другим. Туман от обезвоживания рассеялся, и ты подмечаешь детали. Он устал, но не измучен. Сбит с толку, но не подавлен. Сам не свой, да, но счастлив.

Как после изнурительной работы, долгой пробежки, подъема в гору.

Или убийства.

Он лезет в карман и роняет тебе на колени какой-то предмет, словно кошка, притащившая дохлую мышь.

Солнцезащитные очки. Дизайнерские, судя по тяжелой оправе и логотипу сбоку. Совершенно бесполезные в сарае, но это не главное. Важно, что они кому-то принадлежали и больше ей не нужны.

Ты чувствуешь его триумф. Безграничное возбуждение после удачной охоты.

Она взывает к тебе. Кем работала эта женщина, чтобы позволить себе такие очки? Каким движением руки она сажала их на нос или на макушку? Интересно, ездила ли она в них на пассажирском сиденье авто с откидным верхом, тогда как ветер трепал ее распущенные волосы?

Хватит. Не позволяй себе думать о ней. У тебя нет времени на переживания или скорбь.

Его самонадеянность – твой шанс. Сегодня он поверит, что ему все по плечу.

– Слушай, – говоришь ты.

Он забирает очки. Похоже, передумал. Вдруг ты разобьешь линзы, превратишь их в оружие?

– Я тут размышляла… о твоем переезде.

Его мускулы напрягаются. Ты рискуешь испортить ему удовольствие, вернуть к повседневным тревогам, тогда как он хочет продлить кайф насколько возможно.

– Ты мог бы взять меня с собой.

Он вскидывает глаза, издает смешок.

– Ну да, – говорит он. – Похоже, ты не понимаешь.

Но ты понимаешь. Тебе известны его сильные и слабые стороны. Он приходит почти каждый вечер – всегда, когда он дома, – и привык к определенным вещам. Ему нравишься не столько ты, сколько иметь тебя в своем распоряжении. Для чего угодно, когда угодно.

Что он станет делать без тебя?

– Я только хотела сказать, мы могли бы по-прежнему видеться. Необязательно все заканчивать.

Он скрещивает руки на груди.

– Я могла бы жить там. – Ты киваешь в сторону двери, внешнего мира, откуда он тебя забрал и где живут остальные люди. – И никто бы не узнал.

Он растягивает губы в улыбке. Кладет ладонь тебе на затылок. Мягким, спокойным жестом человека, уверенного в своей безнаказанности, гладит тебя по волосам, затем дергает. Достаточно сильно, чтобы причинить боль.

– И, разумеется, – говорит он, – ты беспокоишься только обо мне.

Ты застываешь от его прикосновения.

Отстранившись, он отпирает засов, впускает в сарай холодный вечерний воздух. Снаружи замок возвращается на место. Он идет в дом, к своей дочери, к тому, что у них осталось от света и тепла.

Третье правило выживания в сарае: ты – неотъемлемая часть его мира. Все происходящее касается вас двоих.

Он был молод. Я сразу поняла: это его первый раз. Вышло у него скверно. Очень скверно.

Все произошло на территории кампуса, в общежитии. Он действовал так… небрежно. Повсюду кровь. Моя ДНК на нем, его на мне. И отпечатки.

Мы не были знакомы. Я приметила его несколькими неделями ранее. Если долго торчишь поблизости от университета, особенно субботними вечерами, то в конце концов к тебе наверняка подойдет застенчивый старшекурсник. Не знающий, как спросить, когда сунуть деньги.

Большинство из них забывали о стеснении сразу после оплаты. Включали высокомерие, к которому их приучила жизнь. Они были респектабельными молодыми людьми, а я брала пятнадцать долларов за минет.

От него я не ждала ничего подобного. Слишком молодой, слишком жалкий. Понятия не имел, как действовать.

Похоже, он удивился, что я люблю читать. Обычно ребятам такое не приходило в голову. Но я любила. Помечала отрывки, которые заставляли думать, и загибала страницы, находившие во мне отклик. Тем вечером на приборной панели моего пикапа лежали две книги в мягких обложках: «Оно» и триллер «Любит музыку, любит танцевать». Помню их обе, потому что так и не узнала, чем они закончились.

Он подождал, пока я снова надену топ. Его рука метнулась к моей шее. Он словно бросал вызов самому себе. Как будто знал, что если не решится теперь, то не решится никогда.

Он широко распахнул глаза. Мои закрылись. На его лице застыло изумление: неужели он действительно смог и мое тело отреагировало должным образом? Неужели и правда, если сжать чье-то горло с достаточной силой, человек перестанет двигаться?

Помню, как перед смертью поняла: если ему это сойдет с рук сейчас, он уверится в своей безнаказанности и впредь.

Ты вспоминаешь частички прошлой жизни, и порой это помогает.

Например, Мэтт.

С Мэттом у тебя было самое близкое подобие романтических отношений, когда ты пропала. Несбывшееся обещание, как и все остальное.

Главное, что ты помнишь о Мэтте: он умел вскрывать замки.

В сарае ты много об этом размышляла. Пробовала несколько раз. Оторвала щепку от пола, сделала незаметное углубление в стене. Но для большого замка на цепи тонкая лучина не годилась: вдруг она сломается, и что тогда?

Тогда ты оказалась бы в заднице.

Ты вспоминаешь частички прошлой жизни, и порой это помогает. Хотя не всегда.

Человек, похитивший тебя, возвращается на другой день с горячей едой и вилкой. Ты запихиваешь в рот пять гигантских кусков, не успевая даже подумать о том, что ешь, – спагетти с фрикадельками. Проглотив следующие три, замечаешь, что он о чем-то говорит. Спустя еще два находишь силы отложить вилку. Его слова куда важнее для твоего выживания, чем любой прием пищи.

– Скажи, как тебя зовут.

В ушах звенит. Ты закрываешь контейнер, откуда безмолвно взывает оставшаяся фрикаделька.

– Эй.

Он подходит с другого конца сарая и хватает тебя за подбородок, вынуждая поднять глаза.

Нельзя его злить. Никогда, но особенно сейчас.

– Извини. Я слушаю.

– Нет. Я велел назвать твое чертово имя.

Ты ставишь контейнер на пол и подсовываешь руки под себя, перебарывая желание потереть лицо там, куда впились его пальцы. Делаешь глубокий вдох. Он должен верить твоим словам. Это сродни заклинанию, чтению священного текста. Только правда.

– Рейчел, – говоришь ты. – Меня зовут Рейчел.

– Дальше.

Ты понижаешь тембр голоса, добавляя интонации глубину воодушевления. Ему от тебя кое-что нужно, он не раз объяснял, чего хочет.

– Ты нашел меня. – И, не дожидаясь просьбы, выкладываешь остальное: – Я знаю только то, чему ты меня научил. У меня есть только то, что ты мне дал.