— …быть моим законным мужем, — продолжаю я, мой голос все еще дрожит. — Я обещаю быть верной тебе в хорошие и плохие времена, в болезни и здравии, в богатстве или бедности. Я буду любить и чтить тебя все дни своей жизни.

— У вас есть кольца?

Найл кивает, лезет в карман и выуживает бархатные коробочки. Отец Моралес берет их обе, вручая Найлу тонкую ленту для меня, а мне ту, что потолще.

Отец Эрнандес прочищает горло.

— Повторяйте за мной.

Найл протягивает мне ленту, бережно удерживая мою левую руку в своей правой.

— Изабелла Лупе Сантьяго, прими это кольцо как знак моей любви и верности, во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Кольцо приятно скользит по моему пальцу, касаясь порезов, оставленных Диего, и мне почти кажется, что Найл слегка сжимает мою руку, прежде чем отпустить, хотя я не могу быть уверена.

Я беру левую руку Найла, ощущая шероховатость его пальцев, стараясь не вспоминать, как они скользили по моей коже, внутри меня…

— Изабелла? — Мягко спрашивает Найл, и я чувствую, что краснею.

— Найл Джозеф Фланаган, прими это кольцо в знак моей любви и верности, — быстро говорю я, надевая кольцо ему на палец. — Во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Я с трудом слышу, как священник объявляет нас мужем и женой, потому что в спешке добраться сюда я забыла, что Найл поцелует меня. Я смутно слышу, что ты можешь поцеловать невесту, и затем мое сердце учащенно бьется, когда Найл нежно притягивает меня к себе, его голова наклоняется к моей.

Я думала, что он никогда больше не поцелует меня. Даже после того, как он спас меня, даже после того, как стало ясно, что теперь нас связывает ребенок, которого я ношу, я не думала, что когда-нибудь снова почувствую его губы на своих. Но теперь они касаются моего рта, твердые и теплые, и все ощущения, о которых я говорила себе забыть, разом пронзают меня. Моя кожа словно горит, и я чувствую, как выгибаюсь дугой от его прикосновений, его поцелуев, каждая частичка боли и разбитого сердца забыта в идеальном ощущении губ Найла на моих.

Когда он отстраняется, это ощущается как потеря.

— Поздравляю, — говорит отец Эрнандес. — Теперь давайте разберемся с официальными делами, чтобы вы могли отправиться в путь.

— Подожди, — внезапно говорит Найл, все еще держа меня за правую руку. Я смотрю на него в замешательстве, пока он не лезет в карман и не протягивает руку. Я вижу, что у него на ладони, тонкую золотую цепочку с маленьким топазом, свисающим с нее, и чувствую, что вот-вот разрыдаюсь.

— Ожерелье, — шепчу я, мои глаза расширяются, когда они поднимаются, и Найл кивает.

— Я знал, что мне не следовало заходить в твою комнату, когда я был у тебя дома, но я это сделал. Я нашел его там, в твоей шкатулке для драгоценностей. — Он немного неуверенно расстегивает его и протягивает, чтобы надеть мне на шею. — Той ночью в саду ты сказала, что это что-то значит для тебя. Я сохранил это при себе, думая, что, если мне удастся найти тебя, я верну его. Я подумал, что тебе это может понадобиться, и прежде, чем я узнал… — Он тяжело сглатывает. — Я подумал, что это может быть прощальным подарком в Нью-Йорке. Замыкая круг, так сказать. Но сейчас, кажется, самый подходящий момент, чтобы отдать его тебе.

Я чувствую, как слезы текут по моему лицу, когда Найл застегивает ожерелье у меня на шее. Оно идеально вписывается в силуэт выреза моего платья, и кажется, что ему там самое место. Что это, как и он, как и наша свадьба, каким-то образом правильно.

Однако это чувство длится недолго вне церкви, когда мы заканчиваем беседу с отцом Эрнандесом и покидаем теплое, слабо освещенное, пахнущее ладаном убежище крошечной церкви. Когда мы выходим на улицу, ночь почему-то кажется холоднее, чем раньше. Я смотрю на тонкое золотое колечко у себя на пальце, и оно кажется мне намного лучше, чем огромное кольцо из прошлого. Меня не волнует, что она маленькое и простенькое.

Я поднимаю взгляд на Найла, который натягивает свою кожаную куртку.

— Ты был прав насчет того, что подкуп священника стоит на последнем месте в списке грехов, — тихо говорю я. — Поскольку мы только что солгали и двум священникам тоже.

Найл смотрит на меня сверху вниз.

— Что ты имеешь в виду?

Я пожимаю плечами.

— Клятвы? Говоря, что мы пришли сюда от всего сердца? Обещая что-то на все дни нашей жизни? Любовь и честь? Я вряд ли оказала тебе честь своими действиями, и ты ясно сказал, что не любишь меня. Я не думаю, что ты здесь всем сердцем, а что касается всех дней нашей жизни…

— Люди говорят, что свадебные клятвы они выполняют не каждый день, — коротко говорит Найл, прерывая меня. Его челюсть сжимается, и я задаюсь вопросом, что же такого в том, что я сказала, что так сильно расстроило его. Он выглядит почти сердитым, и я сжимаю губы, жалея, что вообще что-либо сказала.

— Но ты хотел сохранить их, если ты их дал, — мягко говорю я. — Вот почему ты не хотел жену. Ты не хотел давать такого рода клятвы.

— Это не имеет значения, — говорит Найл, его голос по-прежнему напряжен. — Мы сделали то, что должны были сделать. Диего не может забрать тебя обратно сейчас. Мы разберемся с официальными документами утром, прежде чем уедем из города, и я позвоню Лиаму и выясню, где нас отсюда подхватят.

— Итак, возвращаемся в отель? — Я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, думая об одной маленькой кровати, о том, что внезапно наступила наша брачная ночь, и о том, что я вообще не ожидала, что она будет такой.

— Сначала мне нужно выпить текилы, — хрипло говорит Найл. — Но потом да, девочка. Вернемся в отель и немного отдохнем.

Последнее он произносит многозначительно, и я пытаюсь подавить разочарование, которое мгновенно испытываю. Это ненастоящее, напоминаю я себе. Ничего из этого не было. Так почему же наша брачная ночь должна быть? Лучше вообще не заниматься сексом, чем оказаться под принуждением мужчины, которого ты не хочешь. Все в этом лучше, чем в том, что у меня было бы в противном случае.

Найл не берет меня за руку, пока мы идем к винному магазину, нашей последней остановке перед отелем. И когда я смотрю на своего мужа, на его крепко сжатые челюсти на силуэте лица, я говорю себе не плакать. В конце концов, это то, чего я хотела. Побег.

Это то, что он подарил мне на свадьбу.

Свободу от моей старой жизни.

И шанс на новую.

22

ИЗАБЕЛЛА

Я стараюсь не принимать близко к сердцу то, что Найл, похоже, хочет напиться, просто чтобы провести ночь в одной комнате со мной. Он женился на тебе, чтобы защитить, напоминаю я себе, дотрагиваясь до тонкого золотого ободка на своем пальце, пока жду, пока он выберет бутылку в винном магазине. Он вернул мне ожерелье.

Он выбирает бутылку хорошей текилы "Аньехо", вероятно, той же самой или близкой к ней, которую мы пили вместе в тот первый вечер в баре, когда Мануэль обслуживал нас. После оплаты мы быстрым шагом возвращаемся в отель. Я могу сказать, что Найл нервничает и хочет как можно скорее убраться с улицы. Когда мы приближаемся к отелю, он обнимает меня за талию, притягивая ближе к себе, и мое сердце пропускает удар в груди. Я не думаю, что что-либо может быть так же приятно, как широкая рука Найла на моей узкой талии, его пальцы, прижатые ко мне, крепко обнимающие меня. Это ощущение безопасности, защищенности…безумно чувственное. Я хочу чувствовать его руки на себе вот так повсюду, твердые и властные, требующие всего, что я готова ему дать. Я хочу вернуться к тому, что было, и проглатываю комок в горле, напоминая себе, что этого не произойдет сегодня вечером. Даже если бы он захотел, он, вероятно, не в той форме, чтобы завершить наш брак. А что касается желания… Найл, может, и хочет меня, но я знаю, он сердится, и надо сказать, имеет полное право. Он пытается держаться от меня на расстоянии, это совершенно очевидно, выполняя свой долг передо мной, сохраняя при этом все иначе, чем было раньше. Мы не можем вернуться к этому. Мы никогда больше не сможем быть Габриэлой и Найлом, потому что той девушки больше нет. Она исчезла в ту последнюю ночь, когда я покинула гостиничный номер Найла.