— Я только что вернулся после просмотра того, что Хавьер сделал с твоим любовником, — усмехается он со злобной улыбкой на лице. — Я никогда не видел такой тонкой работы, правда. Едва ли дюйм плоти остался нетронутым. Он все еще жив, на данный момент, благодаря вашей сделке. Но я хочу услышать это от тебя сейчас, вслух, или я спущусь вниз и скажу Хавьеру, чтобы он закончил работу.

Холодный страх пронзает меня. Я тяжело сглатываю, хватаясь за край кровати для опоры.

— Я уже сказала…

— Подойди сюда, Изабелла, и скажи это снова. Или Найл поплатится жизнью. Похоже, тебе нужно меня умиротворять обещаниями, а не Хавьера Агилара.

Мне требуется вся моя сила, чтобы сделать шаг вперед, преодолеть расстояние между мной и Диего. Мне хочется плакать, бежать, драться, но вместо этого я ставлю одну ногу перед другой, пересекая комнату к своему жениху.

Этого человека, мой отец, выбрал за меня.

Повинуйся, повинуйся, повинуйся.

Почему-то я не отстраняюсь, когда он берет меня за руку.

— Ты обещаешь быть моей хорошей и послушной женой, Изабелла? — Спрашивает Диего, его темные глаза-бусинки пристально смотрят на меня, и я неуверенно киваю.

— Да, — шепчу я, выдавив это слово.

— Обещаешь ли ты лечь со мной, когда я потребую, выполнять все действия, которые муж может потребовать от своей жены, обслуживать меня так, как я хочу и как я приказываю?

Я чувствую привкус желчи в горле, и мне интересно, что бы сделал Диего, если бы меня вырвало на него здесь и сейчас. У меня такое чувство, что я знаю, и я киваю, сильно закусывая нижнюю губу, чтобы побороть это чувство.

— Да.

— Обещаешь ли ты приложить все усилия для зачатия, вырастить моих детей в соответствии с моими пожеланиями, соблюдать правила моего домашнего хозяйства и заботиться о нем в соответствии с моими пожеланиями?

Это как повторять свадебные клятвы, самые идиотские клятвы, которые я могу себе представить, и мне хочется вырвать свою руку из его, дать ему пощечину, плюнуть на него. Я хочу, чтобы все это исчезло.

— Да, — вместо этого шепчу я, сдерживая слезы. — Я обещаю.

— И ты будешь готовиться к браку, как только вернешься в мой дом, без дальнейших споров и глупостей?

— Да.

— Очень хорошо. — Грудь Диего выпячивается, и он улыбается мне сверху вниз. — Я думал о том, чтобы привести тебя сюда, Изабелла. Заставить тебя доказать свое слово и подчиниться моей воле. Но я думаю, что наша брачная ночь будет еще более приятной, когда я увижу твое страдание от того, что ты вынуждена сдержать свое слово. Ты не можешь отдать мне свою девственность, но ты можешь подарить мне это.

Затем он отпускает мою руку и отворачивается. Я почти позволяю ему уйти, не сказав ни слова, но я не могу сдержать задыхающихся слов, которые срываются с моих губ, когда он начинает проходить мимо охраны.

— Найл будет жить?

Диего поворачивается и смотрит на меня.

— Если ты сдержишь свои обещания, Изабелла, я сдержу свои. Твой любовник отправится домой к твоему отцу и скажет ему, чтобы он больше не вмешивался в мои дела.

С этими словами он уходит, тяжело закрыв за собой дверь и охранника.

Я опускаюсь на пол, из моих глаз снова наворачиваются слезы. Мое будущее похоже на ад, на открытую яму отчаяния, которая ждет, чтобы поглотить меня, но я знаю, что с этим нельзя бороться, пути назад нет. У меня никогда не будет шанса полностью исправить то, что я сделала со своей семьей, прежде всего с Найлом. Я никогда не смогу компенсировать то, что он пережил.

И сдаться вернувшись к Диего, это только начало.

17

ИЗАБЕЛЛА

Я не могу уснуть. Как я могла? Где-то в недрах этого комплекса страдает Найл. Страдает из-за меня. Я не могу спать, зная это. Я не знаю, что Хавьер с ним делает. Мой отец защищал меня от мира, в котором я живу, от ужасных вещей, которые мужчины делают друг с другом. Все, что мне нужно представить, это то, что сказал Хавьер перед тем, как утащить Найла, его угрозы, и всю ночь они оживают в моей голове, превращаясь во все более и более ужасные вещи, пока я лежу тут в темноте.

К тому времени, как встает солнце, я больше не могу плакать. Слез не осталось, только мое опухшее лицо и сухость во рту, мое тело отяжелело и обезвожено от жестокого обращения и слез. Я чувствую себя одеревеневшей и покрытой синяками, когда встаю, все в том же платье, не потрудившись принять ванну. Почему я должна? Пусть Диего отвезет меня домой грязную и вонючую. Это лишь малая толика того, чего он заслуживает. Пока я подчиняюсь, он не может придраться ко мне. И он не велел мне мыться. Я знаю, что раздвигаю границы того, что обещала, но это все, что у меня есть, единственный способ выразить, что я действительно чувствую по этому поводу.

Конечно, мне это тоже не разрешено.

Хавьер прибывает вскоре после восхода солнца с одеждой в руках. Он выглядит измученным, темные круги портят его красивое лицо, и мне становится дурно при мысли о том, что могло не дать ему уснуть всю ночь. Его нос морщится, когда он видит меня.

— Ты не можешь встречать своего будущего мужа в таком виде, малышка. — Он бросает одежду на кровать. — Прими ванну и оденься. Охранники вернутся за тобой через час. Убедись, что ты хорошо ухожена, — добавляет он, прищурив глаза. — Диего был особенно тверд в этом вопросе.

Я не хочу думать о том, почему это может быть. Я молча киваю, прекрасно понимая, что он не задал мне вопроса. До вчерашнего дня у меня нашлось бы что возразить, что-нибудь, что можно было бы бросить ему в лицо, но сейчас я не осмеливаюсь говорить с ним в таком тоне. Я не знаю, Найл все еще здесь или уже сбежал, но это не имеет значения. До конца моей жизни его безопасность зависит от моего поведения.

Вполне возможно, что, как только он вернется в Штаты, Диего никак не сможет до него добраться. Я не знаю, как далеко простираются руки таких людей, как Диего и Хавьер. Очевидно, моему отцу нужно было поторговаться с Найлом, чтобы иметь там влияние. Но я не знаю, какие союзники могли быть у Диего или Хавьера. Я не знаю, каков их охват, и я не узнаю, когда Найл вернется. Я не буду знать, здесь ли он снова, выполняя больше работы для своих боссов или моего отца в рамках заключенной ими сделки. Я никогда не узнаю, и это сделает меня послушной.

Это начинается сегодня. Я смогла бы к этому привыкнуть.

Я снимаю уродливое черное платье-сорочку и бросаю его на кровать. Мою кожу покалывает от холода, все мои мелкие волоски встают дыбом, и это больше, чем что-либо другое, толкает меня в душ, потребность в тепле перекрывает все остальное.

Хавьер не принес мне еды, чему я рада. Не думаю, что смогла бы что-нибудь съесть. Даже сейчас я чувствую подступающую тошноту, даже на пустой желудок. Я не думаю, что что-то из еды осталось бы в желудке, и возможные причины этого заставляют мой желудок сжиматься еще больше.

Я собираюсь выяснить это очень скоро, и выхода нет. Нет способа спасти себя или моего возможного ребенка от уготованного нам будущего, по крайней мере, без осуждения Найла. И даже если бы я сопротивлялась, я знаю, что не победила бы. Диего получит меня, что бы ему ни пришлось сделать, чтобы сломать меня, и, если я беременна ребенком, который не от него, он никогда не позволит этому продолжаться. Я не могу рисковать жизнью Найла ни за что.

Я обхватываю себя руками в душе, содрогаясь от слез, которые на самом деле не льются. Я слишком много плакала, и больше ничего не осталось.

Когда я заканчиваю мыться, мою голову, а все остальное тело чисто вымыто, я выключаю душ и заворачиваюсь в полотенце. Я заплетаю свои густые мокрые волосы в косу, убирая их с лица после того, как вытираю полотенцем, и, глядя в зеркало, замечаю, как похудела, как мои скулы выступают больше, чем когда-либо прежде, и какие впалые у меня щеки. Я выгляжу так, словно пережила что-то ужасное, но я знаю, что никому не будет до этого дела. Там, куда я направляюсь, я нежеланна никому, кроме моего будущего мужа, и даже он хочет использовать меня только для собственного удовольствия, своими собственными средствами. Я больше ни для кого ничего не значу. Я даже не знаю, как отреагирует на меня моя семья, когда я увижу их снова, или когда это произойдет. Когда придет время праздничных торжеств, если я сдержу свое слово, я думаю, Диего разрешит это хотя бы для того, чтобы все увидели и придерживались традиций. Но это ненадолго и, конечно, не без присмотра.