— Ах ты, чертова сука! — Он рычит эти слова, бросается вперед и хватает меня за горло, достаточно сильно, чтобы причинить боль. Достаточно сильно, чтобы оставить синяк.

— Давай, — мне удается выдавить из себя под нажимом его пальцев. — Давай, задуши меня. Я скорее умру, чем когда-либо позволю тебе обладать мной или стану твоей женой.

Ярость, заливающая лицо Диего, это самое ужасное, что я когда-либо видела, его щеки становятся почти фиолетовыми, и на мгновение мне кажется, что он собирается это сделать, задушить меня здесь, во дворе, на глазах у своих людей, и бросить мое тело в грязь, чтобы они избавились от него. Это странно успокаивает. Я не хочу умирать, но мне едва осталось жить. Зато не пришлось бы выходить за него замуж, или спать с ним, или доживать свои годы взаперти. В этой мысли есть покой. Я почти разочарована, когда его рука разжимается, опуская меня задыхающейся грудой на пыльный гравий.

Стоя на четвереньках, я смотрю на Диего, когда он наклоняется, на этот раз хватая меня за волосы так сильно, что они почти вырываются из головы, и он поднимает меня на ноги. Он держит меня там, извивающуюся в его кулаке, как рыба на удочке, и смотрит на человека, который шагает к нему из караульного помещения у ворот. Выше, старше и шире в плечах, чем большинство других охранников, я знаю, что он, должно быть, кто-то важный. Кто-то, кому Диего доверяет.

— Свяжись для меня с Агиларом, — шипит Диего. — У меня для него подарок.

Подарок? Что это значит? Мне не нужно ждать слишком долго, чтобы узнать. Диего поворачивается ко мне лицом, жестокая улыбка сменяет темную ярость на его лице.

— Ну, малютка Изабелла. Это, должно быть, рекорд для таких девочек, как ты, если кто-то следит за подобными вещами. Меньше двадцати четырех часов под моей крышей, а ты уже отправляешься к укротителю невест.

У меня сводит живот, холодные, ледяные пальцы страха скользят по моей плоти и вниз по позвоночнику, пока я не вздрагиваю в объятиях Диего, несмотря на дневную жару.

— Нет, — выдыхаю я, и он смеется, его хватка усиливается, пока я не вскрикиваю от боли.

— О, Изабелла. Ты сказала, что скорее умрешь, чем станешь моей женой, но я слышал, есть вещи хуже смерти. Особенно для такой девушки, как ты. Такая безрассудная, такая дерзкая, такая уверенная, что ее путь лучше, чем у кого-либо другого. Такая решительная в выборе. Что ж, твой выбор привел тебя сюда, малютка. А теперь ты идешь к мужчине, который научит тебя быть мне хорошей женой.

Другой рукой он приподнимает мой подбородок, удерживая мое лицо так, чтобы я не могла отвести от него взгляд.

— Когда ты вернешься, ты поймешь свое место, принцесса. Больше не будет вопросов о том, кто делает твой выбор.

Диего поворачивается, чтобы взять что-то из рук одного из охранников, которые все стоят там бесстрастно, как будто им совершенно наплевать, что со мной происходит. Диего их босс, тот, кто подписывает их чеки на зарплату, а я ничто. Меньше, чем ничто. Опозоренная дочь человека, которого многие из них, вероятно, ненавидят.

Я пытаюсь бороться. Я кричу, выворачиваюсь из его хватки и пытаюсь укусить его за руку, одновременно пиная его по лодыжкам. Краем глаза я вижу семью, собирающуюся перед особняком. Я замечаю проблеск горького удовлетворения на лицах Ренаты и Лии, прежде чем мое внимание возвращается к Диего из-за острой боли в руке.

— Ой! Я…что…

Я ахаю, когда вижу, как игла проникает в вены моего локтя, а за этим следует ощущение жжения.

— Нет! — Вскрикиваю я, снова выворачиваясь, но слишком поздно.

У меня едва хватает времени, чтобы заметить, как мне засовывают тряпку между зубами, затыкая рот, или почувствовать, как мне заламывают руки за спину, и связывают, прежде чем мир начинает тускнеть. Моя способность двигаться важнее моего зрения, и у меня есть один ужасающий момент осознания того, что значит быть парализованной, совершенно беспомощной, прежде чем весь мир вокруг меня погрузится в черноту.

8

НАЙЛ

Несмотря на все мои усилия, я все равно проснулся на следующее утро в особняке Сантьяго с таким чувством, словно меня переехал прицеп, на самом деле, даже несколько. Должен признать, что эта комната заметно лучше, чем в моем отеле. Простыни из льна настолько мягкие, что могли бы заставить ангела плакать, пуховые подушки напоминают сон на облаках, а пуховое одеяло идеально утяжеляет комнату от легкой прохлады утреннего воздуха. Вся мебель отполирована до блеска, в комнате пахнет эвкалиптом и розами, и если бы не тот факт, что все мое тело словно покрыто синяками на каждом дюйме как внутри, так и снаружи, это было бы одно из самых приятных пробуждений в моей жизни.

Я откидываю одеяло и простыни, глядя на глубокую рану в боку, которую нанес мне один из убийц Диего. Кто-то зашил ее, пока я был в отключке, аккуратно, и в придачу смыл с меня всю кровь. Большую часть видимой кожи вокруг раны покрывают черные и фиолетовые синяки, но, по крайней мере, я могу двигаться, и я не истек кровью. Оглядываясь назад, можно сказать, что это не что иное, как чудо, что мне удалось проделать весь этот путь сюда.

Раздается тихий стук в дверь, а затем она открывается, и на пороге появляется симпатичная девушка в простом черном платье, ее волосы заплетены в косу на затылке.

— Я Миа, одна из горничных, — тихо говорит она, и я внезапно отчетливо понимаю по тому, как ее глаза скользят по мне, а щеки розовеют, что на мне нет ничего, кроме боксеров. Я быстро натягиваю на себя одеяло, и она краснеет еще сильнее.

— Извините, сэр. Я принесла вам завтрак. Мистер Сантьяго говорит, что хочет видеть вас немедленно. Он очень расстроен.

Ну, так и было бы. Человек, которому он поручил вернуть свою дочь, прошлой ночью потерял сознание во дворе своего дома от потери крови.

— Я понимаю. И завтрак… это…

— О! Он здесь, сэр! — Я не уверен, что ее щеки могли покраснеть еще больше, поскольку девушка спешит внести тележку для обслуживания номеров с накрытыми тарелками. — Вот он. Тогда я… я пойду…

Она уходит так быстро, что я бы почти подумал, что ее здесь вообще не было, как та, одна из фей-волшебниц, о которых рассказывала моя бабушка перед уходом, если бы не еда, которую она оставила после себя. Я сдерживаю ухмылку, а затем стон боли, когда сажусь и тянусь к тарелке, чувствуя, как у меня урчит в животе от голода.

Что ж, по крайней мере, у меня есть аппетит и еще кое-что, даже в таком потрепанном состоянии, как сейчас. Если бы не синяки и мой недавний опыт, горничная была как раз из тех девушек, за которыми я бы с удовольствием закрыл дверь и рухнул с ней в постель, просто чтобы узнать, какие звуки она будет издавать, когда я буду лизать ее в нужных местах. Но Сирша проделала долгий путь к тому, чтобы обуздать мое желание быстро заваливаться в постель с интригующей женщиной, а Изабелла довершила начатое.

Хуже всего то, что я все еще хочу Изабеллу. Она снилась мне прошлой ночью, когда я был без сознания, прерывистые, болезненные сны, которые начинались с того, что она была в моей постели, такой, какой она была раньше, и быстро переросли в мое открытие того, как именно она лгала мне. Сны, в которых мы кричали и спорили, и она плакала, умоляя меня простить ее. Сны, в которых я не мог определить, и теперь, при свете дня, я не уверен, насколько они соответствуют действительности.

Я хочу забрать ее у Диего. Помимо того, что это просто правильный поступок, во мне есть чувство защиты по отношению к ней, от которого я не могу избавиться. Я почувствовал это в ту первую ночь, когда неоднократно спрашивал ее, уверена ли она, что хочет этого, давая ей возможность сказать "нет", она была слишком уверенна, и совершила ошибку. Даже когда мой член ныл от желания быть внутри нее, я сказал ей, что она слегка пьяна и я остановлюсь, если ей это понадобится. Я с самого начала знал, что никогда не смогу причинить ей боль.