— А ты не думала, Резкая, что перед своим парнем можно не оправдываться? — угрожающе проговорил он. — Достаточно быть с ним честной.

— Тебя не касаются мои отношения с Димой. Не касаются! — Казалось, от моего ора задребезжали все стеклянные предметы в этой чертовой квартире.

— А тебя не касается моя дружба с ним! — в тон мне ответил Никита. Покачав головой, он спрятал ладони в карманы толстовки. — Поверь, меньше всего мне хочется копаться в том дерьме, что вы называете идеальными отношениями.

Я застыла, неверяще глядя на Лукашина. Несколько раз открыла рот, подбирая слова для ответа, но так и не смогла ничего из себя выдавить. Тряхнув головой, полезла в карман куртки и достала ключи от Чарджера. Прохлада металла и пластика привычно обдала волной спокойствия мои пальцы. Сглотнув, я зажмурилась и пихнула ключи в грудь Никите.

— Забирай. И исчезни из моей жизни, Лукашин. Навсегда! Делай с машиной все, что твоей душеньке будет угодно. Этого достаточно, чтобы покрыть моральный ущерб от знакомства со мной.

Уже во второй раз растерявшийся Никита механически перехватил мою ладонь, но прежде, чем ему удалось сжать мои пальцы, я убрала руку и отступила назад, увеличив между нами дистанцию.

Сразу стало легче дышать. Красное зарево все еще плясало перед глазами, но я была как никогда спокойна.

Да, отдавать машину больно. Да, я только что оторвала от своей души огромный кусок, и теперь все внутри меня кровоточило, но одновременно с этим я видела замаячившее на горизонте спокойствие.

Никакого груза вины. Никакого страха.

Я сбросила все на Лукашина и чувствовала себя свободной.

— Что за цирк, Резкая? — выплюнул Никита, поочередно посмотрев на меня и ключи в своей руке. — Забери.

— Нет. Документы отдам через несколько дней, — спокойно проговорила я. — Уж потерпи, будь добр. И… — Мои губы растянула злорадная, но грустная усмешка. — Обвиняя кого-то в обмане и лицемерии, посмотри для начала на себя.

— Что? — угрожающе тихо спросил Лукашин.

— Ты ведь не сказал ему, да? — усмехнулась я. — Не сказа-а-ал, — издевательски протянула, заметив вспышку стыда в темных глазах парня. — Честный человек, Лукашин, не станет сосаться с девушкой друга за его спиной. Так что ты ничем не лучше меня.

— Сосаться? — глухо переспросил он. Темный взгляд пригвоздил меня, обрушившись на плечи многотонным грузом. — Ты уверена, что подобрала верное определение, Амели?

От угрозы, прозвучавшей в низком голосе, захотелось поежиться. Но я не имела права пасовать. Только не сейчас.

— Абсолютно.

Судорожный вздох.

Стремительно пролетевшая секунда.

Смазанное движение нависнувшей надо мной скалы.

И моя спина впечатывается в стену, а мужские пальцы смыкаются на моей шее. Этот же жест дублируется ниже, на бедре. До короткой вспышки боли, до синяков, которые, я уверена, обязательно проявятся позже.

Обжигающие губы обрушиваются на мой рот, бесцеремонно воруя воздух и не давая хоть как-то сориентироваться в происходящем.

Чужой язык переплетается с моим. Призрачное ощущение свободы испаряется, уступив место агрессивному вторжению в мое личное пространство. Я дергаюсь, впиваюсь ногтями в каменные плечи, не менее каменную шею, раздираю кожу до крови.

Кусаюсь.

Пытаюсь вырваться.

И отвечаю на поцелуй.

Из-за отчаяния.

Из-за желания спастись от нехватки воздуха.

Поддаваясь слепому страху и теряя способность мыслить.

Дыхание Лукашина опаляет мои губы. Его язык мажет по ним, напоминая рецепторам об уже знакомом им вкусе.

Зубы зло цепляют подбородок, соскальзывают ниже, впиваются в шею.

Клеймят, оттягивая кожу и тут же отпуская ее.

Два вздоха — мой и Лукашина — вновь сталкиваются, смешиваются, взрываются на наших губах.

Я упираюсь ладонями Никите в грудь, но не прикладываю достаточной силы, чтобы оттолкнуть. Отвлекаюсь на новый раунд борьбы наших языков. Сознание плывет. И если разум вопит об опасности, то тело игнорирует и железную хватку на шее, и жар прижавшегося мужского торса, и несколько грубых укусов, которые сразу же маскируются быстрым отпечатыванием губ.

Все закончилось так же быстро, как и началось.

Лукашин шарахнулся назад, словно силой заставляя себя оторваться от меня и сбежать на безопасное расстояние.

Воцарилась тишина. Из звуков — только наше прерывистое дыхание вразнобой.

— Теперь тебе будет с чем сравнивать, — хрипло выдохнул Никита, старательно избегая встречи с моим ошарашенным взглядом. — Твои ключи.

Я посмотрела на его протянутую ладонь. Сгребла на груди распахнутую куртку. И, на ощупь отыскав дверную ручку, выскочила из квартиры.

Выдох…

Вдох…

Выдох…

Вдох…

Никто никуда ни за кем не идет.

Никто ничего не станет отдавать.

Никаких сейчас.

После.

И снова выдох, а за ним вдох.

Жалкая попытка включить голову и успокоиться, когда внутри клокочет от злости и бешенства.

Сосались мы… Как же… Сперва “проверить” решила, а теперь оказывается мы «сосались»... Ну да. Других вариантов быть не может. Я же нихрена не вижу.

— И конечно же мне никто не отвечал, да?! — взорвался я, грохнув кулаком по стенке шкафа. — Показалось мне, да?!

Повторив удар и не почувствовав никакого облегчения, я мысленно прокрутил слова Резкой по поводу наших поцелуев. И слетел с тормозов.

Мне хотелось догнать Резкую и всучить ей ключи от Доджа. Впиться в губы Амели и зацеловывать ее до тех пор, пока она не признает, что «проверка» выключает голову не мне одному.

Нам обоим.

Но нет. Мы же просто пососались.

Оглянувшись, я увидел биту и направился за ней. Поднял и, примерившись, расхерачил зеркало на двери шкафа-купе. После наткнулся взглядом на приставку, в которую залипали с Димоном, и разбил ее вдребезги. Дальше обрушил конец биты на плазму, а с нее переключился на полки и горшки с декоративными цветами.

Я крушил все, что попадалось мне под руку. Пинал осколки и искал, что ещё можно разбить, чтобы выместить свою злость. Только она не угасала. Наоборот, вцепилась в меня мертвой хваткой и раз за разом подкидывала обвинения Резкой.

Я сидел и нашептывал Дымычу, кто такая его Лилечка? Нахуй вазу.

Я лезу в ваши отношения? Ноут, а что ты скажешь по этому поводу?

Для полной картины не хватало лишь упрека в том, что любимый и уважаемый не позвонил раньше. Ведь он не мог ныть о том, как ему плохо, и наотрез отказываться звонить Лилечке! Ведь это я отговаривал Дымыча набрать ее номер!

— Разве могло быть иначе, когда крайний я?

Я рассмеялся и, обведя взглядом перевёрнутую вверх дном квартиру, швырнул биту на пол. Прошел по усыпанному осколками стекла и пластика полу до холодильника и достал из него початую бутылку виски. Глянув на которую до зубовного скрежета захотелось стереть из памяти все, что связано с Резкой. Особенно вкус ее губ.

Пригубив из горлышка, я провел языком по губам, надеясь смыть алкоголем послевкусие поцелуев. А затем, повторив глоток и вновь облизав губы, зашелся смехом от того, что раньше нажрусь в хлам, чем притуплю уже проникшее под кожу.

Я чувствовал, как отвечала мне Резкая у себя дома. Слышал, как в ее дыхании просыпается интерес. И слова о том, что Амели проверяла свои ощущения, неожиданно заиграли новыми красками.

Она проверяла свои ощущения со мной.

И сегодня, когда я забыл про нежность и позволил себе целовать так, как хочу, не было ни единого намека на панику.

Растерянность.

Удивление.

Но не паника.

И ключ от Чарджера — нихрена не про оставить в покое «идеальные» отношения.

Скорее оправдаться за прозвучавшее «устраивало». Обман, которым Резкая успокаивала себя до моего появления. А после — ключ в обмен на иллюзию безопасности и защищённости, которыми с Авдеевым не пахло. Чтобы плыть с ним по течению и не пытаться что-то менять.

А чем я лучше?