— В душ, — напомнил я, делая шаг назад и разрывая дистанцию.

Которая тут же напомнила о себе появившимся покалыванием в подушечках пальцев.

Далеко — нет. Вплотную — тоже нет. Что-то среднее — жжет.

Бред!

Я посмотрел на свою ладонь и сразу же перевел взгляд на Амели, спросившую у меня:

— Что бред?

— Не важно. Просто мысли вслух, — отмахнулся я и направился разбирать пакеты с купленными продуктами, буркнув первое, что могло попасть под определение бреда: — У меня фена нет. Я про это, если что.

Я умудрился зависнуть от одного прикосновения, но, организовав себе чашку эспрессо, быстро нашел объяснение странной «забывчивости» у Резкой. Запах кофе словно перезагрузил зависший в моменте мозг и выдал простой и логичный ответ.

Успокоительное.

Именно оно могло и стало причиной отсутствия реакции на прикосновения, а затем притупило и остальное.

Замедленное восприятие окружающего, показавшиеся мне странными взгляды на руку, возникший и тут же угасший протест — все объяснялось действием успокоительного. Оно отрубало раздражители и не давало Резкой акцентироваться на них. Давило любые попытки сконцентрироваться на чем-то конкретном и размазывало значимость. Защитить мозг от перегрузки и дать ему передышку — первостепенно.

Анализировать и переживать — после.

Кивнув этим мыслям, я выложил купленные продукты на рабочую поверхность кухонного островка. И, кажется, впервые не понял, что мной двигало в магазине.

Пара охлажденных стейков, связка бананов и молоко. Упаковка помидоров черри, латук, оливки и консервированная кукуруза. Пакет картофеля, сахар и пломбир. Рассматривая купленное, в голове отчетливо щелкало, что в моменте, когда я брал что-то и клал в корзину, у меня было четкое понимание, зачем беру и для чего. Сейчас же — ни одной мысли, кроме как: «Что из этого можно приготовить?»

Стейки — понятно, что жарить.

Картофель — с молоком получится пюре.

Остальное — салат и банановый коктейль?

— Пиздец я лагаю, — рассмеялся я внезапно очевидному. И чуть не захлебнулся истерическим хохотом, когда услышал шум льющейся в душе воды.

Сам того не осознавая, я взял все для ужина, который чаще всего готовила мама. А Резкая дополнила звуком не раз виденное в доме Сандерса.

— Не хватает только сериала на французском, — выдохнул я, утирая выступившие слезы, и полез искать шумовой фон для готовки в телефоне.

Французская болтовня, нелепые проблемы и бредовые, высосанные из пальца ссоры идеально ложились под бульканье воды в кастрюле и стук ножа по разделочной доске. Привычные и понятные звуки утянули меня в приготовление еды, и я, разворачиваясь с салатником в руках, меньше всего ожидал увидеть Амели за столом.

— Фак… — произнес я, вздрогнув от неожиданного появления Резкой, и рассмеялся: — Ты бы хоть покашляла, что ли. Я чуть заикой не стал.

— Мозг плавишь, да? — рассеянно спросила Амели и через мгновение кивнула: — Я тоже плавлю. Под сериалы про врачей или пожарных. А тут, — пожала плечами, — непонятно ничего.

— Резкая, ты как себя чувствуешь? — напрягся я и, опустив салатник на стол, пощелкал пальцами перед лицом девушки: — Голова кружится?

— Голова? — переспросила Амели. Сфокусировала взгляд на моей руке, а затем покачала ладошкой: — Она вот так… Как в море…

— У-у-у, — протянул я. Обойдя стол, подхватил плывущую на глазах девушку и понес ее в спальню. — Поплыли в кроватку спать.

— А у меня ключей нет, чтобы спать, — расплылась в улыбке Амели.

— У меня есть, не переживай.

Откинув покрывало, я уложил в постель Резкую и решил посидеть с ней, пока она не уснет.

Зачем? Я не знал.

Вместо того, чтобы уйти, я слушал невнятный бубнеж, в котором бабушка Мэй куда-то везла Лелю и там бабушка Мэй что-то говорила про другую бабушку или про себя. Невольно улыбался. И никак не мог заставить себя встать и уйти. Даже когда Резкая уснула, я вслушивался в ее спокойное дыхание, не понимая, что именно хочу в нем услышать, чтобы можно было оставить Амели одну. Раз за разом поправлял одеяло, которое она откидывала. И ждал. Непонятно чего.

Скорее всего, я бы вообще никуда не ушел, если бы не вспомнил про выключенный телефон. Осторожно взяв вторую подушку и покрывало, я пошел на кухню. Правда, и тут не удержался — обернулся посмотреть на Амели.

— Спокойной ночи, Леля, — улыбнулся я и одернул себя, чтобы не стоять дольше.

Наверное, происходящее можно было назвать бредом отходняков. Я понимал, что нет никакого смысла дергаться и проверять Резкую. Видел же, как выводили группу Димона и его самого. Однако на меня, один черт, накатывала какая-то паника, и я шел посмотреть на Резкую.

Чтобы убедиться, что у нее все нормально.

Даже если по-другому быть просто не могло.

Я позвонил и успокоил отца. Маму с Чадом. Даже Галину Павловну, которая увидела в новостях репортаж о стрельбе в университете и собралась приехать ко мне, прихватив с собой знакомого врача.

Я успокоил всех. Но не себя.

Вроде бы стоило расслабиться и выдохнуть, но в голове начали роиться бредовые мысли. Ни разу не логичные. Не имеющие хотя бы намека на логичность. Особенно сейчас, когда я находился в безопасности и дома. А не в аудитории, за стеной которой звучат выстрелы и плач.

— Нужно было и себе попросить успокоительного, — процедил я, открывая подаренный Чадом джин. Сделал из горлышка пару жадных глотков и со злостью спросил у решившего напомнить о себе телефона: — И кто на этот раз?

Правда, глянув на имя звонившего и на время в углу экрана, захотелось поинтересоваться у Димона, что могло задержать его настолько долго и какого хрена прозвучало:

— Никитос, я сейчас переодеваюсь и выезжаю.

— Переодеваюсь? — переспросил я. — Ты дома, что ли?

— Нет, блядь, в ментовке решил отужинать и душ принять, — огрызнулся Дымыч. — Конечно, я дома. Где мне еще быть?

— Я тебя правильно услышал? Дома? Не выехал, не еду, а только собираешься? — прорычал я. — У тебя крышу снесло, что ли, Дымыч? С душем потерпеть не мог? Резкую, блядь, под успокоительным от универа увозили, а ты в душ решил сгонять?! Ты ебнулся?

— Эй, братиш, ты с чего решил на меня понаезжать? — в тон мне ответил Димон. — Ну заехал домой на пять минут…

— Когда ты закончил давать показания? — оборвал я друга. — Сколько тебя допрашивали? Твой батя клялся и божился, что пропихнет тебя в первых рядах. Сейчас семь. Ничего не смущает?

— Никитос, тебя чего так кроет? А, Лиля истерила? Так не дергайся, я минут через двадцать подскочу и заберу ее.

— Дымыч, — процедил я, едва сдерживая злость, — подскакивай завтра с утречка. Сегодня ты уже…

— С хуяли завтра?! — вновь оборвал меня Димон. — Тебя попросили присмотреть за Лилей, ты присмотрел. Какие вообще проблемы и претензии, Ник?

— Такие, что она уже спит! — рявкнул я. — Вырубило ее от успокоительного, и будить ее я не стану! Так что можешь спокойно костюм выбирать и «прости, я не подумал приехать раньше» букетик заказывать. Завтра с утречка приедешь, и я сдам тебе «хер знает, что с ней не так» Лилечку с рук на руки в целости и сохранности. Заодно вещи ее привезешь.

— Я приеду сейчас! — выкрикнул Димон и поперхнулся, услышав мой ответ:

— Ты. Приедешь. Завтра. — процедил я. — Дашь девчонке выспаться, если тебе на нее не похуй. Дымыч, я втащу тебе, если припрешься и начнешь расталкивать Резкую сейчас.

— И как я это объясню? — усмехнулся Димон.

— Я скажу, что ты приезжал, когда она спала, и ты, а не я, решил не будить ее.

— Не забывай, чья это девушка, Никитос, — хмыкнул Дымыч.

— Я помню, а ты? — ответил я вопросом и повесил трубку.

Если до разговора с Димоном, мне хотелось выпить, чтобы просто не думать о сегодняшнем дне, то после… Желание нажраться в сопли стало единственным.

Я взял бокал и налил джина на две трети. Посмотрел в сторону спальни, где спала Резкая. И криво усмехнулся:

— Охуенный у тебя жених, Амели. Совет вам да любовь.