В сумке, которую оставил для меня Левин, лежит светло-голубое платье из какого-то плетеного материала, с тонкими перекрещивающимися бретельками на плечах и спине, слегка приталенным вырезом, заниженной талией и плетеной юбкой, спускающейся до икр. Там же есть пара босоножек, и, держа платье в руках, я удивляюсь, как он его выбрал. Он представлял меня в нем? Он увидел его и подумал, что оно будет прекрасно смотреться на мне? Оно немного великовато, но не сильно. Я заплетаю волосы на одну сторону, завязывая концы узлом, чтобы они не распутались, и надеваю босоножки. Логически я понимаю, что это не свидание, но не могу отделаться от ощущения, что это так, например, Левин купил мне платье, чтобы я пошла с ним на ужин, который он сам купит, пусть и на украденные из банкомата деньги, и мы, несомненно, будем разговаривать, по крайней мере настолько, насколько мне удастся его заболтать. Для меня это похоже на свидание.

А это значит, что оно у меня первое.

Выскользнув из ванной, я вижу его на том же месте, с пистолетом на коленях, смотрящим в сторону двери. Он неподвижен, как будто привык к подобным вещам, и я прочищаю горло, чтобы не испугать его. В ту ночь я наслаждался тем, что меня швырнули на пол, больше, чем следовало бы, но я также осознаю, что это было более чем немного опасно.

Он смотрит на меня, и в его взгляде мелькает что-то, что я считаю желанием. Это длится всего секунду, потом исчезает, выражение его лица снова становится пустым и внимательным, но оно есть.

— Ты готова? — Он встает, засовывает пистолет за пояс и натягивает на плечи кожаную куртку. Она уже не в том состоянии, в каком была, когда я впервые встретила его, кожа испачкана солью и порвана в нескольких местах, но в каком-то смысле она ему идет. Она грубая и шершавая, как и он сам, и я думаю, что это сексуально.

— Да, готова. — Я провожу руками по бедрам, расчесывая струящуюся юбку. Это не самая практичная одежда, но достаточно свободная, чтобы, по крайней мере, я могла бежать, если понадобится, что, я уверена, Левин принял во внимание.

— Тогда пойдем. — Левин проверяет карманы и направляется к двери, открывая ее. Он стоит там достаточно долго, чтобы я поняла, что он открывает ее для меня, и это такой милый, рыцарский жест, что он меня удивляет. Если он пытается сделать так, чтобы это не было похоже на свидание, то у него ничего не получается. Мне становится интересно, осознает ли он вообще, что сделал, или это был просто инстинкт. Если под опасной внешностью он лучше, чем кажется до сих пор.

Он не прикасается ко мне, пока мы идем к главной улице, и я стараюсь не хромать слишком явно. Я не хочу, чтобы он подумал, что я пытаюсь подойти к нему ближе, я могу ходить, просто лодыжка все еще болит. К тому времени, как мы добираемся до места, где можно поймать такси, я уже готова в него залезть.

Мы оказываемся в более приятной части города, недалеко от воды. Дальше виднеются более высокие здания и, похоже, шикарные заведения, но на улице, по которой меня ведет Левин, есть несколько небольших ресторанчиков с вывесками, на которых написаны спецпредложения дня, и стульями, расставленными в симпатичных двориках. Все здания - с фактурными каменными фасадами, местами потертыми, и в них чувствуется домашний уют, который мне нравится.

— Мне здесь нравится, — шепчу я Левину, когда он направляет меня к одному из ресторанов, в частности, к небольшому огороженному железной оградой дворику с множеством столиков, за которыми никто не сидит. — Все так мило и причудливо.

Левин усмехается.

— Я понимаю, почему ты так думаешь.

— Мы можем сесть снаружи?

Я вижу, как он колеблется, а потом качает головой.

— Нет, Елена. Мне очень жаль. Я знаю, что сегодня прекрасный вечер, но слишком опасно находиться на улице в таком виде. Я постараюсь найти для нас угловой столик, я сяду лицом к двери. Мы не можем позволить себе быть слишком открытыми.

Во мне мелькает разочарование, но я сглатываю его и киваю. Я знаю, что он прав.

Двери ресторана открыты спереди и сзади, пропуская легкий летний ветерок, так что внутри по крайней мере почти так же хорошо, как и снаружи. До обеда еще немного, поэтому ресторан практически пуст. Тем не менее Левин просит у хозяйки угловой столик, и она ведет нас к одному из них, расположенному в самом конце.

Он садится в кресло напротив двери, и я вижу, как его взгляд осматривает зал в поисках чего-нибудь необычного. Я напрягаюсь, опускаюсь на свое место, гадая, найдет ли он что-нибудь, нет ли здесь какой-нибудь опасности, о которой мы не знаем. Я чувствую, как холодный узел в моем животе затягивается все туже, пока идут секунды, а потом вижу, как его плечи немного расслабляются, и понимаю, что пока мы в безопасности.

Я начинаю понимать, как много его мелких манер я начинаю изучать, как это интимно, и что, когда его не станет, я все равно буду знать эти вещи, но никогда не узнаю других. При этой мысли у меня болезненно сжимается грудь, но я отгоняю ее, по крайней мере, пытаюсь.

— Нам нужно что-нибудь выпить, — говорю я ему, пытаясь скрасить настроение. — Что-нибудь веселенькое.

Левин поднимает на меня бровь, но, когда к нашему столику подходит официантка, он приятно улыбается ей и заказывает два коктейля, что-то вроде кайпириньи. — И воды, — добавляет он с укором. — Мы закажем еду через минуту.

— Не пей слишком быстро, — предупреждает он меня, пока официантка уходит… медленно, поскольку она занята тем, что разглядывает Левина через плечо. Я не могу винить ее в этом, он выглядит великолепно, даже в футболке из дешевого магазина и потрепанной кожаной куртке. Каждый раз, когда его голубые глаза встречаются с моими, я чувствую, как дыхание перехватывает у меня в горле.

— Я и раньше выпивала, — говорю я ему с укором, и Левин фыркает.

— Вино за ужином, я полагаю. Это немного крепче.

Когда принесли напитки и кувшин с водой, он заказал сырный хлеб с медом для макания и пододвинул тарелку ко мне.

— Это должно помочь впитать часть алкоголя, — говорит он со смехом. — И как я уже сказал...

— Не пить слишком быстро. Я поняла. — Я делаю глоток напитка и чувствую, как мои глаза расширяются. Он сладкий, с сильным привкусом лайма и очень вкусный. — Это потрясающе.

— Это то, что я обычно беру, когда бываю здесь. — Левин делает глоток, отщипывая один из шариков хлеба из корзины.

Наступает минута молчания, пока мы оба откусываем от еды и потягиваем напитки.

— Расскажи мне о Бостоне, — наконец говорю я, делая еще один глоток. — На что он похож?

— На большинство больших городов. — Левин пожимает плечами. — Зимой там холодно, летом влажно, он большой и шумный, и там много истории, если ты любишь такие вещи. Это не мой любимый город.

— А какой твой?

Он делает паузу, и я вижу, как напрягается его челюсть, что говорит мне о том, что вопрос, который я только что задала, слишком близок к чему-то болезненному. Еще одна его особенность, которую я уловила.

— Я больше не знаю, — признается он. — Нью-Йорк достаточно мил. Там я провожу большую часть своего времени. Там я могу купить любую еду, любую выпивку и взять любую женщину, которую захочу. Это все делает свое дело.

Я чувствую прилив ревности, на которую, как я знаю, у меня нет никакого права, когда он говорит и делаю все возможное, чтобы заглушить ее.

— Не могу дождаться, когда увижу достаточно мест, чтобы у меня появился любимый город. Это первый раз, когда я путешествую. — Я беру еще один бокал, допиваю его, и официантка выбирает момент, чтобы появиться как раз вовремя, чтобы я заказала еще один.

Левин бросает на меня предостерегающий взгляд.

— Я тоже буду еще один, — спокойно говорит он. — И рагу из морепродуктов.

— Я буду... — Я быстро просматриваю меню, я была так занята разговором, что у меня не было возможности принять решение. Я указываю на блюдо, похожее на тушеное мясо и фасоль с рисом и овощами, и официантка кивает, забирая меню.